Кто дал ей в руки бранный лук? У ней ведь скор неправый суд.

От оперенных стрел ее онагра ноги не спасут.

Несчастных много жертв надет, когда откроешь ты колчан,

Твой лик слепит, а свод бровей, как черный лук Турана, крут.

Тебе одной в пылу войны ни щит, ни панцирь не нужны,

Кольчугу локонов твоих чужие стрелы не пробьют.

Увидев тюркские глаза и завитки индийских кос,

Весь Индостан и весь Туран на поклонение придут.

Покинут маги свой огонь, забудут идолов своих;

О идол мира, пред тобой они курильницы зажгут.

На кровлю замка можешь ты забросить кос твоих аркан.

Коль башни замка под твоим тараном гневным не падут.

И был как на горах Симург. Но ты меня в полон взяла.

Так когти сокола в траве индейку горную берут.

Уста увидел я. И лал в моих глазах дешевым стал.

Ты слово молвила – пред ним померкли перл и изумруд.

Твои глаза громят базар созвездий вечных и планет,

Где чудеса творит Муса, убогий маг,- при чем он тут?

Поверь, счастливую судьбу не завоюешь силой рук!

Запечатленной тайны клад откапывать – напрасный труд.

О Саади! Ты знаешь: тот, кто сердце страсти отдает,-

И нрав избранницы спасет, и сонмище ее причуд.

Не нужна нерадивому древняя книга познанья,

Одержимый не может вести по пути послушанья.

Пусть ты воду с огнем – заклинания силой сольешь,

Но любовь и терпенье – немыслимое сочетанье.

Польза глаз только в том, чтобы видеть возлюбленной лик.

Жалок зрячий слепец, что не видит кумира сиянье.

Что влюбленному хохот врагов и упреки друзей?

Он тоскует о дальней подруге, он жаждет свиданья.

Мил мне светлый весенний пушок этих юных ланит,

Но не так, как онагру весенней травы колыханье.

В некий день ты пришла и разграбила сердце мое,

Потерял я терпенье, тоска мне стесняет дыханье.

Наблюдай всей душою кумира приход и уход.

Как движенье планет, как луны молодой нарастанье.

Не уйдет, коль прогонишь,- уйдя, возвратится она.

В этом вечном кругу непостижном – ее обитанье.

Не прибавишь ни слова ты в книге печали моей,

Суть одна в ней: твоя красота и мое пониманье.

Саади! О, как долго не бьет в эту ночь барабан!

Иль навек эта ночь? Или это – любви испытанье?

Нет, истинно царская слава от века ущерба не знала,

Когда благодарность дервишам и странникам бедным являла.

Клянусь я живою душою! – осудит и злой ненавистник

Того, чья калитка для друга в беде запертою бывала.

Нет, милость царей-миродержцев от прежних времен и доныне

Из хижины самой убогой всегда нищету изгоняла.

А ты меня все угнетаешь, ты жизнь мою горько стесняешь,

Ну что ж! Я тебе благодарен за боль, за язвящие жала.

Заботятся люди на свете о здравии, о многолетье.

Ценою здоровья и жизни душа моя все искупала.

Невежда в любви, кто ни разу мучений любви не изведал

И чья на пороге любимой в пыли голова не лежала.

Вселенную всю облетела душа и примчалась обратно.

Но, кроме порога любимой, пристанища не отыскала.

О, внемли моленьям несчастных, тобою покинутых в мире!

Их множество шло за тобою и прах твоих ног целовало.

Но видел я платья красивей для этого бедного тела,

И тела для пышного платья прекрасней земля не рождала.

Коль ты ослепительный лик свой фатою опять не закроешь,

Скажи: благочестье из Фарса навеки откочевало.

Не мучь меня болью разлуки, ведь мне не снести этой муки -

Ведь ласточка мельничный жернов вовек еще не подымала.

Едва ли ты встретишь иа свете подобных – мне преданно верных,

Душа моя, верная клятве, как в бурю скала, устояла.

Услышь Саади! Он всей жизнью стремится к тебе, как молитва.

Услышь! И надежды и мира над ним опусти покрывало!

Я лика другого с такой красотою и негой такой не видал,

Мне амбровых кос завиток никогда так сердце не волновал.

Твой стан блистает литым серебром, а сердце, кто знает – что в нем?

Но ябедник мускус дохнул мне в лицо и тайны твои рассказал.

О пери с блистающим ликом, ты вся – дыхание ранней весны.

Ты – мускус и амбра, а губы твои – красны, словно яхонт и лал.

Я в мире скиталец… И не упрекай, что следую я за тобой!

Кривому човгану желаний твоих мячом я послушным бы стал.

Кто радости шумной года пережил и горя года перенес,

Тот весело шуму питейных домов, и песням, и крикам внимал.

Всей жизни ценой на базаре любви мы платим за сладкий упрек,

Такого блаженства в пещере своей отшельник бы не испытал.

Не ищет цветник взаймы красоты, живет в нем самом красота,

Но нужно, чтоб стройный, как ты, кипарис над звонким потоком стоял.

О роза моя! Пусть хоть тысячу раз к тебе возвратится весна,

Ты скажешь сама: ни одни соловей так сладко, как я, не певал.

Коль не доведется тебе, Саади, любимой ланит целовать,

Спасение в том, чтобы к милым ногам лицом ты скорее припал.