Все мы восприняли эти проникающие в душу слова с чувством глубокого морального удовлетворения и радости. Однако каждому мыслящему человеку стало ясно, что лагерь лысых вошел в тайные сношения с противником, дабы при его поддержке вернуться к власти.

Это была лишь одна из причин того смятенного состояния, которое охватило меня. Другой причиной стало странное поведение моей женушки. Стоило нашему печатному органу опубликовать постановление насчет красных ленточек, как Мици просто поразила меня. Когда я пришел домой, то увидел, что на ее ноге болтается какая-то красная тряпка.

— Что это? — спросил я недовольно. — Птичка, почему ты насмехаешься над самым святым?

— Это не насмешка. Я тренируюсь.

Целый вечер она крутилась по квартире с этой тряпкой на ноге. Даже вдова Шик обратила внимание на эту провокацию.

— Это нехорошо со стороны госпожи Пинто, — заметила домоправительница шепотом, — но, может, у нее нога болит?

Я сделал замечание обнаглевшей женщине и напомнил ей, с кем она имеет честь разговаривать.

— Я хорошо знаю, кто вы, господин Пинто, но ведь и я руководитель женского отдела, если не ошибаюсь.

— У меня вы всего-навсего домоправительница, — заметил я, — и не забывайте, кто вас вызволил из тюрьмы.

— Я ничего не забываю. Вы просто думали, что полиция нашла ваши доллары.

Да, эта женщина вконец обнаглела. Однако кое-что она все-таки забыла. Она забыла, что у меня, как у бывшего жильца, есть ключ от ее квартиры…

* * *

Я вошел в квартиру вдовы Шик на цыпочках. Открыл входную дверь и предстал перед портретом покойного Гершона. Вдова, как вы помните, утверждала, что за ним хранятся мои пятьсот долларов. С экономической точки зрения эта сумма меня совершенно не интересовала, ибо мои источники дохода оправдывали себя превыше всех ожиданий. Однако в свете упрямства, проявленного вдовой, этот вопрос стал для меня принципиальным.

Я снял портрет со стены и чуть не свалился на пол от удивления. За портретом была не просто какая-нибудь ниша для припрятывания денег, там стоял тяжеленный сейф. Не буду отрицать — по части сейфов я обладал кое-каким опытом еще с детства. В четырнадцать лет я пришел к ошибочному заключению, что в современном обществе есть место лишь для людей культурных и образованных, до конца прошедших весь путь, предлагаемый средней школой.

Руководствуясь этими мыслями, я принял решение выкрасть экзаменационные билеты из сейфа своего учебного заведения. На мое счастье, отец ученика, сидевшего рядом со мной — Бенди Фрайверта, если не ошибаюсь, — был опытным взломщиком сейфов. Он вкратце изложил мне основы своей науки при условии, что я поделюсь билетами с его сыном. Я против этого не возражал, и мы оба сдали экзамен на «отлично». Бенди сегодня работает старшим преподавателем гуманитарных наук в университете, а я, как известно, стал зам. министра. С годами мне случалось еще несколько раз извлечь пользу из уроков господина Бенди. Помимо стального сейфа в конторе Пулицера мне удалось облегчить и пару-тройку других, попавшихся на моем пути. Вот и теперь близкое знакомство с сейфом госпожи Шик не составило для меня особого труда.

То, что я там нашел, извергло из меня поток весьма энергичных выражений. За портретом покойного Гершона мною было обнаружено следующее:

— восемь тысяч пятьсот долларов США;

— отпечатанный на машинке договор на гербовой бумаге между объединением производителей стекла с одной стороны и господами Шумкоти и Шимковичем с другой об отчислении этим господам 5,7–9,3 % от чистой прибыли стекольной промышленности «до тех пор, пока Движение в защиту волосатых будет продолжать свою деятельность на благо нации. Печать, подпись»;

— расписка, данная господином Шумкоти госпоже Шик, с обязательством отчислять ей 6 % от вышеуказанных сумм за секретное использование ее сейфа. Сумма будет уплачиваться наличными раз в три месяца;

— серебряный портсигар, который Пепи не вернул мне в свое время;

— сто сорок семь любовных писем Гершона ученице 7-го класса средней школы Аманде, рассортированные по датам и перевязанные красной ленточкой;

— героическое фото Пепи с посвящением «С вечной любовью, Эрнст»;

— мой портрет с выколотыми глазами.

