«С этой книгой шли в бой за свободу солдаты Китайской народно-освободительной армии», — написано на экземпляре «Как закалялась сталь», присланном из Китая в дар Московскому музею Н. Островского.

Он — с героями Кореи и с патриотами Вьетнама.

Он — со всеми народами земли.

«Замечательная жизнь Н. А. Островского, полная борьбы и непоколебимой веры в силы революции, — образец того, каких людей воспитывает партия Ленина — Сталина. Жизнь Н. Островского всегда будет примером для рабочей молодежи Франции», — говорит Андре Марти.

«Мы не знаем всего того, что скрыто в нашем человеческом существе, и Корчагин раскрыл нам тайну нашей силы…» — пишет Людмил Стоянов (Болгария).

«Только советский человек и большевик мог так беззаветно служить делу народа», — отзывается об Островском Дора Насто (Албания).

Кто же он, этот человек, ставший родным братом миллионам?

Какова идейная природа его натуры и творчества?

Какая великая цель родила его великую энергию?

Бывают в жизни подвиги и бывает жизнь-подвиг.

«…Жизнь измеряется не только в длину, — говорил М. И. Калинин. — Есть люди, которые жили 24 года и были старики, которые живали по сто лет, и проходило время, этих стариков все забывали. А 24-летние люди, которые горели огнем со своим народом, они долго жили в народных сердцах. И я не сомневаюсь, что человек, который жил 20 лет и за эти 20 лет жил полною жизнью, страдал со своим народом, шел туда, куда шел весь народ, — если народ шел с оружием против врага, то и он шел против этого врага, если народ радовался, то и он радовался вместе с ним и пел песни, — жизнь этого человека в десятки раз счастливее, чем жизнь иного столетнего старика…»[1]

Мудрые слова эти можно с полным правом отнести к Николаю Островскому.

Село Вилия. Дом, в котором родился Н. Островский.

Самые первые воспоминания его детства связаны с селом Вилия Острожского уезда бывшей Волынской губернии. Здесь родился он и провел свои ранние годы.

В памяти сохранилась живописная река Вилия, впадающая в Горынь. Река делила село на две части. В одной из них, — она называлась Заречье или Загребля, — жили Островские.

На высоком холме стоял большой панский фольварк (помещичья усадьба). У запруды — мельница.

Фольварк принадлежал Рейну, «акушеру двора его величества», и ему же были отрезаны лучшие из окрестных земель. К полям и выгонам Рейна примыкали земли графа Могельницкого и графа Чаплинского, обильно политые крестьянскими слезами и потом. Лучшие из тех земель, которых не захватили помещики, принадлежали кулакам-хуторянам. Остальным же крестьянам доставались участки, которые на Украине зовутся «невдобами», — скупые, неплодородные, дробно нарезанные земли. Они требуют от человека много труда, а хлеба дают мало.

Раннее детство Островского освещено заревом пожаров 1905 года. Горели панские имения, зажженные крестьянами. В села наезжали казаки-каратели, и ребята глазели на них, прячась за плетнями.

Казаки уезжали, фольварки отстраивались вновь, и все шло попрежнему. Девушки и парни ходили на поденную работу к панам; нанимались в батраки к кулакам-хуторянам; старики лепили горшки на продажу; отцы уходили на заработок — на лесопилку, на винокурню или на мельницу, расположенные в самом селе, или на отхожий промысел — в ближние и дальние города.

Земля не кормила жителей Вилии. Хлеба едва хватало до рождества.

В селе было пятьсот дворов.

Они тянулись длинной трехверстной линией вдоль реки. Одним концом своим эта линия упиралась в панские луга, с другой стороны обрывалась у пруда.

Пруд тоже был панским.

Невдалеке от пруда стоял дом, где жили Островские.

Семья Островских. Николай — первый слева (1908).

Когда Николай родился, отцу его, Алексею Ивановичу Островскому, было 54 года; матери, Ольге Осиповне, — 29. Кроме Николая, у них были две дочери и сын; старшей дочери, Наде, исполнилось тогда 8 лет.

