Аминь.

Въ лѣто 6712. Царствующю Ольксе въ Цесариградѣ, въ царствѣ Исаковѣ, брата своего, егоже слѣпивъ, а самъ цесаремь ста.[959] А сына его Олексу затвори въ стѣнахъ высокыхъ стражею, яко не вынидеть. И временомъ минувъшемъ, и дьръзну Исакъ молитися о сыну своемь, дабы его испустилъ ис твьрди прѣдъ ся. И умоли брата Исакъ, и прияста извѣщение съ сыномь, яко не помыслити на царство, испущенъ бысть ис твьрди и хожашеть въ своей воли. Цесарь же Олькса не печяшеся о немь, вѣря брату Исакови и сынови его, зане прияста извѣщение. И потом Исакъ помысливъ, и въсхотѣ царства, и учишеть сына, посылая потаи, яко «добро створихъ брату моему Олѣксѣ, от поганыхъ выкупихъ его, а онъ противу зло ми възда: слѣпивъ мя, царство мое възя». И въсхотѣ сынъ его, якоже учашеть его, и мышляшьта, како ему изити из града въ дальняя страны и оттолѣ искати царства. И въвѣденъ бысть въ корабль, и въсаженъ бысть въ бочку,[960] имущи 3 дна при единѣмь конци, за нимь же Исаковиць сѣдяше, а въ другомь конци вода, идеже гвоздъ: нѣлзѣ бо бяше инако изити из града. И тако изиде из Грѣчьскѣй земли. И, увѣдавъ, цесарь посла искатъ его. И начаша искати его въ мнозѣхъ мѣстѣхъ, и внидоша въ тъ корабль, идеже бяшеть, и вся мѣста обискаша, а из бъчькъ гвозды вынимаша, и видеше воду текущю, идоша прочь, и не обрѣтоша его.

И тако изиде Исаковичь, и приде къ нѣмьчьскуму цесарю Филипови, къ зяти и къ сѣстрѣ своей[961]. Цесарь нѣмечьскый посла къ папѣ въ Римъ, и тако увѣчаста, яко «нѣ воевати на Цесарьградъ, нъ якоже рече Исаковиць: “Всь град Костянтинь хотять моего царства”,— такоже посадяче его на прѣстолѣ, поидете же къ Иерусалиму,[962] въ помочь; не въсхотять ли его, а ведете и́ опять къ мнѣ, а пакости не дейте Грѣчьской земли».

Фрязи[963] же и вси воеводы ихъ възлюбиша злато и срѣбро, иже мѣняшеть имъ Исаковиць, а цесарева велѣниа забыша и папина. Пьрвое, пришьдъше въ Судъ, замкы желѣзныя разбиша,[964] и приступивъше къ граду, огнь въвергоша 4-рь мѣстъ въ храмы. Тъгда цесарь Олькса, узьревъ пламень, не створи брани противу имъ. Призвавъ брата Исака, егоже слѣпи, посади его на прѣстолѣ, и рече: «Даже еси, брат, тако створилъ, прости мене, а се твое царство», — избѣжа из града. И пожьженъ бысть град и церкви несказьны лѣпотою, имъже не можемъ числа съповѣдати. И Святое Софие притворъ погорѣ, идеже патриарси вси написани, и подрумье и до моря, а семо по Цесаревъ затворъ и до Суда погорѣ. И тъгда погна Исаковиць по цесари Олексѣ съ фрягы, и не постиже его и възвратися въ град, и съгна отця съ прѣстола, а самъ цесаремъ ста: «Ты еси слепъ, како можеши царство дьржати? Азъ есмь цесарь!» Тъгда Исакъ цесарь, много съжаливъси о градѣ и о царствѣ своемь и о граблении манастырьскыхъ, еже даяста фрягомъ злата и срѣбро, посуленое имъ, разболѣвъся, и бысть мнихъ, и отъиде свѣта сего.

По Исаковѣ же смерти людие на сына его въсташа[965] про зажьжение градьное и за пограбление манастырьское. И събрачеся чернь, и волочаху добрые мужи, думающе с ними, кого цесаря поставять. И вси хотяху Радиноса. Онъ же не хотяше царства, нъ кръяшеся от нихъ, измѣнивъся въ чьрны ризы. Жену же его, имъше, приведоша въ Святую Софию и много нудиша ю: «Повѣжь намъ, кде есть муж твой?» И не сказа о мужи своемь. Потомь же яша человѣка, именьмь Николу, воина,[966] и на того възложиша вѣньць бес патриарха, и ту бысть снемъ въ Святѣй Софии 6 дний и 6 ночий.

Цесарь же Исаковиць бяшеть въ Влахернѣ, и хотяше въвести фрягы отай бояръ въ град. Бояре же, увѣдавъше, утолиша цесаря, не даша ему напустити фрягъ, рекуче: «Мы с тобою есмь». Тъгда бояре, убоявъшеся въвѣдения фрягъ, съдумавъше съ Мюрчюфломь, яша цесаря Исаковиця, а на Мюрчюфла вѣньчь възложиша.

А Мюрчюфла бяше высадилъ ис тьмьнице Исаковиць, и приялъ извѣщение, яко не искати подъ Исаковицемь царства, нъ блюсти подъ нимь. Мюрчюфлъ же посла къ Николѣ и къ людьмъ въ Святую Софию: «Язъ ялъ ворога вашего Исаковиця, язъ вашь цесарь; а Николѣ даю пьрвый въ боярехъ, сложи съ себе вѣньць». И вси людие не даша ему сложити вѣньця, нъ боле закляшася: кто отступить от Николы, да будеть проклятъ. Того же дне, дождавъше ночи, разбѣгошася вси, а Николу яша, и жену его я Мюрчюфлъ, и въсади я въ тьмницю, и Ольксу Исаковиця утвьрди въ стѣнехъ, а самъ цесаремь ста Мюрчюфлъ феуларя въ 5 день, надѣяся избити фрягы.

