Мой голос полон злобы, что удивляет даже меня саму. Если бы он был кем-то другим, я бы уже абстрагировалась от ситуации. Но у Лукаса особый дар выводить мою нервозность на новый уровень, мою потребность уклоняться до тех пор, пока я не дохожу до безумия, желая наброситься на него.
Он усмехается, наклоняя голову в сторону, будто бы внимательно изучая меня.
- Тебе, правда нужно спрашивать об этом у меня?
Мои губы приоткрываются, а чувства переполняют каждый дюйм моего тела жаром. Я сжимаю пакетик сахара между большим и указательным пальцами, так что через бумагу ощущаю зернистость, и, отворачиваясь от Лукаса, смотрю в окно на офис Нильсона.
- Ты сексуальна, когда нервничаешь.
- Это не так, - говорю я.
- Не сексуальна?
Я резко поворачиваю голову и посылаю ему наивный взгляд.
- Нет. . . Я не нервная.
Но я уверена, он слышит вибрацию в моем голосе, чувствует, как дрожат прямо сейчас под столом мои ноги.
Уголки его губ приподнимаются в язвительной усмешке, такой раздражающей и невероятно сексуальной. И еще раз я ощущаю, как через мое тело проходит поток электричества. Ненавижу себя за подобную реакцию на этого человека, мне следует его ненавидеть.
- Расскажи мне, почему ты здесь, Сиенна, - требует он мягко.
- А почему тебя это волнует?
Опираясь локтями о стол, он наклоняется вперед. Его рукава подымаются достаточно высоко, чтобы моему взору открылись татуировки на его запястьях. Закрывая глаза, я представляю остальную часть тату на его правой руке. Все поклонники его музыки, должно быть, знают о ней. Я имею в виду, он и чертовски шикарная девушка, солист Злых Ягнят (Wicked Lambs), были на обложке нескольких журналов буквально пару месяцев назад; Лукас был без рубашки, как и она, так что стоя позади он руками прикрывал ее грудь.
Но было время, когда я видела чернила на теле Лукаса воочию. Тогда мои губы путешествовали вдоль замысловатых узоров по всему его мускулистому телу, пока он не зарывал свои пальцы в мои волосы и не притягивал для поцелуя. Я дрожу. Хотелось бы верить, что это от тридцати трех градусного холода.
Лукас наконец отвечает, вырывая меня из воспоминаний. Ненавижу себя за то, что чувствую разочарование.
- Потому что быть рядом с тобой... - он прерывается, позволяя официантке поставить ланч на стол. На прощание, посылая ей свою фирменную купи-мой-альбом-и-пропитайся-его-энергетикой улыбку. Она что-то мямлит, краснея и спрашивая его о том, чем еще может быть ему полезна. Я хмурюсь. Если он сделает заказ, то значит будет сидеть рядом и ждать, пока еда приготовится, а я просто хочу, чтобы он поскорее убрался, дав мне возможность вернуться к… ну, к ничего не деланью.
К счастью для меня, он отказывается.
- Быть рядом со мной – это что? - требую я, как только мы остаемся одни.
Вертя ложкой в моем кофе, он пробегается кончиком языка по краю зубов. Не уверена, улыбается он или кривится. И не представляю, почему должна вестись на одно и то же дерьмо два раза кряду.
Мой телефон проигрывает рингтон, установленный на звонки и сообщения от Тори, это песня Бритни Спирс, и подруга клянется, что она омерзительна, но тем ни менее поет ее в душе каждое утро. Я тянусь за мобильным, но Луках перехватывает мою руку, переплетая наши пальцы.
- Ты не годишься для музыки, - шепчет он, поднося мои пальцы к своим губам. - И вот, что я делаю здесь - создаю музыку.
Желудок скручивается в сотни узлов, пока он целует каждый мой палец, при этом его взгляд ни на секунду не отрывается от моих глаз. Мы в общественном месте, и вокруг нас много людей. Но на добрую минуту, мы с Лукасом остаемся единственными людьми на планете.
- Лукас... - начинаю я, но мой голос нерешителен.
Глядя на разруху из сахарных пакетиков посреди стола, я глубоко вдыхаю и прикусываю верхнюю губу. Я не знаю, что ему сказать, чтобы не показаться слабой. Когда я наконец-то подымаю взгляд, то вижу, как по его лицу расплывается красивая улыбка, от которой моя грудь сжимается, и я понимаю, что чтобы ни сказала, это неважно. Потому что он уже понял, что является для меня Криптонитом.
