Наша подвижная группа вышла на оперативный простор и стала быстро продвигаться на юг. По первоначальному. плану должны были, пройдя примерно 40 км, к вечеру остановиться. Но, так как противник практически не оказывал сопротивления, командование приняло решение двигаться дальше. Всю ночь шли вперед — мимо татарских деревушек, жители которых тоже не спали и, выстроившись мрачными тенями неподалеку от дороги, молча смотрели на нас. К утру были уже под Симферополем. Остановились в районе Сарабуза, где сходятся дороги из Перекопа и Джанкоя. Только заняли огневые позиции фронтом на север, ожидая отходящих оттуда немцев, как сзади послышался гул заводимых моторов. Оказалось, совсем рядом аэродром. Развернули орудия на 180° и открыли огонь. Не могу сказать, сколько подбили, части самолетов все же удалось подняться. Но если до этого прилетали бомбить 10–12 «юнкерсов 87», то теперь их осталось всего лишь три.
Танки вскоре ушли, оставив с нами человек двадцать пленных немцев. Выстроились они шеренгой на пригорке, смотрят на нас, мы на них. Что с ними делать? И вдруг вперед выходит Толя Цуркан. Неужели он и немецкий знает и будет с ними разговаривать, как тогда с румынами? Но, что это? Толя выхватывает у одного из бойцов автомат и спокойно, словно всегда этим и занимался, начинает стрелять. Один за другим падают немцы. Толя продолжает стрелять. Никто его не останавливает. Я, как и другие, — в каком-то оцепенении. Неужели это наш Толя? Неужели он может так запросто стрелять в безоружных людей? Умом понимаешь, война есть война, может быть, объективно это и правильно. В любой момент могут подойти крупные силы отступающих немцев. Тогда нам придется туго. Пленные — лишняя обуза и лишняя опасность. В автомате кончаются патроны, а один, последний солдат, остается стоять. Взмахивает руками, что то кричит. Может быть, сохранит ему жизнь? Но нет, не раздумывая, Толя вытаскивает свой пистолет и довершает расправу. Изменился ли Толя после этого? Ничуть! Все такой же доброжелательный, отзывчивый товарищ. Все так же восторженно говорит о той далекой девушке в Сталинграде, все так же пишет ей письма. Впрочем, потом он все-таки нашел себе подругу поближе. А то страшное, синдром палача, скрылось в тайниках его души и больше не появляется. И самое странное, отношение к нему, внутренние чувства мало изменились. Может быть, здесь и сказалось то душевное огрубление, о котором писал Ремарк.
Итак, наш артполк очутился один в тылу противника на стратегически важной развилке дорог в качестве заслона на случай попытки отходящих с севера немцев прорваться к Симферополю. Ни пехоты, ни танков с нами нет. Нужно продержаться, пока не подойдут подкрепления. Положение серьезное. Весь день появлялись отдельные разведывательные группы противника. Но до настоящих столкновений дело так и не дошло. Назавтра начали прибывать передовые отряды нашей пехоты и стало поспокойнее. Основные силы отступавших немцев так и не вышли на нас. Видимо, обошли стороной вдоль берега на Севастополь. За эту операцию наш полк был удостоен наименования Симферопольский.
Перед началом наступления те, кому это положено по службе, предупреждали о необходимости особой бдительности. Говорили, что, по имеющимся сведениям, немцы приступили к массовому отравлению запасов вина. Ни в коем случае нельзя его употреблять. И вот, в первый же день после прорыва, наши бойцы в одном из хуторов обнаружили небольшой винный погребок. Пить не решились. Тем более, что, как сказали жители, там проживал немецкий врач, у которого ядовитые снадобья могли быть под рукой. Но все же пару бочек погрузили в машину. Находчивости нашим солдатам не занимать! Отправились дальше и по пути прихватили с собой первого же попавшегося немца. Вечером на привале наступил кульминационный момент. Объяснили немцу, что он должен отведать вино, которое, как подозревают, отравлено. Немец тут же заявил, что такого быть не может. Ему налили кружку и он без колебаний всю ее выпил. Проходит минута, вторая, третья. Все на него смотрят, с ним ничего не делается. Сколько же нужно ждать, чтобы убедиться в безопасности? Никто не решается начать. Тут взбодренный вином немец протягивает пустую кружку, просит еще налить. Наши не выдержали: ты подождешь, сначала нам. И начался пир, не без участия в нем и пленного. Очень быстро выяснили, что «Гитлер капут!» и что сам он из рабочих, чуть ли не коммунист. Потом некоторое время ездил с нашими, помогал на кухне, в общем, стал совсем своим. А когда пришло время с ним распрощаться, позаботились, чтобы он попал в колонну с немцами, а не с румынами. Ходили слухи, что те, если их большинство, издеваются над немцами.
