Очевидно, во-первых, что Михайловский слишком буквально понял название сборника: если «хмурые люди», то абсолютно все персонажи или во всяком случае — центральные непременно должны быть хмурыми. Во-вторых, Михайловский, как, впрочем, и многие другие критики, анализировал рассказы вне контекста сборника, не пытаясь выявить их внутреннюю взаимосвязь и перекличку, не касаясь того, что каждый из них вносит в понимание этой «хмурости».
В ином плане анализирует эти рассказы Д. Н. Овсянико-Куликовский. «Сборник, куда вошла «Скучная история», — отмечал критик, — озаглавлен, «Хмурые люди», — в нем Чехов изучает не типы, например, ученого («Скучная история»), или почтальона («Почта») и т. д., а тот душевный уклад, или тот род самочувствия, который можно назвать «хмуростью» и который в душе ученого проявляется известным образом, у почтальона — другим. Чехов исследует психологию этой «хмурости» в различной душевной среде, — он изучает в этих очерках не людей, а «хмурость» в людях» [69].
Чехову-художнику действительно был присущ, подлинно исследовательский подход к изображению мира и человека.
По его мнению, «художник наблюдает, выбирает, догадывается, компонует — уж одни эти действия предполагают в своем начале вопрос; если с самого начала не задал себе вопроса, то не о чем догадываться и нечего выбирать» (П, 3,45).
Этот исследовательский, гносеологический угол зрения предполагает «такой подход к изображению жизни, при котором основной интерес автора сосредоточен не столько на явлениях самих по себе, сколько на представлениях о них, на возможности разных представлений об одних и тех же явлениях» [70]. Задавшись целью исследовать совокупность обстоятельств, порождающих «хмурых людей», их особый взгляд на жизнь, психологию, Чехов замечает множество значений и оттенков этой «хмурости». Мы видим, что «хмурый» человек – это прежде всего по тем или другим причинам недовольный или неудовлетворенный жизнью человек, нередко критически, а то и нигилистически к ней настроенный; среди таких людей немало ранимых, кем-то или чем-то обиженных, страдающих и за себя, и за других. Есть среди них и черствые, ко всему равнодушные люди, есть и глубоко разочарованные во всем и во всех, но тяжело переживающие по этому поводу. «Хмурый» человек по Чехову — это человек лишенный радости, действительность он воспринимает весьма сторонне, если не в черном, то в сером цвете, и задает тон его жизни нередко бытовое, бездуховное начало.
Насколько жизнь «хмурого» человека уклоняется от нормы – именно в этом видится идейно-тематическая общность и единств замысла сборника «Хмурые люди» [71]. Чехов писал: «Норма мне неизвестна, как неизвестна никому из нас… Буду держаться той рамки, которая ближе сердцу и уже испытана людьми посильнее и умнее меня. Рамка эта — абсолютная свобода человека, свобода от насилия, предрассудков, невежества, черта, свобода от страстей и проч.» (П, 3, 186). Норма, следовательно, — это такой близкий идеальному пример жизненного поведения и гражданской позиции, который человек инстинктивно или вполне сознательно должен считать для себя образцовым и к достижению которого непрестанно должен стремиться. Не нельзя забывать при этом, что широко бытуют и иные представления, скажем, обывателя и мещанина, и есть немало людей, которые самым тщательным и подчас далеко не миролюбивым образом следят за соблюдением своих, обывательских норм жизни. Людей, дерзнувших, разрушение таких норм, издавна именуют подвижниками, святыми, чудаками (а обыватели — сумасшедшими, юродивыми). Таких подвижников, конечно, никак не отнесешь к категории «хмурых», но они живут в окружении «хмурых», которые заражают их своей «хмуростью» или, во всяком случае, посягают на это.
