Нет гончара. Один я в мастерской.

Две тысячи кувшинов предо мной.

И шепчутся: «Предстанем незнакомцу,

На миг толпой разряженной людской».

Глянь на месящих глину гончаров,-

Ни капли смысла в голове глупцов.

Как мнут и бьют они ногами глину…

Опомнитесь! Ведь это прах отцов!

Та ваза, что здесь на гончарном круге была,

При жизни в объятьях любовной вьюги была;

А ручка, что видишь у горлышка этой вазы,-

Рука, что когда-то на персях подруги была.

Вон за гончарным кругом у дверей

Гончар все веселее и быстрей

В ладонях лепит грубые кувшины

Из бедер бедняков и черепов царей.

Будь весел! Не навек твоя пора,-

Пройдет сегодня, как прошла вчера.

И эти чаши-лбы вельмож надменных

Окажутся в месильне гончара.

Вчера горшечным рядом я шел через базар,

Там комья свежей глины сердито мял гончар,

И слышался – о диво! – как будто глины стоп:

«Ведь гончаром была я… Смягчи же свой удар!»

Из глины чаша. Влагой разволнуй -

Услышишь лепет губ, не только струй!

Чей это прах? Целую край… и вздрогнул:

Почудилось, мне отдан поцелуй.

Лепящий черепа таинственный гончар

Особый проявил к сему искусству дар:

На скатерть бытия он опрокинул чашу

И в ней пылающий зажег страстей пожар.

Ужели бы гончар им сделанный сосуд

Мог в раздражении разбить, презрев свой труд?

А сколько стройных ног, голов и рук прекрасных,

Любовно сделанных, в сердцах разбито тут!

Много лет размышлял я над жизнью земной.

Непонятного нет для меня под луной.

Мне известно, что мне ничего не известно,-

Вот последняя правда, открытая мной.

В мире временном, сущность которого – тлен,

Не сдавайся вещам несущественным в плен.

Сущим в мире считай только дух вездесущий,

Чуждый всяких вещественных перемен.

Мне заповедь – любовь, а не Коран, о нет!

Я – скромный муравей, не Сулейман, о нет!

Найдете у меня лишь бледные ланиты

И рубище – не шелк и пе сафьян, о нет!

То, что судьба тебе решила дать,

Нельзя ни увеличить, ни отнять.

Заботься не о том, чем пе владеешь,

А от того, что есть, свободным стать.

В этом мире глупцов, подлецов, торгашей

Уши, мудрый, заткни, рот надежно зашей,

Веки плотно зажмурь – хоть немного подумай

О сохранности глаз, языка и ушей!

Несовместимых мы всегда полны желаний:

В одной руке – бокал, другая – на Коране.

И так вот мы живем под сводом голубым -

Полубезбожники и полумусульмане.

Мой враг меня философом нарек,-

Клевещет этот злобный человек!

Будь я философ, в эту область горя -

На муки – не пришел бы я вовек!

Скажи, за что меня преследуешь, о небо?

Будь камни у тебя, ты все их слало мне бы.

Чтоб воду получить, я должен спину гнуть,

Бродяжить должен я из-за краюхи хлеба.

О небо! Я твоим вращеньем утомлен,

К тебе без отклика вздымается мой стон.

Невежд и дурней лишь ты милуешь,- так знай же:

Не так уже я мудр, не так уж просвещен.

У тлена смрадного весь этот мир в плену;

Грешно ль, что я влекусь к душистому вину?

Твердят: «Раскаянье пошли тебе всевышний!»

Не надо! Все равно сей дар ему верну.