А пока перстенек достал. Перстень как перстень. Не супер какой навороченный, но изящный. При всей своей массивности. И похоже, что старинный. Веяло от него, знаете ли, затхлой сыростью не этих, а тех веков.
К птице присмотрелся. Ворона вороной. Впрочем, подумал, едва ли ворона. Больно птица она неблагородная, чтобы на перстень ее. Скорее уж тогда ворон.
Попытался изнутри какую-нибудь надпись найти. Но ничего такого. Только три латинских Эс. Три одинаковых заглавных буквы. И всё.
Пива глотнул — мысль умная пришла. Надо, думаю, в антикварную лавку к Ваське зайти и проконсультироваться. Перстень этот, по всему видать, не ширпотребный. Значит, историю какую-никакую должен иметь, ну там: когда, где, каким мастером изготовлено. Все дела. Каталоги-справочники. А если и нет у него ничего, то чего-нибудь всё равно отсоветует.
Пиво допил и навострил лыжи. Пешком — там у нас недалеко.
Но по дороге еще зарулил в музей природы. Это, кто не знает, напротив кинотеатра «Арс-Синема». Даже толком и не понял, честно говоря, зачем туда сунулся. Попалась на глаза вывеска, счел за знак — ну и мелькнуло где-то там глубоко и не очень осознанно, почему бы, мол, и не узнать в специальном таком месте чего-нибудь насчет птахи с перстня.
До закрытия еще двенадцать минут оставалось. Купил билет и ходу на второй этаж, где основная экспозиция.
Среди пыльных чучел сонные старушки-хранительницы бродили. Эти, кроме того что экспонаты трогать «не-зззя», ничего не знали. Но пошушукались между собой и в кабинет к научным сотрудникам отправили.
Кабинет — это, конечно, сказано было громко. Но имелось помещение. Имелось. Три на три. И даже научные сотрудники еще на месте оказались. И по птицам сотрудник. Вернее, сотрудница. Веснушчатый рыжик с очками на пол-лица. Молоденький такой сотрудник. Орнитолог, если по-умному. Уже домой собиралась. Но я в намаз руки сложил и глаза в давно не беленный потолок умоляюще закатил. Она покраснела, сделалась еще более рыжей, смущенно очки свои поправила и согласилась уважить.
Я перстень достал и под нос ей сунул.
— Ворон? — спрашиваю, стараясь пивом в сторону сифонить. — Или грач?
Она резкость навела, руку мою к свету повернула и отвечает:
— Нет, ну что вы, не ворон это и не грач. Клюв вон какой прямой и светлый. Это не грач и уж точно не ворон.
Я присмотрелся. Точно — вся птичья голова черная, а вытянутый клюв из более светлого металла сделан.
— И что же это тогда за птица такая? — заглядываю ей в иллюминаторы очков.
— Скорее всего, турдус, — отвечает она, вполне так уверенно, надо сказать, отвечает.
— Турдус? — переспрашиваю.
— По латыни — турдус, а так — дрозд.
— Ага. Стало быть, дрозд.
— Ну, на сто процентов не берусь утверждать, поскольку птица изображена не полностью, но склоняюсь к тому, что всё же это дрозд. И, скорее всего, черный.
— Это я вижу, что черный.
— Я имею в виду, что это турдус мерула. Черный дрозд. Вид такой. Семейство — птицы древесные, род — дрозды, вид — дрозд черный. А вообще-то у дроздов много видов. У нас, к примеру, встречаются белозобый, ржавокрылый, дрозд Наумана, турдус сибирикус, сибирский то есть. Много еще всяких. Но это, похоже, черный изображен. Видите, на грудке светлые пятнышки. У черного так.
Я присмотрелся. Действительно были какие-то точки.
— А может быть, это просто сколы? — предположил. — Или брак? Воздушные пузырьки.
— Может. — Она повела худенькими своими плечами. — Но всё равно, это — дрозд. Если даже и не черный.
— Ну и ладненько, — принял я ее вывод на веру и к сведению. — Дрозд так дрозд. Дрозд — птица полезная. Что ж, мы не понимаем, что ли. Она же поет.
— Да, — согласилась рыжая, — дрозды любят петь. Правда, делают это не так шикарно, как соловьи. Но всё же.
— Дрозда дают, — усмехнулся я. — Но зато от души.
— Это верно, песни у них очень выразительные, похожи на свист флейты, — сказала девушка и даже продемонстрировала, насвистев: — Фю-фю фю-фю фи-фу.