Итак, один из главных вопросов, который Чехов ставит перед собой — это выяснение истоков возникновения «хмурости» в многообразных ее проявлениях. Интересует его и то, как утверждается она и начинает господствовать в жизни, как подчиняет себе человека, что делает с ним и как передается другому. Взгляд Чехова лишен бы то ни было односторонности: истоки «хмурости» он ищет обстоятельствах жизни, и в самом человеке, и в том, что получает по наследству из глубины веков. Об этом размышляет писатель в связи с причинами, побуждающими человека к самоубийству (рассказ «Володя»). В письме к Д. В. Григоровичу Чехов пишет: «Вся энергия художника должна быть обращена на две силы: человек и природа. С одной стороны, физическая слабость, нервность, ранняя половая зрелость, страстная жажда жизни и правды, мечты о широкой, как степь, деятельности» с другой — необъятная равнина, суровый климат, серый, суровый народ со своей тяжелой, холодной историей, татарщина, чиновничество, бедность, невежество… Русская жизнь бьет русского человека так, что мокрого места не остается… В Западной Европе люди погибают оттого, что жить тесно и душно, у нас же от того, что жить просторно… Простора так много, что маленькому человеку нет сил ориентироваться…» (П, 2, 190).
Рассказ «Почта», открывающий «Хмурых людей», как бы задает тон всему сборнику. В нем повествуется о почтальоне. Работа у него не столько трудная, сколько однообразная, монотонная: он возит почту и зимой и летом, в холод и жару, днем и ночью. Работа давно надоела ему, он выполняет ее по привычке и пребывает в состоянии хронического угрюмства и раздражительности. Он всецело во власти своей «хмурости» и потому не замечает, как живет и что происходит вокруг, идет ли речь о людях или явлениях природы. У него лицо человека, который не только ничем не интересуется, но и заранее абсолютно все осуждает, презирает и ненавидит: «…на нем застыло выражение тупой, угрюмой злобы» [72].
«Хмурость» почтальона очень скоро почувствовал его попутчик, студент, который поначалу радуется и восторгается всему, а затем, когда почтальон прерывает его восторженные вопросы к реплики, ко всему теряет интерес:
«Холод утра и угрюмость почтальона сообщились мало-помалу и озябшему студенту. Он апатично глядел на природу, ждал солнечного тепла и думал только о том, как, должно быть, жутко и противно бедным деревьям и траве переживать холодные ночи. Солнце взошло мутное, заспанное и холодное» (8 — 9).
«Почта» завершается вопросом, обращенным к почтальону: «На кого он сердился? На людей, на нужду, на осенние ночи?» Рассказ «Неприятность» посвящен душевным перипетиям докторе Овчинникова. В минуту сильного раздражения он ударил по лицу своего подчиненного, фельдшера Михаила Захарыча. Затем он горько раскаивается, казнит себя, пытается оправдаться перед собой и другими, находит смягчающие вину обстоятельства (перегруженность работой, усталость от грубости и неуважения начальства, необразованность и неряшливость фельдшера). Но тяжелый груз с души снимался. Под конец Овчинников «уже не обвинял фельдшера и не оправдывал себя, а только недоумевал: как это могло случиться, что он, порядочный человек, никогда не бивший даже собак, мог ударить?» (24).
В рассказе «Неприятность» более отчетливо, нежели в «Почте» проводится мысль (и в какой-то степени она становится сквозной во всем сборнике), как трудно быть человеком, как непросто в разного рода житейских испытаниях сохранить человеческое достоинство и самоуважение.
По теме и сюжету «Неприятность» ничем не напоминает рассказ «Почта», но внутренняя связь между ними тем не менее существует. Доктор, как и почтальон, натура, склонная к раздражительности и недоброжелательству. Оба они (и это отличает многих персонажей сборника) в очень большой степени погружены в бытовые жизни. Уже в первой характеристике Овчинникова говорится, что его особенностью была «горячая привязанность к так называемый «бытовым вопросам» (11).
Такая привязанность к бытовым мелочам и погруженность в них предполагает и особый взгляд на мир, и соответствующее к нему отношение. Ведь «не будь этих мелочей, вся человеческая жизнь всплошную состояла бы из радостей, а теперь она наполовину противна» (П, 3, 266). И далее разговор этот продолжен, но уже в связи с характером и позицией профессора Николая Степановича из повести «Скучная история». По словам Чехова, в повести он хотел «изобразить тот заколдованный круг, попав в который добрый и умный человек, при всем своем желании принимать от Бога жизнь такою, какая она есть, и мыслить о всех по-христиански, волей-неволей ропщет, брюзжит, как раб, и бранит людей даже в те минуты, когда принуждает себя отзываться них хорошо» (П, 3,266).
