Сын нищего, что век в нужде влачился,

Увидев шах-заде, в него влюбился.

В каких мучениях,- поймешь ли ты? -

Бедняк лелеял тщетные мечты…

На всех путях царевича стоял он,

У стремени коня его бежал он.

Он проливал потоки жгучих слез,

Не внемля ни насмешек, ни угроз.

Придворные его с дороги гнали:

«Эй ты, бродяга, отойди подале!»

Он уходил. Но вновь, презрев позор,

Близ шах-заде свой разбивал шатер.

Его избили слуги. «Убирайся! -

Сказали.- На глаза не попадайся!»

Ушел факир. Но вновь вернулся он,

Покоя и терпения лишен.

Хоть в двери изгонялся он, как муха,

В окошко возвращался он, как муха.

Ему сказали: «Эй ты, дуралей!

Ты сколько терпишь палок и камней?»

Ответил он: «Погибель друга ради

Приму! И не взмолюсь я о пощаде!

Пусть ненавистью полон он ко мне,-

В него влюблен я! Брежу им во сне!

Пусть на любовь мою он не ответит,

Я жив, пока он мне, как солнце, светит.

Всех этих мук снести я не могу.

И прочь – увы! – уйти я не могу.

«Прочь от шатра его!» – не говорите,

Хоть голову у входа пригвоздите.

Не лучше ль мотыльку в огне сгореть,

Чем в пустоте и мраке умереть!»

«Мяч! Ты получишь рану от човгана!»

Факир ответил им: «А что мне рана?»

«Тебе отрубят голову мечом!»

А он им: «Голова мне нипочем!

Кто о пути своем грядущем знает,-

Венец его иль плаха ожидает?

Увы! Терпения лишился я,

И от покоя отрешился я!

Пусть, как Иаков, я ослепну, все же

К Юсуфу приведешь меня ты, боже!

Не будет прахом мира ослеплен

Тот, кто любовью вечной опьянен».

Раз к стремени царевича припал он.

Разгневался царевич. «Прочь!» – сказал он.

Факир с улыбкой молвил: «Никого

Не гонит шах от солнца своего!

Из-за тебя свою забыл я душу.

Коль от тебя уйду, обет нарушу!

Тобой одним живу я и дышу,

Будь благосклонен, если я грешу!…

Твоих стремян коснулся я рукою

Затем, что я не дорожу собою!

Любви к тебе я предан целиком

И ставлю крест на имени своем.

Я насмерть поражен стрелою взгляда

И обнажать свой меч тебе не надо!

Ты сам зажег меня. Так не беги.

И все леса души моей сожги!»

Раз на пиру под звуки струн и ная

Кружилась в пляске пери молодая.

Не помню: жар сердец иль огонек

Светильни полу платья ей поджег.

Она, увидев это, рассердилась.

«Не гневайся! – сказал я.- Сделай милость!

Ведь у тебя сгорела лишь пола,

А весь мой урожай сгорел дотла».

Влюбленные друг в друга – дух единый.

Коль суть цела – не жаль мне половины

Есть люди, чистой преданы любви,-

Зверями ль, ангелами их зови,-

Они, как ангелы, в хвале и вере

Не прячутся в пещерах, словно звери.

Они воздержанны, хоть и сильны,

Они премудры, хоть опьянены.

Когда они в священный пляс вступают,

То в исступленье рубище сжигают.

Они забыли о себе. Но все ж,

Непосвященный, ты к ним не войдешь

Их разум – в исступлении, а слух

К увещеваниям разумным глух.

Но утка дикая не тонет в море.

Для саламандры ведь пожар – не горе.

Нот так и многотерпцы,- ты скажи,-

В пустыне живы божии мужи!

Они от взоров всех людей сокрыты,

Они не знатны и не имениты.

Не добиваются людской любви,

Довольно вечной им одной любви,

Они – плодовый сад щедрот безмерных,

А не злодеи в облаченье верных.

Они скрываются от глаз людских,

Как жемчуга в жемчужницах своих.

Не хвастаются, не шумят, как море,

Блестя жемчужной пеной на просторе.

Они – не вы! Вы – внешне хороши,

Но в обликах красивых нет души.

И не прельстите вы царя вселенной

Ни красотой, ни роскошью надменной.

Когда бы стала перлами роса,

То перлов не ценилась бы краса.

Как по канату, доблестный и верный

Пройдет и без шеста над бездной скверны.

Дервиш в блаженном хмеле изнемог,

Внимая зову: «Эй! Не я ль твой бог?»

Кому любовь – стекло, а ужас – камень,

Не страшны ни мечи вражды, ни пламень.