- А кто говорит, что можно.
Через час Постников ушел, и Овцын остался наедине со своими мыслями и опустевшим графином. Впрочем, расторопный Степочка вскоре заменил его на полный. По мере того как пустел и этот, душа успокаивалась, мягчела, а мрачные горизонты озарялись потоками иззаоблачного сияния. Захотелось вызвать Гаврилыча с кухни, потешить сердце воспоминаниями, но хватило ума не сделать этого. Доконав графин, он пошел домой и, ничего не объясняя удивленной жене, лег спать. Утром вместе с похмельным раскаянием пришли сомнения: может, дотянуть до весны в институте? Как-никак дело. Прочное, спокойное, не обременительное и даже не противное. И заработок, обеспечивающий прожиточный минимум. На то, что его употребляют для затыкания дыр, можно не обращать внимания. Что он найдет лучше?
Выпил кофе и поехал в институт. Но по дороге пересел в другой поезд. Вспомнил, что маленькая Наташа с косичкой делает эту работу вполне профессионально. Поэтому ему надо делать другую работу. Может быть, он занял место какой-нибудь другой маленькой Наташи, которая очень хочет делать эту работу.
Пробродив три часа по городу, он поехал к Алексею Гавриловичу, и тот обрадовался, засуетился, велел жене накрывать на стол.
После вчерашнего в голове опять царапалось, мозг зачерствел и покрылся коркой. Перепутавшиеся его извилины рождали муторные мысли, и казалось, что от стопочки весь ералаш придет в порядок.
- Оставил я свою работу, Гаврилыч, - сообщил он.
Ирина Михайловна сказала испуганно:
- Как же так? Не поладили с кем-нибудь?
- Не поладил, - кивнул Овцын. - С самим собой не поладил.
- Беда! - вздохнул Алексей Гаврилович. - Теперь понятно, отчего вы каждый день во «Флоренции».
- Каждый день? - снова испугалась Ирина Михайловна. - Как же это можно? Как только Эра Николаевна терпит!
- Не будем трогать Эру Николаевну, - сказал Овцын.
- Вам перед ней стыдно. - Ирина Михайловна разгорячилась. - Не понравилась работа, шапку снял с гвоздика и ушел. А с женой вы посоветовались, хоть подумали о ней?
- Ириша, прекрати! - велел Алексей Гаврилович.
- Я знаю, что говорю, - не прекращала Ирина Михайловна. - Сама натерпелась. У него в паспорте три страницы штампов «принят - уволен».
- Я видел, - сказал Овцын.
- Солнышко пригреет, в апреле опять с места сорвется. Плохо ли ему во «Флоренции»? Работа самостоятельная. Заработок дай бог каждому. Все его уважают, ценят.
- Алексея Гавриловича везде будут уважать,- сказал Овцын.
- В том и беда, что слишком в себе человек уверен, - вздохнула Ирина Михайловна. - Скромности у мужчин нет. Опасения перед жизнью.
- Завелась старушка! - покачал головой Алексей Гаврилович. - Рано о весне беспокоиться. Декабрь на дворе.
- Пролетят четыре месяца, и не заметишь, - печально сказала Ирина Михайловна. - Сызнова начнутся мои муки... И дети в него пошли. Разлетелись. Один в Ташкенте живет, другой в Сыктывкаре - прости господи, язык повредишь, выговаривая.
- Разве плохо тебе со мной? - ласково спросил жену Алексей Гаврилович. - Разве тебе когда скучно было? Тридцать два года мы прожили, золота не накопили, зато вспомнить есть что.
- И все из того, что вспоминается, я бы пожелала Ивану Андреевичу. Ему сейчас надо немедленно работу искать. И в твою развратную «Флоренцию» чтобы ни ногой!
- Кажется, нас начинают воспитывать, - сказал Овцын, - Не пора ли нам сбежать, Гаврилыч?
Они нашли на окраине скромненький клуб - последнее место, где еще шел «Один полярный день». Смотрели фильм молча, думая о своем. Когда вы шли па улицу, Алексей Гаврилович произнес грустно:
- До весны-то еще долго...
- Будет наш апрель, - сказал Овцын. - Заглянем во «Флоренцию»?
- Который это у вас день подряд? - спросил Алексей Гаврилович.
- Не считал, - сказал Овцын. - Вроде четвертый.