* * *

Излишне говорить, что при виде всех этих богатств мое давление поднялось до небывалых высот. Мне вдруг все стало ясно: подлая измена Пепи, двуличие продажного Шимковича, предательское поведение руководителя нашего женского отдела.

Да, никому на этом свете нельзя доверять!

Я вернул все доказательства преступлений обратно в сейф, разумеется, кроме своих пятисот долларов, и удалился. У дверей квартиры я остановился, так как посчитал, что если 6 % вдовы составляют восемь тысяч долларов, то два этих бандита сунули себе в карман не менее 133333,33 долларов США, полученных от производителей стекла. И все это за моей спиной! Вследствие этого и учитывая, что сумма, которая была инвестирована, помимо моей воли, в сейф вдовы наверняка принесла уже существенный процент, я изъял из сейфа еще восемь тысяч долларов. Я быстренько подрисовал на фотографии Пепи усы и, осторожно закрыв сейф, поехал домой, чтобы забрать клюшку для гольфа, полученную в свое время от Фиделио.

* * *

Когда я ворвался в штаб партии, Пепи тут же почувствовал перемену направления ветра. Он отступил к конторскому шкафу, где хранил архив Движения. Я замахнулся клюшкой над его головой и разбил вдребезги бутылки и рюмки, стоявшие в шкафу для документов, — так поступают мужчины, охваченные гневом. Пепи, стоя среди осколков, вжался в стену и взвыл, как раненый пес.

— Ты с ума сошел! — заорал он. — Что ты вытворяешь?

— Поставляю работу производителям стекла, — заорал я, трахнув кулаком по стеклянной панели его письменного стола, — в соответствии с соглашением!

— Что ты несешь? — завопил Пепи, когда настала очередь оконных стекол.

— Почему Шимкович получает лишь 5,7 %, подонок? Экономия, да? Обманываем лучших друзей?

Лишь на этом этапе моего визита Пепи понял, что дело принимает серьезный оборот.

Он трясущимися руками попытался набрать номер, но телефон упал и разбился вдребезги вследствие удара по нему клюшкой. Мой гнев был неописуем.

— Караул! — закричал руководитель отдела общественных связей в расколоченную стеклянную дверь, — Йони, спасай!

Метрдотель, который в тот день был на службе у Пепи, немедленно прибыл на поле битвы.

— Да, господин главный редактор, чем я могу вам помочь?

— Ради всего святого, — простонал Пепи, — останови этого безумца!

Йони подошел ко мне, сказал «пардон» и вырвал у меня из рук клюшку. Я отвесил наглецу пощечину, в ответ на что он нанес мне удар в район губ, так что я, несмотря на дневное время, увидел сразу все звезды в небе.

Я поднялся и набросился на него со словами:

— Ты что, своего вождя избиваешь, совсем с ума сошел?

Но Йони лишь улыбался.

— Это было указание господина Шумкоти, — заметил он.

— Только я даю здесь указания! — проревел я. — Немедленно наподдай этому негодяю, а не то я тебе все кости переломаю!

Наш общий охранник после некоторых колебаний подошел к Пепи, извинился и стукнул его по затылку. Пепи выразил решительный протест против этой акции, заявив, что сегодня Йони должен обслуживать лишь его в соответствии с заранее установленной очередью. А посему, подчеркнул Пепи, он вправе требовать от Йони оказания необходимых услуг по обузданию меня.

— Что правильно, то правильно, — признался метрдотель и трижды пнул меня сзади.

Это было уже слишком. Я заорал, что если Йони немедленно не отлупит Пепи, он может считать себя исключенным из партийных рядов.

— Вы вождь, господин Пинто, — извинился Йони и швырнул Пепи в корзину с мусором. Пепи беспомощно болтал ногами, глаза его остекленели. Затем он подбежал ко мне, как бы ища убежища:

— Скажи, Гиди, по какому праву он нас избивает?