— Здорово! — восхитился я.
— Они каждое слово повторяют три раза, — продолжила она. — И порой у них выходят даже целые фразы, похожие на человеческую речь. Вроде «фи-липп, фи-липп, фи-липп, при-ди, при-ди, при-ди, чай-пить, чай-пить, чай-пить».
— Ага, — согласился я, — как будто Пугачева Киркорова на ужин зовет.
— Надо сказать, что певчие дрозды вообще прекрасно имитируют отдельные звуки и фрагменты из песен множества других птиц.
— Как и Филя, — ухмыльнулся я.
— Зви-и-зда, — сморщила она носик, зарделась, поправила нервно очки и подвела черту: — Ну, вот так вот, собственно, вкратце.
— Спасибо, огромное просто спасибо, — горячо поблагодарил я и спросил: — Вас проводить?
— Что? — не поняла она.
— Рабочий день закончился. Вы, наверное, домой. Готов проводить.
Она покраснела пуще прежнего. Так только рыжие краснеть умеют. И замотала головой:
— Нет-нет, спасибо, за мной заедут.
— Жених?
Она ничего не ответила. Но я и так всё понял. Жаль. Свое мороженое она честно заработала.
И я, получив абсолютно ненужную мне информацию и от ворот поворот вдобавок, откланялся.
Антиквара Васю Плешивого (он же Вася Ухоплан, он же Васька Фарца, он же Кот Базилио и он же Кэмэл с Авиазаводской) я знал еще со времен счастливого советского детства. В клубе филателистов марками обменивались. Он большим был мастером неравноценных сделок. За что и получал неоднократно по дикорастущим лопухам.
Постарше стали, он на пятаке у Танка подвязался жвачкой и джинсами фарцевать. Первые свои ливайсы я у него, кстати, брал. За сто десять. Вообще-то он сдавал по сто двадцать. Но мне по блату десятку скостил. До сих пор шорты из тех штанов с места на место перекладываю. Храню на антресолях. Жалко выбросить. Дороги как память.
В общем, Васю я знал еще нелысым. И Вася знал меня еще неседым. Поэтому и впустил меня без всяких в свою Аладдинову пещеру. Хотя уже и гремел вовсю пуленепробиваемыми жалюзи.
Повертел перстень, плечами пожал и сказал:
— Да чего там по каталогам-то копошиться. Я и так вижу, что это перстень Ордена дрозда. Попадалось мне лет пять назад такое. Было дело. Выставили на продажу. Оказалось краденым. Сняли с продажи.
— Орден дрозда — это в смысле орден? — спросил я и начал буравить пальцем дырку в пиджаке. — А кавалерам ордена еще и перстень.
— Нет, орден — это в смысле тайное общество, типа братство.
— Орден дрозда? Это что еще за хрень? — Я напряг всю свою память, но ничего не вспомнил и признался: — Чегой-то слыхом не слыхивал о таком.
— О рыцарях-тамплиерах слышал?
— Ну.
— О мартинистах, розенкрейцерах, масонах всяких?
— Об этих — да. И об иллюминатах тоже. Мы все учились понемногу. Чему-нибудь и кое-как.
— А о рыцарях дрозда, значит, нет?
— Не-а, ничегошеньки, только о дроздовцах.
— Ну, это из другой оперы… Короче, был вроде бы такой тайный Орден. В Англии возник. В пятнадцатом, кажется, веке. А может, в шестнадцатом… Ну, в общем, возник.
— Тоже строители?
— Да нет. Не стройбат. Птицеловы.
— Птицеловы?
— Ну да. Птиц ловили. Не всех, правда. А только дроздов.
В этот момент где-то рядом заверещал телефон. Я даже не сразу и сообразил, что это тот, который у меня в кармане — трофейный. Сообразил не сразу, но сообразил.
— Да, — говорю в трубу елейным голоском. Мне оттуда голосом потусторонним:
— Как?
— Да пока никак, — отвечаю предельно искренне. И слушаю внимательно, чего скажут. А там сразу гудки. Но мне всё равно в радость: телефончик-то нарисовался. Есть теперь зацепочка. И вернулся к разговору с Васькой:
— Извини. Так зачем они дроздов-то ловили?
— Как зачем? Бошки им откручивали. Вот зачем. Видишь, на перстне только одна голова. С глазом остекленевшим. Хотя, конечно, не стекло это, а бриллиантик.
— Нет, ну а зачем они это делали?
— Бошки-то зачем откручивали? Не знаю. Чтоб не орали, наверное.
