После тягостного отступления, когда немцы преследовали нас буквально по пятам, мы переправились через Южный Буг и оказались в Николаеве. За водной преградой какое-то, пусть и эфемерное в условиях современных возможностей ее преодоления, облегчение. А тут еще стало известно, что Сталин приказал Николаев (как и Одессу) не сдавать. Значит, есть у нас уже силы для сопротивления! Настроение поднялось, хотя немцы почти сразу же обошли город с севера и перерезали пути отхода на восток. Лучше сражаться в окружении, чем безудержно отступать! Наш артполк пока еще в походном порядке расположился на южной окраине города. Ждем приказа занять боевые позиции. Наступил вечер. Приказа все нет. Неожиданно издалека доносятся какие-то взрывы. Затем все ближе и ближе. Бомбежка? Но самолетов не слышно. Артобстрел? Не похоже, взрывы слишком сильные. И вдруг доходит до сознания: это не немцы, это мы сами взрываем город. Неужели все-таки придется его оставить? Не хочется верить, но, по-видимому, это так. Взрывов становится все больше. Вспышки, как молнии, озаряют все вокруг. Разгораются пожары. Рядом с нами подрывают железнодорожную ветку со стоящими на ней составами. До нас долетают какие-то обломки, куски рельсов. Неожиданно в нашем расположении появляется женщина. Всклокоченные волосы, обезумевшее лицо. Ее мужу, железнодорожнику, только что, при взрыве оторвало руку. Он истекает кровью. Просит прислать нашего медика, хотя бы остановить кровь. Вместе с ней бегу к командиру дивизиона, чтобы тот распорядился. Но он, храбрый, решительный в бою офицер, почему-то колеблется, молчит. То ли все же растерялся в той обстановке, то ли боится провокации (такие случаи в Николаеве были). Женщина бросается на колени, рыдает, умоляет. И это на фоне той страшной картины, подстать «Последнему дню (или ночи?) Помпеи». Он все молчит. Я не могу выдержать и, презрев субординацию, хочу вмешаться. Но тут он словно очнулся и дал, наконец, необходимое распоряжение. Фельдшер, когда вернулся, сказал, что еще немного и могло быть уже поздно. Пока человека спасли. А что дальше? Кто ему поможет там, под немцем?

Эта сцена подействовала на меня особенно сильно. Не должны люди так страдать. И я, пусть это покажется сейчас наивным, решил, дал себе клятву: если останусь жив, приложу все силы, чтобы такое не повторилось. Я считал, что у меня были способности к науке, и полагал, что смогу внести свой посильный вклад в общее дело, для укрепления нашей страны. Звучит высокопарно, но я действительно тогда так и думал. Мы ушли из Николаева, а эта моя клятва осталась висеть надо мною всю жизнь. И многие свои помыслы и поступки я стремился сверять с ней.

Мы все отступаем и отступаем. Печально, но такое кажется уже нормальным. Вроде почти примирились с этим. Делаются судорожные попытки остановиться, закрепиться. Потом снова откатываемся назад. Надеялись, что хоть на Днепре удержимся. Но через три — четыре дня немцы форсировали Днепр в районе Каховки и заняли плацдарм на левом берегу. Нас перебросили туда. Стали наступать, поначалу успешно. Уже командир стрелкового полка, с которым я находился, усатый хохол Савченко не без гордости доложил наверх: «Я пью чай среди трех братьев» (это означало, что высотка с тремя курганами взята). Но дальше наступление застопорилось. Из рощи напротив — интенсивная пулеметная стрельба, пехота залегла. Я пристрелялся и открыл по роще огонь. Только передал для поднятия духа, своим, что снаряды рвутся среди скопления противника, как они перестали разрываться. Слышу, как, шелестя, пролетают надо мною, а разрывов нет. Что такое, неужели бракованные? Потом узнал — начальство приказало вместо осколочных стрелять бетонобойными. Решили таким способом избавиться от ненужного груза — они действительно никогда не потребовались. Жаль, что так получилось! Не скажу, что моя стрельба могла бы заметно повлиять на исход сражения, слишком велико было превосходство немцев, но некоторый урон все же могла нанести.

На поле появились два наших танка. Немцы стали стрелять какими-то ярко светящимися в полете снарядами. Говорили, что это термитные. Один танк был подбит сразу и остановился. Другой продолжал двигаться. И вдруг, на полпути к немецким позициям, вспыхнул. Но не остановился. Страшное, завораживающее зрелище! Огромный, яркий факел медленно ползет по полю. А внутри — люди. Неужели сознательно направляют танк на противника? Все как бы замерло, стрельба приостановилась. Потом стали наступать немцы. После усиленной артиллерийско-минометной подготовки длиннющая шеренга с автоматчиками вышла из той самой рощи и открыла плотный огонь. Казалось, головы нельзя поднять. Этим и взяли.

