Носир Хисроу гневно обрушивается на ортодоксальных богословов, буквоедов, законников, догматиков, задушивших свободную мысль: «Так как эти мнимые ученые,- пишет он в трактате «Гармония двух мудростей»,- считали врагами веры всех тех, кто обладает научным знанием о сотворенных вещах, то искатели «как?» и «почему?» стали немыми, те, кто обладал этими познаниями, хранят молчание. Невежество овладело людьми, особенно в наших краях, в Хорасане и в землях Востока… Лжеученые объявили, что философ враг веры, и в результате в нашей стране не осталось больше ни религии истинной, ни философии».

Отстаивая причинную связь предметов и явлений, Носир Хисроу ополчается против богословов, обвиняющих философов в том, что их концепция детерминизма отрицает наличие творца-бога: «Можно ли представить себе более чудовищную глупость, чем скудоумие тех, кто считает безбожником всякого, заявляющего о своем знании свойств оккамония и оксимела (напиток из меда и уксуса)… Медик, знающий эти свойства, ведь не претендует на то, что он и создал оккамоний. Если же расценивать эти научные объяснения свойств предметов как атеизм, то всякий, кто знает, что вода утоляет жажду и хлеб насыщает голодного, также должен считаться атеистом».

Сын своего времени, чья мысль была сдавлена самым тяжелым, добровольно надетым обручем веры в сверхъестественного творца-бога, Носир Хисроу в своем подвижническом правдоискательстве бросает в лицо своим гонителям гордые слова о ираве на самостоятельное мышление, больше того, об обязанности человека перед самим богом – думать и рассуждать: «Если справедливость означает осуждение насилия, терзающего угнетенного человека, тогда помочь несведущему прийти к знанию есть, несомненно, дело величайшей справедливости, ибо неведение – очевидная тирания. Приобщить людей к знанию, в котором и состоит достоинство человека, поистине означает служен не богу. Бог создал в человеке ищущую душу, беспокойную и вопрошающую: «Почему?» Бог как бы обращается к душе, говоря: «Вопрошай! Ищи, почему данная вещь такова, и не воображай, что творение тщетно». Искание, по мнению Носира, как хорошо формулирует его взгляды французский ученый Корбон,- это божественная инвеститура, а мыслящая душа для того и создана, чтобы проникать в суть вещей, вопрошать, допытываться и расследовать.

Носир Хисроу верит в силу человеческого познания. Исходя из двух субстанций, лежащих в основе всех существующих творений – духовной и телесной,- он делит объекты познания па умозрительные и чувственные и отмечает независимость этих объектов от человеческого сознания и их познаваемость. Уверенность в истинности человеческого познания выражена Иосифом в прекрасном определении, данном им науке как «познанию вещей такими, какими эти вещи являются в действительности». Под наукой Носир имеет в виду не экспериментальную, точную науку в нынешнем смысле слова, а мистическое проникновение в потустороннюю сущность предмета, равно как под действительностью он понимает не материальное бытие, а идеи вещей, реально, по его мнению, существующие. Это придает его формуле, с точки зрения осповного вопроса философии, не материалистическое, а идеалистическое содержание. В этом состоит историческая ограниченность, слабость его мировоззрения. И все же это выражает и рациональное зерно его философии – уверенность в постигающей силе человеческого разума, который он считает «познавателем вещей, как они суть». Источником же для деятельности разума Носир считает подлинные человеческие ощущения. И здесь он также делает шаг вперед к материализму.

Рациональное зерно, погруженное в толстый слой иррационалистических мистических оболочек, часто даже утонувшее в них,- таков образ мировоззрения Носпра Хисроу, выстраданного им ценою мучительных исканий истины: «Кого это не смущало?» – как выражался он сам.

Наиболее полные издания его произведений опубликованы в последние десятилетия в Иране. Самое значительное из прозаических произведений – «Книга путешествий», М.- Л., «Academia», 1933.

Извлечения из «Сафарнаме» и избранные поэтические произведения см.: Носир Хисроу. Избранное. Сталинабад, Таджикгосиздат, 1954.

