— Знакомьтесь: младший лейтенант Бош. Заодно я привез вам и вашего героя.

Берген пожал ефрейтору руку, а затем познакомился с младшим лейтенантом Бошем.

— Пойдемте, товарищ Берген, я спешу, — сказал Рихнер.

Лейтенант Рэке, читавший книгу, при их появлении встал по стойке «смирно».

Затем последовал серьезный разговор.

— Товарищи офицеры, как вам известно, при последней контрольной проверке было установлено, что на заставе в Эрленбахе в данное время не все обстоит благополучно. Я имею в виду политическую и боевую подготовку. О причинах этого не буду говорить: они вам известны.

Берген начал вертеть в руках карандаш.

— Мы долго думали, — продолжал Рихнер, — и решили направить вас, товарищ Рэке, в Эрленбах на должность заместителя начальника заставы по политчасти. Как вы к этому относитесь?

Подумав, Рэке поднял голову. Лицо его было серьезным.

— Я готов служить там, где это нужно партии, товарищ майор. Когда я буду откомандирован?

— Чем скорее, тем лучше, — ответил Рихнер и повернулся к Бергену: — А вы, товарищ младший лейтенант?

Берген всеми силами старался не выдать волнения. Вчера Вальдауэр, Зейферт, Заперт… Сегодня тот, кто ему еще дороже. Друг и советчик…

Берген ответил глухим голосом;

— Приказ есть приказ, товарищ майор. Если надо…

— Хорошо, товарищи. Меня радует, что вы понимаете обстановку. Другого я и не ждал. — Майор улыбнулся. — Впрочем, Эрленбах не на другом конце света. Для настоящих боевых друзей несколько километров — не помеха. Теперь несколько слов об организационной стороне дела. Товарищ Бош приехал к нам из политшколы. Он будет работать замполитом. Сдать дела и приступить к работе на новом месте вы должны за четыре дня, то есть до понедельника. К тому же завтра к вам прибудет старший лейтенант Шнейдер. Он будет находиться здесь в первые дни после вашего откомандирования, товарищ Рэке…

Мария Фобиш ходила опечаленная. Все вокруг говорили, что Юрген на следующее утро с первым автобусом уедет. По возвращении он будет уже в форме пограничника.

— А что будет потом?

В тот вечер Мария окончательно поняла, что любит Юргена.

Девушка надела кофту и вышла на улицу. Она больше не могла сидеть дома. Может быть, он на улице? Тогда ей удастся поговорить с ним.

На перекрестке, где дорога поднималась к часовне, они неожиданно столкнулись друг с другом. И хотя оба желали этой встречи, от смущения не могли вымолвить ни единого слова.

Юрген протянул Марии руку.

— Добрый день, Юрген.

— Мария, давай немного пройдемся? Я думаю…

Она кивнула. Они стали медленно подниматься к часовне.

— Ты завтра уезжаешь, Юрген?

— Да. Завтра…

— Понравится ли тебе?

— А почему мне может не понравиться?

— Да я просто так…

Не сговариваясь, они свернули в сторону и пошли вдоль пастбища к мелколесью. «Здесь я видел Фрица Кана с Барбарой», — подумал Юрген.

Мария, словно угадав его мысли, сказала:

— Я была у Ганни. Фриц должен вернуться сегодня или завтра. Она счастлива. На следующей неделе Ганни собирается с ним в Берлин, к его матери.

Солнце уже зашло за Росберг, когда Мария и Юрген подошли к лесу. Юрген остановился.

— Присядем?

Оба молча сели на землю и стали смотреть на звезды. Каждый старался угадать мысли другого.

— Почему ты молчишь?

Не получив ответа, Мария повернулась к Юргену и только тут увидела, что он смотрит на нее.

— Мария, я хочу тебе что-то сказать… Я искал тебя сегодня вечером… потому что…

— Потому что?

— Потому что я люблю тебя!

Юрген поцеловал руку девушки.

— Теперь ты все знаешь, Мария. А ты? — торопил он. — Что ты думаешь обо мне?

Щеки Марии пылали.

— Ты разве слепой, Юрген? Я…

Юрген не дал ей договорить: он обнял ее и поцеловал. Когда он отпустил ее, она хотела было договорить, но… Юрген почувствовал, как руки Марии обвились вокруг его шеи, и она ответила на его поцелуй.

