Я за удачное словцо,

печалям жизни гармоничное,

готов пожертвовать яйцо —

но, разумеется, не личное.

Во всех земных иллюзиях изверясь,

я в полной пустоте себя застал;

явись какая дерзостная ересь,

я с радостью фанатиком бы стал.

Езжу по миру и смехом торгую —

словно купец при незримом товаре;

сам я сыскал себе долю такую,

редкую даже для мыслящей твари.

Какая бы и где ни тлела смута,

раздоры и кровавая охота,

настолько это выгодно кому-то,

что пламя раздувают эти кто-то.

Если жизнь безупречно отлажена

и минует любое ненастье,

непременно объявится скважина,

сквозь которую вытекло счастье.

Нам жажда свойственна густая —

с толпою слиться заодно,

а стадо это или стая,

понять не сразу нам дано.

Вчера ко мне забрёл ходячий бред

и жарко бормотал про вред безверия,

на что я возражал, что главный вред

растёт из темноты и лицемерия.

Дряхлением не слишком озабочен,

живу без воздыханий и стенаний,

чердак мой обветшалый стал непрочен,

и сыпется труха воспоминаний.

Меня почти не беспокоя,

душа таит себя и прячет,

и только утром с перепоя

она во мне болит и плачет.

Как бы ни орудовало знанием

наше суетливое мышление,

правило и правит мирозданием

хаоса слепое копошение.

Когда мы ни звонков, ни писем

уже не ждём, то в эти годы

ещё сильнее мы зависим

от нашей внутренней погоды.

Увы, прервётся в миг урочный

моё земное бытиё —

и, не закончив пир полночный,

я отойду в непитиё.

В нас долго бились искры света,

но он погас;

могила праведника – это

любой из нас.

Мужчины с женщиной слияние,

являясь радостью интимной,

имеет сильное влияние

на климат жизни коллективной.

И носы у нас обвисли,

и глаза печальны очень,

камасутренние мысли

исчезают ближе к ночи.

Фортуна коварна, капризна

и взбалмошна, как молодёжь,

и в анус вонзается клизма,

когда её вовсе не ждёшь.

Воздержаны в сужденьях старики,

поскольку слабосильны и убоги,

однако всем резонам вопреки

в них тихо пузырятся педагоги.

По счастью, в нас во всех таится

глухое чувство бесшабашное:

у смерти так различны лица,

что нам достанется нестрашное.

Хотя семейный гнёт ослаб

и стал теплей уют,

но мужики орут на баб,

когда их бабы бьют.

Во мне звучит, не умолкая

и сердце тиская моё,

глухая музыка – толкая

на поиск текста под неё.

Где мой гонор, кураж и задор?

Где мой пафос, апломб и парение?

Я плету ахинею и вздор,

не впадая в былое горение.

Итог уже почти я подытожил

за время, что на свете я гостил:

навряд ли в мире мудрость я умножил,

зато и мало скорби напустил.

Кто-то рядом, быть может, и около

проживает в полнейшей безвестности,

но дыхание духа высокого —

благотворно пространству окрестности.

Болезней тяжких испытания,

насколько я могу понять,

шлёт Бог не в целях воспитания,

а чтобы нашу прыть унять.

Хроника лет начинает виток

будущей травмы земной:

миром испробован первый глоток

новой отравы чумной.

Сделался вкус мой богаче оттенками,

тоньше, острей, но не строже:

раньше любил я брюнеток с шатенками,

нынче – и крашеных тоже.

Возле устья житейской реки,

где шумы бытия уже глуше,

ощущают покой старики,

и заметно светлеют их души.