На другом рубеже, в районе Мелитополя, задержались уже дней на десять. Но не обольщались — основные силы прорвавшегося под Каховкой противника устремились на юг, в Крым. У нас было временное затишье. Набравшись наглости, даже начали наступать. Неясно только, зачем. Здесь был неплохой рубеж обороны, который мы заняли заблаговременно, далеко оторвавшись от немцев. Днями раньше, пока противник не подошел, можно было вообще двигаться вперед беспрепятственно. А еще раньше — просто не отступать так далеко. Медленно, неся потери, стали продвигаться. Наша фронтовая газета, ликуя, сообщила, что только за два дня боев освобождено целых 19 населенных пунктов (это включая и небольшие хутора!). А что значат эти 19 пунктов по сравнению с тем, что потеряли! И все равно, после всех наших неудач хоть какое-то утешение. Настроение стало подниматься. Но на третий день приказ: срочно отходить. Севернее, в районе Запорожья, прорвались немцы и мощная танковая группировка (генерала Клейста) неудержимо рванулась на юго-восток, к Азовскому морю. Надо поскорее выбираться отсюда, пока нас не отрезали. Оставили с таким трудом отвоеванные 19 пунктов и с легкостью, не считая, множество других. Это уже походило на бегство, впрочем, все же в какой-то мере упорядоченное. Трактора тянут наши орудия медленно. Немецкие танки движутся гораздо быстрее. Спасало то, что немцы — бары: ночью предпочитают отдыхать. Мы же идем и днем и ночью. В каком-то большом селении, неподалеку от Бердянска, немцы нас, наш третий дивизион, в котором я тогда был, все же настигли. После небольшого привала только собрались в путь, как начался артиллерийский обстрел. Совсем рядом раздались винтовочные выстрелы. Подумалось, что стреляет кто-то из своих, наугад. Крики: прекратить огонь. Вдруг замертво падает стоящий по соседству сержант Мгеладзе. Похоже, где-то на чердаке прячется снайпер. Выбрал в качестве цели Мгеладзе, наверное, потому что принял за офицера. Бедняга, единственный из всех нас щеголял в форменной фуражке, остальные были в пилотках. Разбираться со снайпером некогда: из-за угла появляется немецкий танк и идет на нас. Ситуация критическая. Наши 152-миллиметровые орудия изготовить из походного положения в боевое непросто, требуется много времени. Но, предвидя подобные ситуации, командование разрешило транспортировать орудия почти в боевом положении. Конечно, это отрицательно сказывается на механизмах, но тут ничего не поделаешь, можно потерять все. Удалось изготовиться и произвести выстрел. Не попали. Но танк остановился, немцы выскочили и бросились наутек. Потом танк задымился. Что все-таки произошло — непонятно. Может быть, сказалась сильная ударная волна от близко пролетевшего нашего тяжелого снаряда.

Нам удалось ускользнуть. А вот первому дивизиону, двигавшемуся в том же районе неподалеку, не повезло. Командир дивизиона решил все-таки остановиться на ночлег и, соблюдая режим, дождаться пока все не позавтракают. Почему-то с завтраком задержались. Злые языки потом говорили, что слишком долго варилась курочка для командира дивизиона. Вот и позавтракали! На них, совершенно неготовых к бою, и наскочили немецкие танки. Многие погибли, были потеряны все орудия.

В Мариуполь прибыли всего за несколько часов до немцев. Город жил нормальной, мирной жизнью, работали магазины, ходили трамваи. Немцев никто не ожидал. Напрасно мы предупреждали, что они вот-вот придут, что никакого прикрытия за нами нет. Люди не верили. Возможно, принимали за провокаторов. С этим было строго. За распространение панических слухов могли и к стенке поставить. Впрочем, нам это не грозило. Пусть только попробует комендантская служба задержать нас! Только перебрались через Кальмиус (историческую Калку), рассекающий город на две части, как на улицах стали рваться снаряды. Началась паника. Но народ быстро сориентировался. Люди понесли из магазинов, кто что может. Не немцам же оставлять! Мариуполь достался противнику целехоньким. Немцы вышли здесь к Азовскому морю, отрезав тем самым тех, кто не успел выбраться. Кому-то из наших отставших потом удалось переправиться на кубанский берег по морю и после «кругосветных странствий» вернуться в полк.