Мария зарделась.

— Юрген? Какой Юрген?

— Какой Юрген, спрашиваешь? — подмигнул ей Эрмиш. — Посмотрите на этого цыпленка! Воробьи чуть ли не с каждой крыши трезвонят, что Мария и Юрген Корн избегают встречаться, потому что любят друг друга.

— Юрген Корн? Вы меня уморили! Да я с ним ни одним словечком ни разу не перебросилась, и вообще…

— Ну что ж, не буду спорить. Поживем — увидим, — Эрмиш рассмеялся. Наклонившись, он шепнул ей: — Когда можно ждать приглашения на свадьбу или крестины?

Это было уже слишком! Мария погрозила Эрмишу пальцем.

— Послушайте, мастер! Еще одно слово — и я рассержусь на вас! Как вы можете! Да я этого верзилу-юбочника и знать не хочу!

— Смотрите-ка, она к тому же еще и ревнивая! — уходя, крикнул Эрмиш. Мария ничего не ответила и снова склонилась над табачными листьями.

Звонок возвестил о перерыве на завтрак. Мария украдкой взглянула на подругу.

— Пойдем в сад. Там, кажется, теплее.

— Ты думаешь? Ну что ж, пойдем.

Они сели на траву и стали завтракать. Мария решила, что сейчас самый удобный момент поговорить с Ганни.

— Скажи, Ганни, когда ты последний раз виделась с Фрицем?

— Позавчера вечером, на репетиции. Ты же сама там была. А что?

— А вчера? Разве вчера он не приходил?

— Вчера? Нет. С чего это ты взяла, что он должен был прийти?

— Но вчера он был в деревне!

— Вчера? Это невозможно. Он был в наряде.

Мария поняла, что подруга ничего не знает. Она даже пожалела, что начала этот разговор, но отступать было поздно.

— Ничего себе наряд был! — вырвалось у Марии.

Ганни побледнела.

— Что случилось, Мария? Ты его видела? Говори же!

— Сядь, пожалуйста, и успокойся. Мне тоже нелегко, но я должна сказать тебе все. Я видела Фрица с блондинкой, которая гостит у учителя. Чуть в волосы ему не вцепилась, когда увидела. Подумать только, какой мотылечек!

Ганни испуганно уставилась на подругу.

— Мария! Этого не может быть! Фриц… он ведь никогда не обманывал меня!

Мария горько усмехнулась.

— Я тоже так думала. Но я своими глазами видела. — Она взяла Ганни за руку.

В глазах у Ганни стояли слезы.

— Нет, Мария, я не могу поверить. Что-то здесь не так.

Мария попыталась успокоить подругу.

— Поговори с ним! Может быть, это недоразумение, глупая случайность.

— Нет, нет. Раз ты видела их… Я не хочу больше с ним встречаться!..

В цех Ганни вошла с покрасневшими от слез глазами. Молча принялась за работу. Так же молча ушла домой.

Что скажет она родителям? Что скажут теперь люди? Ганни каждый раз была готова разразиться плачем, как только начинала думать о Фрице. Она ощущала пустоту, но ненависти к нему не питала. С опущенной головой шла она домой.

В последние дни пастор Хинцман много думал. Слова пограничника глубоко запали ему в душу, в чем он упорно не хотел признаться. Пастору рассказали, о чем шла речь на собрании в Хеллау. Оно прошло так, как и предвидел офицер. На собрании выступал и учитель Восольский. Он говорил о преимуществах государственного и общественного устройства в ГДР, о свободе вероисповедания и о других вещах.

Хинцман нахмурился. Что за человек этот учитель? Откуда такое двуличие? Чего он хочет этим добиться? Пастор не находил ответа на свои вопросы.

В добрых отношениях, установившихся с некоторых пор между ним и учителем, появилась трещина. Пастор даже стал питать к Восольскому некоторую неприязнь. Хорошо, что он давно не появлялся в часовне. При встрече с учителем пастор с трудом скрывал неприязнь.

Хинцман вышел из часовни и запер тяжелую дверь.

— Добрый день, господин пастор.

Обернувшись, Хинцман увидел Бергена.

— Благодарение господу, господин Берген.

Берген с улыбкой протянул пастору руку.

— Как поживаете? Я слышал, вы простудились и плохо себя чувствовали.

