Парень почесал голову, наводя на голове ещё больший беспорядок.

– Э-э-э… ну давай.

Они обменялись телефонами. Герман понял, что точно возьмёт его в группу, даже без предварительного прослушивания. Образ этого парня глубоко запал ему в душу.

Его звали Дани. Какая-то своеобразная вариация от имени, не имеющая иных привязок.

– Почему ты подошёл ко мне? – спросил он в следующий раз.

– Ну у тебя было такое выражение лица, что я сразу понял, что ты басист.

На репетиции он довольно быстро подбирал партии и вливался в струю. Все заметили, что с появлением нового басиста «Opium Crow» стали звучать агрессивнее и живее. Макс ничего толком не мог сказать про нового басиста кроме:

– Мне кажется, он внешне косит под Никки Сикса.

Герман пожал плечами.

– Скорее он похож на Саймона Гэллапа.

***

Ближе к «Концу света» подвернулось ещё одно выступление. Шёл 2012 год. Эта тема была актуальна и ожидаема. Двадцать первого декабря мир готовился разорваться на куски. Для группы это оказалось проще, чем прошлый концерт. Всё те же несчастные полчаса в тесном винегрете из начинающих групп самого разного жанра. Макс умудрился поцапаться за сценой с гитаристом «Devil’s Rose», им удалось разойтись почти без жертв, хотя тот, похоже, затаил обиду. «Opium Crow» отыграли его как очередную репетицию, холодно и отстранённо. Однако оказались весьма тепло встречены интернет-прессой. Они навали их «экзистенциальными романтиками», музыка которых похожа на «непроходящий бед-трип». Герман даже был почти доволен этим отзывом и не хотел никого убивать.

Сам Апокалипсис они встречали на крыше многоэтажки с кальяном и мартини. Лёд в бокале возникал сам собой. Пальцы коченели. Мрачный мир утопал в снегах. Небо наливалось алым, изредка его украшали вспышки траурного салюта. Из колонок доносился джаз, и казалось, что осталась всего секунда до взрыва. Ровно в двенадцать вспышки раздались во всех концах Москвы. По небу заплясали золотые фейерверки, мир на миг опустился во мрак, потом воссиял вновь.

– Чёрт, так мы никогда не умрём, – вздохнул Герман, опрокидывая в себя стакан ледяного мартини.

– С новой эпохой тебя, – сказал Макс, пряча обветренное лицо в шарф.

В эту ночь было особенно морозно, но Герману не терпелось встретить последний день мира на крыше, чтобы лучше видеть, как рушится город. Хотелось увидеть, как Останкинская телебашня взлетает ракетой и протыкает луну, трескается асфальт, выпуская потоки магмы, а с неба падает метеоритный дождь, уничтожая всё живое на своём пути, а потом всех вокруг накрывает облаком ядовитого газа. Но ничего не произошло, календарь Майя завертелся в обратную сторону, начиная новый бессмысленный виток существования Вселенной. Все в этот миг ощутили лёгкое разочарование. Теперь они просто обречены на жизнь.

***

В католическое рождество Макс украл из костёла фото мёртвой монашки. Он толком не знал, чем оно ему так понравилось, наверное, просто потому что лежало одиноко рядом с ящиком для пожертвований. Она была красива, пожалуй, даже лучше многих живых женщин. Вся в своей черно-белой бледности в окружении цветов, и прекрасные глаза её крепко-накрепко закрыты. Герману она тоже понравилась. Они решили, что если когда-то будут выпускать альбом, то данное фото станет отличной для него обложкой. А пока монашке оставалось висеть над кроватью вместе с другими открытками и вырезками из газет.

Новый год запомнился только тем, что его никто не хотел отмечать. Все были сыты по горло этим вечным праздником жизни. В этот день ещё одной банальной пьянки. Вся группа собралась дома у Германа, притусовались ещё несколько знакомых, которых никто не звал, но и выгонять не стремился. Где-то часам к трём все уже разбрелись спать, убаюканные абсентом и джином, радуясь, что праздник прошёл без эксцессов.