В поле за Бахчисараем — нескончаемый лес крестов, кладбище погибших при осаде Севастополя два года назад. Такого огромного никогда не приходилось видеть. Кажется, больше всего там лежит немцев. Но есть и итальянцы, и румыны. Воочию видишь, какой огромной ценой достался им город! Недаром Гитлер заявлял, что после Севастополя никакая другая военная задача им не страшна. Через несколько лет, путешествуя по Крыму на машине и показывая своим знакомые места, хотел найти это кладбище. И не смог. Неужели уничтожили?
Вскоре началась подготовка к штурму Севастополя. Организована она была, по крайней мере на нашем участке в районе Сапун-горы, превосходно. Я не мог не нарадоваться. На НП высшего уровня (кажется, корпуса), собрали всех нас, представителей артполков. Договорились о возможных участках сосредоточения огня и определили их на местности. Во время штурма все это понадобилось. В течение дня пришлось преодолевать три линии обороны и трижды, соответственно, открывать массированный огонь. Лишь к вечеру на вершине Сапун-горы был водружен победный красный флаг. Тут же рядом поднялись еще два или три. Заранее ведь было известно, что за это будут удостаивать звания Героя Советского Союза. Наш же полк занесен в список отличившихся, высеченный на мраморной доске в мемориале на Сапун-горе.
Продвигаясь потом дальше, подверглись артиллерийскому обстрелу с севера, где находились части 2-й гвардейской армии, задержавшиеся перед водной преградой бухты. Нас приняли за немцев. Сигнализировали ракетами (обзавелись уже трофейными) — не помогает. Пытались связаться с ними по радио — безуспешно. Стрельба продолжается. Не сразу удалось ее остановить, взаимодействие с соседями налажено плохо. Выходит, рано радовался хорошей подготовке операции — такой ситуации не предусмотрели.
Севастополь был взят 9 мая. Немцы отошли на предэвакуационный рубеж, на мыс Херсонес. Надеялись, видимо, отсидеться, пока их не вывезут. Но такой возможности им не дали. Всего два дня ушло на подготовку к последнему штурму. Перед этим, после непрерывных боев, можно было немного и передохнуть. Расположились на ночь в домике на юго-западной окраине города. Поужинали, и я заснул, как убитый. Утром проснулся совсем свежим. Еще раз подтвердилось, что наркомовские сто граммов (с добавкой) помогают не только от мороза, как первоначально было задумано. А вот мой товарищ, командир дивизиона Зотов, не спал всю ночь. Видно, доза была для него маловата. Немцы почти непрерывно обстреливали нашу окраину — снарядов не жалко, все равно бросать. А еще и самолеты не раз прилетали бомбить. Он так и просидел в щели за домиком почти все время. Рассказывал, что пытался и меня туда затащить. Куда там, я только мычал и брыкался. Наутро провели артподготовку, и вскоре немцы прекратили сопротивление. Построившись в колонны с белыми полотнищами впереди, направились к нам. Прилетел за кем-то немецкий транспортный самолет. Низко стал кружить над нами, ожидая, видимо, сигнала с земли. Наши, хоть и не сразу, спохватились и открыли такой бешеный огонь из всех видов оружия, что он тут же и рухнул на землю.
Крымская эпопея закончилась. Удивительное чувство — немцев перед нами больше нет. Нет ни стрельбы, ни бомбежек. Не надо куда-то спешить, выбирать боевые позиции, наблюдательные пункты. Поистине, репетиция конца войны за год до ее завершения. Раньше в городе не приходилось бывать, и мне захотелось посетить легендарный Малахов курган. «Проконсультировавшись» с картой, отправился туда. И, конфуз для опытного разведчика, — так и не смог найти. Потом местные ребята меня сводили к нему. Оказалось, находится там же, где я искал. Но какое разочарование! Это всего лишь маленький, невзрачный холмик. Просто не обратил на него внимания. Ребята рассказали, что Малахов курган был местом наших подвигов и в эту войну. Матросы, обвязавшись гранатами, бросались там под немецкие танки. Ребята говорили искренне. И я, обычно несколько скептически настроенный к подобного рода рассказам, поверил. Жаль, что это, как говорится, осталось за кадром. Такая же история, как и в случае с Брестской крепостью! Не принято было тогда особо афишировать рассказы тех, кто пережил оккупацию или побывал в плену. А для Севастополя не нашлось своего С. Смирнова.