Фрязи же, уведавъше ята Исаковиця, воеваша волость около города, просяче у Мюрчюфла: «Дай нам Исаковиця, ото поидемъ къ нѣмечьскуму цесарю, отнеле же есме послани, а тобе царство его». Мурчюфлъ же и вси бояре не даша его жива, и уморивъше Исаковиця,[967] и рекоша фрягомъ: «Умьрлъ есть; придете и видите и». Тъгда же фрязи печяльни бывъше за прѣслушание свое: не тако бо бѣ казалъ имъ цесарь нѣмѣчьскый и папа римьскый, якоже си зло учиниша Цесарюграду. И рѣша сами к соби вси: «Оже намъ нѣту Исаковиця, с нимь же есме пришли, да луче ны есть умрети у Цесаряграда, нежели съ срамомь отъити». Оттоль начаша строити брань къ граду.

И замыслиша, якоже и прѣже, на кораблихъ раями на шьглахъ,[968] на иныхъ же кораблихъ исъциниша порокы и лѣствиця, а на инѣхъ замыслиша съвѣшивати бъчькы чересъ град, накладены смолины. И лучины зажьгъше, пустиша на хоромы, якоже и прѣже, пожьгоша градъ. И приступиша къ граду априля въ 9 день, въ пятъкъ 5 недѣли поста, и не успѣша ничьтоже граду, нъ фряг избиша близъ 100 муж. И стояша ту фрязи 3 дни; и въ понедѣльник Верьбной недѣли[969] приступиша къ граду, солнчю въсходящю, противу Святому Спасу, зовемый Вергетисъ, противу Испигасу, сташа же и до Лахерны.[970] Приступиша же на 40 корабльвъ великыхъ, бяху же изременани межи ими,[971] в нихъ же людье на конихъ, одени в бръне и коне ихъ. Инии же корабле ихъ и галѣе ихъ стояху назаде, боящеся зажьжения, якоже и прѣже, бяхуть грьци пустили на не 10 кораблевъ съ огньмь, и въ пряхъ извеременивъше погодье вѣтра, на Васильевъ день полуноци, не успеша ничтоже фрязьскымъ кораблемъ: вѣсть бо имъ бяше далъ Исаковиць, а грькомъ повеле пустити на корабле на не; тѣмьже и не погорѣша фрязи.

И тако бысть възятие Цесаряграда великого: и привлеце корабль къ стенѣ градьнѣй вѣтръ, и быша скалы ихъ великыя чрѣсъ град, и нижьнее скалы равно забороломъ, и бьяхуть съ высокыхъ скалъ на градѣ грькы и варягы камениемь и стрѣлами и сулицами, а съ нижьнихъ на град сълѣзоша; и тако възяша град. Цесарь же Мюрчюфолъ крѣпляше бояры и все люди, хотя ту брань створити с фрягы, и не послушаша его: побѣгоша от него вси. Цесарь же побеже от нихъ, и угони е на Коньнемь търгу, и многа жалова на бояры и на все люди. Тъгда же цесарь избеже изъ града, и патриархъ и вси бояре.

И внидоша въ град фрязи вси априля въ 12 день, на святого Василия Исповѣдника, въ понедѣльник, и сташа на мѣсте, идеже стояше цесарь грьчьскый, у Святого Спаса, и ту сташа и на ночь. Заутра же, солнчю въсходящю, вънидоша въ Святую Софию, и одьраша двьри[972] и расѣкоша, а онболъ окованъ бяше всь сребромь, и столпы сребрьные 12, а 4 кивотьныя, и тябло[973] исѣкоша, и 12 креста, иже надъ олтаремь бяху, межи ими шишкы, яко дрѣва, вышьша муж, и прѣграды олтарьныя межи стълпы, и то все сребрьно. И тряпезу чюдьную одьраша, драгый камень и велий жьньчюг, а саму невѣдомо камо ю дѣша. И 40 кубъковъ великыхъ, иже бяху прѣдъ олтаремь, и понекадѣла и свѣтилна сребрьная, яко не можемъ числа повѣдати, съ праздьничьными съсуды бесцѣньными поимаша. Служебьное Еуангелие и хресты честьныя, иконы бесцѣныя — все одраша. И подъ тряпезою[974] кръвъ наидоша — 40 кадие чистаго злата,[975] а на полатѣхъ и въ стѣнахъ и въ съсудохранильници не вѣде колико злата и сребра, яко нету числа, и бесцѣньныхъ съсудъ. То же всѣ в единой Софии сказахъ, а Святую Богородицю, иже на Влахѣрнѣ, идеже Святый Духъ съхожаше на вся пятницѣ, и ту одраша. Инѣхъ же церквий не можеть человѣкъ сказати, яко бе-щисла. Дигитрию же чюдьную, иже по граду хожаше, святую Богородицю, съблюде ю Богъ[976] добрыми людьми, и ныне есть, на ню же надѣемъся. Иные церкви въ градѣ и вънѣ града, и манастыри въ градѣ и вънѣ града пограбиша все, имъже не можемъ числа, ни красоты ихъ сказати. Черньче же и чернице и попы облупиша и нѣколико ихъ избиша, грьки же и варягы изгнаша изъ града, иже бяхуть остали.