- Надо завязывать. Дальше будет труднее. Как хотите, Андреич, конечно... Только я не советую. Вы когда-нибудь в жизни запивали? -спросил Алексей Гаврилович.
- Не случалось.
- И не дай бог! Возьмите лучше жену под ручку, сходите с ней на цирковое представление, - посоветовал Алексей Гаврилович. - Водкой меланхолия только на краткий миг вышибается. А потом приходит снова, с головной болью в придачу.
- Все меня сегодня учат, - вздохнул Овцын. - Воспитывают, будто я младенец без понятия. А я терпеть не могу, когда меня воспитывают. Сразу становлюсь отчаянно невоспитанным. Не хотите - не надо. Не настаиваю, не умоляю, не тяну. Пойду один.
- Зачем же такая отчаянность? - сказал Алексей Гаврилович. - Пойдем вместе.
15
Несколько сумбурных дней миновали, покрытые непроглядным дымом, а под ним была бездумная радость и мерзость, умиление и тоска, чванство, свинство и отвращение к себе. Испуганная, ничего не понимающая Эра сжималась и забивалась в угол, когда он возвращался домой. От ее жалкого взгляда становилось еще тошнее.
- Во второй половине беременности женщине надлежит спать в отдельной постели, - сказал он и поставил себе раскладушку.
Теперь она вставала раньше его, а он долго лежал, уткнувшись лицом в стену. Однажды утром она подала ему конверт со штампом Астрономического института. Митя Валдайский писал: «Иван Андреевич, тебе надо показаться на работе, а то может быть неприятность...»
Он поехал в институт, выпив предварительно водки, чтобы не жег
стыд.
- Отправляюсь в Ригу, рыбу ловить, - солгал он Мите.
- Счастливого плавания, - пожелал Митя без радости в голосе. Может быть, он и поверил. - Жаль, что так получилось.
Доктор Кригер подписал заявление об увольнении, ничего не спросив. Ему не было дела, куда девается человек, уходящий из астрономической науки.
В отделе кадров Овцыну выдали трудовую книжку, в кассе - сорок семь рублей. «Четыре скромных вечера во «Флоренции», - подумал он. - На том и кончим, сеньор капитан. Пойдем в министерство, сядем на жесткий стул и будем подсчитывать, например, часы вынужденного простоя судов в Одесском порту. Разве плохо?.. Плохо. Впрочем, зарубежный ученый Эйнштейн доказал, что все на свете относительно. Могло быть и хуже...»
Степочка встретил Овцына у входа в зал, приблизил костлявую физиономию, проинформировал:
- Вас ждут, товарищ капитан. Может, супруга ваша, так я счел долгом предупредить, пока не заметила.
- Все в порядке, Степочка, - сказал Овцын.- Рупь за усердие.
Он отодвинул официанта с дороги и пошел к своему столу, где перед бутылкой лимонада сидела Ксения. Молча целовал ее руки, пока она не отобрала их.
- Садитесь, Иван Андреевич, - сказала она.- Садитесь... Алексей
Гаврилович сказал, что вы здесь бываете. Видите, вот мы и встретились...
Овцын сел, и сразу возник поощренный обещанием рубля Степочка.
- Спасибо, Ксана, что вы приехали,-говорил Овцын. - Знаете, какая это радость - видеть вас...
- Благодарите Алексея Гавриловича, если вы в самом деле обрадовались, - сказала она.
Он сразу все понял. Радость померкла, чувство унижения, испытанное сегодня уже дважды, появилось вновь.
- Прелестно, - произнес он. - Проводим операцию по спасению погибающих. Вызываем вспомогательные силы с периферийных баз. Сколачиваем группу. Так, Ксана? - Она молчала. Овцын обратился к Степочке: - Расстарайся, любезный, мне как обычно, а даме что-нибудь с тонким букетом эфирных масел.
- Имеем импортное токайское, - доложил Степочка.
- Годится. Закуску подбери в соответствии с правилами хорошего тона.
- Слушаюсь, товарищ капитан, - осклабился Степочка.
Когда он отошел, Ксения сказала:
- Уважает вас прислуга.
Он усмехнулся:
- Добавьте, что теперь я «товарищ капитан» только для прислуги. Добавьте, что я потерял мужество и раскис. Добавьте, что я принес горе своей жене, добавьте, что я солгал другу и вообще подвел людей, которые на меня надеялись. Впрочем, вы этого не знаете. Так знайте.