— Ах, да… Спасибо. Сейчас ничего…

— Вы, видимо, часто бываете здесь?

— Да. Здесь тихо. Никто не мешает. Отсюда ближе к господу богу.

— Но сюда, наверно, не так легко подниматься?

Хинцман усмехнулся.

— Я еще не так стар. Благодарение господу, мои ноги еще носят меня. Но… простите, вы, кажется, пришли ко мне?

— Нет. Я случайно проходил здесь и увидел вас.

Хинцман все больше удивлялся тому, какой интерес проявляли к нему в последнее время. Но сейчас пастора волновало одно — грязные следы в часовне. Стоило ли говорить об этом с офицером? Учитель отсоветовал. Но почему?

— Ну что ж, до свидания, господин пастор! — прервал Берген раздумье пастора.

— Нет, подождите. Одну минутку, господин Берген, — решился вдруг Хинцман. — Могу я поговорить с вами наедине? Совсем недолго…

Берген понял пастора и, повернувшись к сопровождавшему его пограничнику, сказал:

— Товарищ Зейферт, подождите меня у опушки леса.

— Я могу говорить с вами открыто? — начал пастор. — Начистоту, как недавно говорил со мной ваш коллега? Не поймите меня, пожалуйста, превратно. Вы верите, что подобные вещи больше не повторятся? Что нас, верующих христиан, оставят в покое?

Берген серьезно посмотрел на пастора.

— Да, я убежден в этом. То, что случилось, было случайностью. Вы же знаете, господин пастор, как мы относимся к церкви. У нас в корне различные мировоззрения, но мы никогда не допустим глумления над чувствами верующих. В то же время мы не допустим вмешательства церкви в дела государства. Вера должна оставаться личным делом каждого человека.

Хинцман кивнул.

— Да, да. Ваш коллега, господин Рэке, говорил мне о том же. А теперь я хотел бы сказать вам кое-что. Несколько дней назад кто-то пробрался в часовню. Я никому не хотел об этом рассказывать, но…

— Вы подумали, что это опять кто-то из нас?

Пастор в знак протеста поднял руку.

— Нет, нет, господин Берген! Бог свидетель, я этого не хотел сказать. Но следы, грязные следы… Вы меня понимаете?

Берген начал волноваться.

— Когда это случилось, господин пастор?

— Точно сказать не могу. Наверное, после последней грозы. Я несколько дней пролежал в постели, а когда поднялся и пришел сюда, увидел эти следы. Старые, высохшие.

— Часовня была заперта?

— Да. Я ее всегда запираю.

— Что-нибудь пропало?

Хинцман покачал головой.

— В божьем храме нечего воровать. Здесь, видимо, другие причины.

Берген размышлял.

— Может быть, у кого-нибудь, кроме вас, есть второй ключ от часовни?

— Нет, ключ только один. — Хинцман вытащил из кармана увесистый ключ. — Вот он.

Берген осмотрел его.

— Почему вы не сказали об этом раньше, господин пастор?

Лицо пастора передернулось.

— Я… Будем честны перед богом: сначала я думал, что это опять кто-то из ваших.

Берген посмотрел пастору в глаза.

— И вы еще верите этому?

— Нет.

Внезапно Берген вспомнил о следах, которые были обнаружены после грозы в лесу, выше часовни. Есть ли между этими и теми какая-нибудь связь?

Берген напряженно думал. Что искал нарушитель в часовне? И как он сюда пробрался? Такой хитрый замок даже отмычкой не откроешь. Нет, здесь определенно что-то нечисто. Он вернул ключ пастору.

— Сейчас я ничего не смогу вам сказать, господин пастор. Но благодарен вам за доверие. Видите ли, мы живем на границе, поэтому даже божий храм может быть использован в преступных целях. Есть люди, которые не останавливаются ни перед чем. А впредь я попрошу вас, господин пастор, рассказывать нам обо всем.

Берген посмотрел на часы.

— Ну, мне пора, господин пастор.

— До свидания, господин Берген.

Лейтенант Кунерт свернул около часовни с дороги и вошел в кустарник. С тех пор как Берген рассказал ему о своем разговоре с пастором, он больше не сомневался, что между следами на полосе и грязными следами в часовне существует определенная связь. Правда, пока он не мог доказать этого. Неизвестный едва ли мог заинтересоваться часовней.