Семья жила так же, как жили и другие их соседи: в постоянных поисках хлеба и заработка, в тяжелом труде.

Отец Николая, Алексей Иванович Островский, служил солодовщиком на винокуренном заводе. Специальность эта обеспечивала лишь сезонный заработок: летом завод стоял, и Алексей Иванович вместе с другими односельчанами должен был скитаться в поисках работы. Опорой семьи была мать — Ольга Осиповна. Она шила, стирала, нанималась в кухарки к «господам». Но и при ее заработке трудно было содержать четверых детей. Ей на помощь приходили дочери; им было одиннадцать-двенадцать лет, а они уже шили и ходили в фольварк на поденные работы. Старшему сыну Мите пришлось одиннадцати лет наняться учеником в слесарную мастерскую в уездный город Острог. Хозяин мастерской, немец Ферстер, жестоко эксплуатировал его, и Митя сбежал домой. Мальчика затем снова отдали «в люди».

Николай Островский (1908).

Коля был самым младшим. Его пытливость часто ставила втупик мать и сестер. Сестра Катя учила его словам молитвы. Он слушал, а потом вдруг прерывал ее:

— А ты видела бога?

Мать и сестра вспоминали потом, что напугать его страшными рассказами было невозможно. Он не верил этим рассказам и не боялся их.

За подступавшими к селу полями чернел лес. Мальчик ходил туда за ягодами, грибами. Он любил ездить с ребятами в ночное, слушать увлекательные, полные приключений рассказы у костра. Еще он любил, когда по вечерам пели в селе парни и девчата; он сам подпевал им в лад.

Любовь к песням он, видимо, унаследовал от матери. Особенно хорошо пела она украинские и чешские[2] народные песни. Любовь к этим песням Николай Островский сохранил на всю жизнь.

Он любил слушать рассказы матери о ее детстве и воспоминания отца о русско-турецкой войне, участником которой тот был; о далеком Петербурге, где прошла отцовская молодость…

Н. Островский (справа) с матерью и старшим братом Дмитрием (1913).

Перед мальчиком вставали занесенные снегом Балканские горы. По скользким тропам, вьющимся над безднами, люди совершали героические переходы. Там, где не проходили лошади, измученные солдаты сами тянули на себе тяжелые орудия.

Удобно устроившись на коленях у сестры, он обычно просил отца:

— Еще, папа, еще!

Отец рассказывал о Петербурге; он проходил там военную службу в гренадерском полку, а закончив ее, еще пять лет прослужил курьером на Балтийской пристани. В одной квартире с ним жили студенты. С восторгом говорили они о тех, кто, не щадя жизни, боролся с царизмом. Софья Перовская… Желябов… Александр Ульянов. Об этих людях и рассказывал отец.

Не все в его рассказах было понятно. Крепко запомнилось одно: бедные всегда терпят много обид от богатых.

Вспоминал отец и о своем детстве, о том, как помещица била его мать по щекам за плохо выглаженную салфетку.

Нестерпимо жаль было Коле бабушку.

Мир еще не был открыт для него; он стоял у порога жизни, беспомощный и доверчивый, глядя на все удивленными, широко открытыми детскими глазами. Но рано, очень рано мальчик понял и ощутил свою зависимость от богатых, власть имущих людей.

Когда ему исполнилось шесть лет, он начал учиться в церковно-приходской школе.

К этому времени он умел уже бегло читать и писать. Его не учил никто. Но уже когда ему исполнилось четыре года, он провожал своих сестер в школу. Придет, усядется на пороге и слушает, о чем говорит девочкам учительница. Дома он садился с сестрами к столу и, как бы играя в придуманную им для себя игру, «учил уроки», списывал из старого букваря буквы и целые слова. Потому и согласилась учительница церковно-приходской школы Александра Мироновна принять в свой класс Колю, несмотря на его малолетство.