Циклы «Порицание и похвала» и «О добре и зле» (названия условные, отсутствующие в подлиннике) представляют отдельные стихотворения (названия подлинные) из «Книги просветления» (Стихотворение «Лицемеры и друзья») и «Книги счастья» (все остальные стихи),- составных частей «Дивана» поэта. Все остальные стихи и афоризмы заимствованы (иногда с незначительными купюрами) преимущественно из раздела «Дивана» – Касыды. Названия условные. «Книга счастья» приписывается также другому поэту.

В порицание царям и власть имущим (стр. 73).- Семь отроков пускай предстанут из Эфеса…- Имеется в виду легенда о семи юношах – бывших язычниках, уверовавших в бога и спрятавшихся от преследований в пещере, где они навеки уснули. Эта легенда, известная и в христианских источниках, содержится в Коране (сура XVIII). Эфесские отроки (на Востоке именуются «Асхаб ал-Каф») почитались как святые.

Омар Хайям родился в Нишапуре 18 мая 1048 года. Был выдающимся ученым п философом. Его научные труды переведены полностью на русский язык: Омар Хайям. Трактаты. Перевод Б. А. Розенфельда («Памятники литературы народов Востока». Тексты. Малая серия, III. М., Изд-во восточной литературы, 1961). В этом издании содержатся также все подлинные тексты – на арабском и персидском языках – и наиболее научно точная биография, составленная Б. А. Розенфельдом и А. Л. Юшкевичем и их же комментарии. Мировую славу снискал Хайям своими стихами, четверостишиями – рубаи, переведенными (неоднократно) на все основные европейские языки и на многие восточные (в том числе китайский, турецкий, хинди и др.). Определение того, какие именно рубаи написаны самим Хайямом, представляет собою сложную научную проблему, которой, впрочем безуспешно, занимаются крупные востоковеды в течение последних десятилетий: общепризнанных результатов эти изыскания не дали. Хайяму приписываются свыше тысячи рубаи,- подлинными же можно признать не более ста – двухсот, которые и составляют основу настоящего раздела. Умер Хайям 4 декабря 1131 года. На русский язык его рубаи переводились многими поэтами и издавались неоднократно. Здесь отображены наиболее адекватные переводы, представляющие вместе с тем совокупный опыт советской переводческой школы, для чего использованы следующие публикации:

Омар Хайям. Рубаи. Перевод с таджикского (фарси), М., «Гослитиздат», 1955 (переводы О. Румера и И. Тхоржевского).

Перевод Л. В. (Л. В. Некоры) в кн,: «Восток», М.- Л., «Academia», 1935.

Перевод Л. Пеньковского в кн.: Лев Пеньковский. Чанг. М., Главная редакция восточной литературы, 1971.

Перевод И. Сельвинского в кн.: «Таджикская поэзия», Сталинабад, Таджикгосиздат, 1949.

Перевод В. Державина в кн.: Омар Хайям. Рубаи. Перевод с фарси В. Державина, М., «Художественная литература», 1972.

Перевод Г. Плисецкого в кн.: Омар X а й а м. Рубайат, М., Главная редакция восточной литературы, 1972.

«Росток мой – от воды небытия…» (стр. 102).- В этом четверостишии поэтически выражено распространенное в ирано-таджикской культуре положение античной философии, восходящее к Эмпедоклу (490-430 гг. до н. э.) о четырех первоисточниках («корнях» всего существующего): земля, вода, воздух и огонь,- эти слова соответственно выделены разрядкой: вода, пламя, ветер, прах.

«Один Телец висит высоко в небесах…» (стр. 117).- Первый Телец – знак зодиака; другой – легендарный бык, на рогах которого, согласно мифу, держится Земля.

«Зачем ты мой кувшин с вином разбил, господь?…» (стр. 118).- Предание гласит, что внезапно налетевший ветер опрокинул и разбил кувшин с вином, когда Хайям пировал с друзьями. Поэт экспромтом сложил это рубаи. В наказание аллах сделал его лицо черным. Хайям, не смутившись, сымпровизировал следующее рубаи: «На свете можно ли безгрешного найти?» (Стр. 118). Аллах устыдился, и к Хайяму вернулся его прежний облик.