Это был День Всех Влюблённых, когда в воздухе носились розовые миазмы дешёвой романтики. Снег парил за окном, словно божья перхоть. Макс проснулся в постели Элис, опутанный её рыжими волосами, словно змеями. Он смутно припомнил минувшую ночь в аромате дыма. Элис рисовала на его теле разноцветным акрилом. Следы краски остались на простыне и одеяле безумной экспрессией страсти и бреда.

– С днём сутенёра! – сказала она, не открывая глаз.

Сны ещё держали её в своих чарах.

Макс ничего не ответил, но эта трактовка праздника нравилась ему гораздо больше. Элис открыла глаза, поворачиваясь со спины на бок. Одеяло сползло с её голой груди.

– Доброе утро, – сказала она, шаря руками под одеялом.

– Угу, – ответил Макс, он так не любил эти формальности.

– У тебя скверное настроение.

– Возможно.

– Надо исправить, – улыбнулась Элис, исчезая под одеялом.

Он вышел на кухню спустя пятнадцать минут. Утренняя сигарета тлела в руке. Солнце запуталось в шторах.

– Чувак, ты выглядишь так, словно Зигги Стардаст обблевал тебя блёстками, – в дверной проём заглянул язвительный Герман.

Макс ничего не ответил, лишь скривил уголки губ, вспоминая, что всё ещё перемазан краской. Скрипнула дверь в комнату Германа, затем послышались шаги и лязг замка.

– Что это было? – спросил Макс.

– Призраки, их здесь много. Я так одинок, что меня окружают бесплотные духи и мёртвые шлюхи.

Он отошёл закрыть входную дверь.

– С праздником тебя, кстати, – сказал Воронёнок, возвращаясь на кухню.

– Не стоит.

– Почему?

– Это всё равно, что поздравлять тебя с днём подводника. Ты же не подводник – а я не влюблён.

Герман прошмыгнул мимо него и полез к холодильнику.

– У меня есть для тебя особый подарок!

– Если это бутылка холодного пива, то всегда пожалуйста.

– Нет, закрой глаза и протяни руки.

Макс вздохнул, послушно следую указаниям.

В руки ему упало что-то холодное и скользкое, весьма мерзкое на ощупь.

– Что за? – не выдержал Макс, опасаясь, что в руках у него кусок несвежего говна (вполне в духе Германа).

– Теперь можешь открыть глаза.

Он открыл глаза. Реальность оказалась куда более странной, чем все его предположения. В руках Макса лежало настоящее сердце, покрытое тонкой коркой наледи из морозилки. Полупрозрачный мясной сок с остатками крови струился по рукам. Выглядело оно жутко, но в то же время завораживающе.

– Ты псих. Где ты его взял? В морге, что ли?

– Нет, купил в магазине. Свиное сердце очень похоже на человеческое.

– Это самый милый подарок из всех, что я получал. Только вот что мне с ним теперь делать?

Герман положил ему руку на плечо.

– Ну, я подарил тебе сердце. И тебе решать, что с ним делать.

Макс так и стоял, глядя на сердце в своих руках, пытаясь понять подлинное значение этого подарка. Реалистичный вариант валентинки или же новая серия домогательств Германа? Просто так или скрытый подтекст? Или это просто ничего не значащий оригинальный подарок. Дверной звонок отвлёк его от этих мыслей. Положив сердце на сковородку, Макс пошёл открывать. «Кого там ещё принесло?». В дверях стоял Дани с замученным бессонным лицом и торчащими во все стороны волосами. Макс снова забыл, как его зовут. Он обычно не утруждал себя запоминанием имён, особенно тех, кто играет с ним в одной группе. А этого чувака Герман подобрал в метро не так давно. Он был странный, но играл как пьяный бог.

– Дани, какими судьбами? – спросил Герман, впуская внезапного гостя.

– пришлось свалить со старой вписки, – ответил он, грустно улыбаясь. – Можно у тебя перекантоваться пару дней?

– Ладно, Элис всё равно уезжает.

Дани бережно поставил на пол басуху и швырнул рядом рюкзак.

– Я просто посплю в твоей ванной, – сказал он, сворачиваясь на коврике.

– Да ты как-то прифигел, – выдал наконец Макс.

Герман осторожно ткнул Дани ногой под рёбра.

– Пусть спит. Пол с подогревом.