Было уже за полночь, когда они, тесно прижавшись друг к другу, спускались к деревне, и обоим казалось, что никогда еще звезды не сверкали так ярко, как в эту ночь.

В один жаркий солнечный день я поехал на заставу в Борнхайде, где когда-то служил. На КПП меня встретил начальник заставы капитан Эрнст Бардорф.

Эрнст прибыл на заставу в 1953 году. Был он тогда совсем юным и неопытным, любопытным, но еще не понимающим до конца всего того, чем мы тогда занимались. 17 июня во время заварушки его на улице подкараулили несколько хулиганов, избили до полусмерти и бросили на дороге.

Постепенно он оправился от побоев, много читал по ночам и начал разбираться в событиях. А спустя полгода пришел ко мне и положил на стол заявление, в котором просил принять его в Союз молодежи и послать учиться на младшего командира.

На заставу он вернулся уже командиром отделения. Осенью 1956 года вступил в партию, а через два года уехал учиться в офицерское училище пограничных войск. Во время событий 13 августа 1961 года он уже был моим заместителем, а спустя два года его назначили начальником заставы…

Мы внимательно и придирчиво разглядывали друг друга.

— А ты потолстел, как я посмотрю! — заметил я.

Эрнст усмехнулся и сказал:

— А ты, мой дорогой, каким-то серым стал, честное слово!

— Ничего не поделаешь, люди стареют, — объяснил я. — Один об этом до самой смерти скулит, другой же сам распоряжается собственной жизнью.

— Оставь свою философию при себе, — попросил он. — Лучше скажи, что тебе нужно?

— Вот хочу найти материал для статейки…

— Вот оно что! Тогда пошли поищем…

Мы прошлись по казарме, поговорили с солдатами и унтер-офицерами, посмотрели, как они живут. К обеду я исписал в своем блокноте несколько страниц мелким убористым почерком, однако особо интересного материала не было. Посмотрев на картину, висевшую на стене, я вдруг вспомнил об увлечении Эрнста и спросил:

— Ты все еще рисуешь?

— Пойдем, я тебе кое-что покажу, — сказал он заговорщическим тоном. — Проверим, как у тебя обстоит дело с памятью.

Мы прошли в комнату политпросветработы. Переступив порог, Эрнст остановился и показал рукой на картину, висевшую на противоположной стороне. На ней был нарисован молодой мужчина в пестрой рубашке и рядом с ним собака овчарка, которая, положив передние лапы ему на плечи, пыталась лизнуть его в лицо.

Парень показался мне знакомым. Я подошел ближе к картине и прочел под ней надпись: «Мартин и Ксантиппа».

— Мартин Дорнбуш! — воскликнул я. — Тот самый сумасбродный парень, который тогда вздумал просвещать крестьян, говоря, что они, если захотят, смогут брать от земли наполовину больше того, что она им дает. Но почему он на картине нарисован с собакой? Он ведь, кажется, был командиром отделения?

— Вскоре после твоего отъезда к месту новой службы, — начал свой рассказ Эрнст, — нам прислали маленького щенка, немецкую овчарку. После того как она порвала брюки двум солдатам, с нею никто не хотел заниматься, а какой-то шутник, хорошо знакомый с античной историей, дал ей кличку Ксантиппа, написав это слово на клетке. Мартин изъявил желание воспитать собаку, а поскольку нам нужно было иметь своего проводника служебной собаки, начальство решило попробовать в этой должности его.

Если бы ты видел, что это была за псина! Она все время громко лаяла, с жадностью поедала все, что бы ей ни дали, грызла зубами палки. Однажды у парня иссякло всякое терпение. Он ворвался в клетку, но собака моментально укусила его за левую руку, за что он ее как следует отлупил.

После этого случая началась их дружба, и спустя каких-нибудь три месяца овчарка уже спокойно ела из рук Мартина. А через год она стала одной из лучших служебных собак во всей округе…

Вот уже несколько месяцев, как Мартин демобилизовался и работает бригадиром в сельхозкооперативе «Пограничный», в соседнем селе. Разлучить с ним Ксантиппу нам не удалось. Овчарка отказалась есть, все ночи напролет жалобно скулила и так ослабела, что даже не могла стоять на ногах. Пришлось нам вызвать Мартина и подарить ему собаку, которую он унес к себе домой прямо на руках.