- Во-вторых, увидев тебя, я пообещал себе, что не сделаю с тобой этого снова, Сиенна, - рычит он.
Сделает что... соблазнит? Даст пинок мне под зад, вышвыривая из своей жизни, даже не сказав «прощай»? Я хочу потребовать объяснений, но в этот момент замечаю, что двери офиса Нильсона открываются, и оттуда выходит бабуля. В секунду я чувствую себя самой плохой внучкой в истории человечества, потому что в какой-то момент общения с Лукасом я забыла причину, по которой сижу в этом кафе.
Выдергивая руку, я с чрезмерной силой бросаю телефон в свою сумочку.
- А я здесь, потому что какой-то пафосный мудила из Калифорнии выкупил дом моей бабушки.
Он делает резкий вдох и, напрягая под столом свои длинные ноги, сжимает ними мои собственные.
- Я вижу.
- Ну, значит, ты поймешь, почему я скажу тебе следующее. Отъебись, Лукас.
Наши взгляды встречаются. В его читается насмешка, гнев и что-то еще. Что-то, что я уже видела два года назад, в ночь, когда поехала с ним домой. Что-то, что мне хотелось бы не замечать.
- Я слышал от тебя что-то столь убедительное, как это лишь однажды, так что должен спросить: ты говоришь это из-за ситуации с бабушкой или из-за того, что произошло между нами?
Я освобождаю свои ноги от его захвата и встаю, подсовывая деньги под тарелку с так и нетронутым Чеширским пирогом.
- По обеим причинам, - говорю я.
†
Я так взволнована эмоционально, психически и, черт возьми, физически от этой встречи с Лукасом, что по пути к дому бабушки, не могу с ней толком даже поговорить. Я слышу ее вопросы о том, как прошел мой полет и о том, как долго я планирую пробыть в Нэшвилле. Я слышу, но отвечаю, как робот.
- Все было замечательно, ба… Я пробуду тут, сколько потребуется…
Затем бабуля начинает задавать мне новую серию вопросов, и я даю ей еще более механические ответы. Весь наш обмен репликами напоминает мне смутный сон, в котором голос Лукаса звучит громко и атмосферно поверх всего в моей голове. Он дразнит меня, предупреждает о том, что я не подхожу для музыки.
Чтобы это не значило. Возможно, я вдохновила его на песни о рокере, который так и не трахнул девчонку, или что-то в этом роде. Хотя, нет, писать о таком скорее не вдохновение, а творческое истощение.
Единственная вещь, в которой я точно уверена, так это в своем желании, чтобы человек, которому достанется любимый дом моих прародителей, был кем угодно, лишь бы не Лукасом.
Ведя Land Rover вверх по извилистой горной дороге по направлению к дому, в котором я провела большую часть своего детства, я возвращаюсь мыслями от Лукаса Вульфа к самой важной дилемме на данный момент.
- Почему ты не сказала мне? - спрашиваю я тихо. - Ты приезжала в Лос-Анджелес на Рождество, вероятно, уже зная обо всем.
- Я думала, что смогу все изменить. Чтобы я тебе сказала? Я все еще могу исправить положение. Последняя вещь, которую я хотела бы cделать, так это обременять тебя чем-то стрессовым.
- Ох, бабуля…
- Не смей жалеть меня, Сиенна Дженсен. Еще есть немного времени. Все пока что не кончено, - говорит она, и ее голос тверд, как сталь. Но погладывая на нее искоса, я замечаю, что ее глаза блестят, а руки упираются в подлокотники для поддержки.
- Ты права.
Но она вздыхает. Мы обе знаем, что нас ожидает - дом, к которому мы подъезжаем, практически уже не наш. Менее чем через две недели, может быть чуть больше, если нам повезет, бабуля станет бездомной. И я отказываюсь покидать Нэшвилль, пока ей негде будет жить. Потому я проглочу свои собственные комплексы и пойду, чтобы сразиться за счастье своей бабушки.
Даже если тот, с кем придется бороться - Лукас.
Отключая двигатель, я вытягиваю ключи из зажигания и смотрю на хижину, которая вовсе и не хижина, а скорее особняк. Последние несколько лет я говорила бабуле, что это слишком большой дом для нее одной, и ей нужен дом поменьше. Сейчас же… Я почувствую себя дерьмово, даже если пошучу с ней на эту тему.
