Да, верно: к мудрецу наш мир несправедлив.

От мира благ не жди, а будь трудолюбив.

Бери и отдавай, затем что счастлив тот,

Кто брал и отдавал, богатства накопив.

Как тебе не надоело в каждом ближнем видеть скрягу,

Быть слепым и равнодушным к человеческой судьбе!

Изгони из сердца жадность, ничего не жди от мира,

И тотчас безмерно щедрым мир покажется тебе.

Едва замыслит дерзкий враг вступить с тобой в сраженье.

Вдруг разорвутся у него от страха все суставы.

Из-за того, что правишь ты, день следует за ночью,

Стал сокол другом воробью, блюдя закон твой правый.

Скорее вырви у врага ты древо жизни с корнем,

Чтоб в нашей жизни ты продлил веселья и забавы!

Покуда существует жизнь, пока в круженье вечном

Небесный неизменен свод, высокий, величавый,

Пусть в мире, в радости живут твои друзья и братья,

Пусть плачут в горе и в беде враги твоей державы!

Я понял, что прелесть такую не выразить словом певучим,

Бессильны хвалы золотые и трогательные газели.

Сама ее суть – песнопенье, и даже сильней песнопенья,

В сравненье с ее красотою слова на земле потускнели!

Лишь утвердил ты справедливость – под лазурный небосвод

Сокрылись каверзы насилья от вниманья бытия.

Так, что расчесывает сокол, словно ветер – колоски,

Своими острыми когтями хохолок у воробья.

На рассвете слышу я звуки тихого стенанья…

Милый друг, мне грустный стон арфы лебедеподобной

Кажется на слух милей, чем Аллаху восхваленья.

Заунывный томный лад мне всегда напоминает

Лани раненой мольбы и предсмертные томленья.

Нет, не пронзено стрелой тело арфы, по как часто

Ранит стрелами она все сердца без сожаленья!

То рыдает, то зовет, то, притихнув, робко стонет,

Утром, ночью внемлем ей, не скрывая удивленья.

Бессловесна, но зато сладостно красноречива,

О влюбленных говорит и дрожит от умиленья.

То разумного она властно закует в оковы,

То безумца наградит кратким счастьем просветленья.

Когда мы в ярости, когда больны мы гневом,

Что может быть стихов целительней и краше?

Прохладный ветерок приносит нам отраду,

От пламени пиров светлеет сердце наше.

Рубиновым вином утешь меня, о кравчий,

Из жбана мне налей – найду забвенье в чаше.

Если туча над твоим гордым стягом проплывет,

Если волны твоего благородства забурлят,-

Хлынут на твоих друзей золото и жемчуга,

А на недругов твоих ниспадут песок и град!

Все, что видишь, все, что любишь, недостойно мудреца,

Зелень, и миндаль, и вина – нет им счета, нет конца!

Мир – змея, а честолюбец – ото тот, кто ловит змей,

Но змея от века губит неудачного ловца.

О время! Юношей богатым, светлоречивым, ясноликим

Сюда для службы он явился на гордом скакуне верхом.

Ну, а понравится ль он шаху, когда спустя десятилетья

Он возвратится нищий, старый, проделав дальний путь пешком?

Просителей иные не выносят,

Не выслушав, на полуслове бросят.

Ты слушаешь, но выслушать не в силах,

А каково же мне, который просит?

Когда цветет тюльпан – вино прекрасно,

Тюльпан расцвел – вино тебе подносят!

Ожесточась, изгнал я из дому тебя,

И на тебя свои грехи я перенес.

Как только ты ушел из дома моего,

Я пролил кровь из глаз. Но знаешь, в чем вопрос?

Мне странно, я дивлюсь поступку своему,

Мне горько, мне смешно от этих жарких слез.

Ты – лев, который стал потомком дива,

Ты – лань, ты чащи горные тревожишь.

Ты – солнце: быстрота твоя такая,

Что атома быстрей промчаться можешь.

Ты на доске, где моют мертвецов,

Недвижная, лежишь ты на спине.

Смотрю, опали груди у тебя,

Не вьются кудри… Плачу в тишине:

Я старым был, я был уже седым,

Когда ты молодость вернула мне.