Спать я лягу в мученьях, усну в крови.

В лоне горя усну, не в лоне любви.

А не веришь, ко мне хоть во сне сойди!

Хоть во сне моей скорби вниманье яви!

О сиянье далекой чигильской свечи – лучше молчи.

О мученьях моих – как они горячи – лучше молчи.

Нет со мною друзей, перед кем я открою тайну свою!

О сердечной тоске моей лучше молчи – лучше молчи!

Ты сперва свиданья кубок мне с любовью поднесла.

Опьянел я. Ты дала мне горечь бедствия и зла.

Молча плачу я. Мне сердце ярость пламени сожгла.

Стал я прахом. Прах мой буря в даль пустыни унесла.

Все богатства земли и слезинки не стоят твоей!

Все услады земли не искупят неволь и цепей!

И веселье земли – всех семи ее тысячелетий,-

Бог свидетель, не стоит семи твоих горестных дней!

Тог, кто клялся мне в верности, стал мне врагом.

Муж -вчера добродетельный – стал подлецом.

Ночь делами, что завтра свершатся, чревата.

Но едва ль она добрым чревата плодом.

Скоро осень у роз лепестки оборвет,

И, как чашу, нарцисс приподымет свой плод.

Тот блажен, кто как легкий пузырик в арыке,

Головою ко входу в кабак припадет.

С вином вблизи ручья уединись.

Забудь о прошлом, скорби сторонись.

Срок нашей жизни – срок цветенья розы.

Вину, ручью и солнцу улыбнись.

Ты от судьбы обмана жди и лжи.

Будь мудр, как листья ивы, не дрожи.

Ты нас учил: цвет черный – цвет последний.

Что ж головой я побелел, скажи?

Ты пей во младости вино, встречай весельем дней исток.

Ты с теми пей, чей лик румян и нежен на губе пушок.

Весь этот мир – в пыли руин забытый караван-сарай.

Блажен, кто, пьяный, средь руин кабацкий разыскал порог.

Развалины жизни кипящий разлив окружил,

Наполнил нам чаши, согрел остывающий пыл.

Проснись же, приятель! Взгляни, как проворно пожитки

Из хижины жизни носильщик судьбы потащил!

Ни на миг не отрывай уст от уст чаши!

Радость мира, сладость чувств – от уст чаши.

В чаше мира – благо всё: уста милой

И отстой, что горько-густ,- от уст чаши.

Я от жажды палящих лобзаний твоих умираю.

Я в тоске по тебе – средь пустынь, средь чужих – умираю.

Многословья не нужно… Вернись! О, вернись! О, вернись!

Жду тебя! Но мой зов безотзывный затих… Умираю.

Жизнь сгубил я в бреду вожделений, как в тягостном сне,

Сам не знаю – по воле светил, по моей ли вине.

Те, кому я открыл свое сердце, мне стали врагами.

Ну и странность судьбы! Ну и доля же выпала мне!

Никаким не владею я в мире добром – кроме скорби.

Ничего не нашел я ни в добром, ни в злом – кроме скорби.

И ни преданности, ни любви я не встретил ни в ком.

Друга нет на пути одиноком моем – кроме скорби.

Твоею прелестью пристыжена,

Перед тобою роза склонена.

Частицу света ей луна дает,

Но у тебя свой блеск берет луна.

Ты говоришь мне: «Не о горе мысли,

Развей дурные на просторе мысли!

Смирись, терпи!…» Но что мне делать с сердцем?

В нем – целый мир скорбей, в нем море мысли.

Принеси мне вина фиал, положи фиал на ладонь.

Словно пери, чьи губы – лал, положи фиал на ладонь.

По краям его пена кипит, пузырьки ее словно цепь…

Видишь – разум я потерял! Положи фиал на ладонь!

Пусть барбат и най зазвучат! Приведите ту, что люблю!

Пусть любовью ее хоть раз жажду сердца я утолю.

Душу выну за это вам! Все богатства сердца раздам!

Уж тогда по щедрости впрямь я Хотаму не уступлю!