— Ты веришь в сны? — спросил Джек у Гаскойна. — Мне ночью приснился очень странный сон.

— И мне тоже, — ответил Гаскойн. — Мне снилось, что телега сама собой скатилась в море и поплыла против ветра назад на Мальту. Хотя телегам не полагается плавать по морю, наша телега вела себя как обыкновенная лодка. А что ты видел во сне?

— Я видел, как будто бы мы оказались как раз в том городе, откуда отплыла сперонара, и его жители нашли переднюю часть лодки, застрявшую на скалах, и узнали её. К тому же они подобрали один из наших пистолетов. Они схватили нас, подозревая, что нас выбросило на берег вместе с лодкой, и стали допрашивать, что случилось с командой сперонары. Я как раз проснулся, когда они были готовы растерзать нас.

— Похоже, твой сон окажется правдивее, чем мой, но всё-таки вряд ли этого следует опасаться. Как бы там ни было, нам лучше не задерживаться здесь дольше. А ещё мне пришла в голову мысль, что нам надо порвать нашу одежду, так как, во-первых, у нас будет более жалкий вид, а во-вторых, мы сможем сменить её на платье местных жителей и таким образом странствовать, не вызывая подозрений. Ты же знаешь, что я говорю по-итальянски довольно сносно.

— Пожалуй, я не против того, чтобы порвать одежду, если тебе хочется, — сказал Джек. — Однако нам не мешает принять кое-какие меры предосторожности. Дай мне свой пистолет, я хочу перезарядить их — боюсь, что в них отсырел порох.

Перезарядив пистолеты и порвав платье, наши мичманы поднялись на ноги и огляделись.

— Алло, что это такое, Гаскойн? Ночью мы находились на берегу моря среди домов, а сейчас — куда, к чёрту, нас занесло? Твой сон оказался более пророческим, чем мой, — телега на самом деле совершила плавание.

— Должно быть, мы спали по-мичмански крепко, — сказал Гаскойн, — и не заметили, как она сменила место. Но не может быть, чтобы мы уехали далеко от прежнего места.

— Со всех сторон нас окружают холмы, не меньше чем мили на две вокруг. Несомненно, какой-то добрый дух перенёс нас по воздуху в глубь страны, чтобы мы могли избежать той встречи с родственниками людей сперонары, что мне привиделась во сне, — произнёс Джек, глядя на Гаскойна.

Впоследствии они узнали, что сперонара отплыла именно из того порта, возле которого лодку разбило о скалы и где они забрались в телегу с соломой. Обломки сперонары были найдены, и все посчитали, что команда лодки погибла на скалах. Если бы наши мичманы были обнаружены и допрошены, возможно, возникли бы какие-нибудь подозрения и последствия могли бы совпасть с теми, которые приснились Джеку во сне. Но как уже говорилось, судьба часто благоволит к мичманам.

При более внимательном ознакомлении они убедились, что вокруг не видно никакого жилья, а телега стоит в тени деревьев на площадке, где, вероятно, ведётся молотьба и вылущивание кукурузных початков.

— Где-то поблизости должна быть ферма. И я думаю, что мы найдём её там, за рощей, — сказал Гаскойн. — Пойдём, Джек, ты, наверно, так же голоден, как и я, и мы должны позавтракать во что бы то ни стало и где бы ни было.

— Если нам не дадут поесть или ничего не продадут, — сказал Джек, хватаясь за пистолет, потому что был голоден как волк, — я сам возьму еду и не посчитаю это за грабёж. Плоды земные предназначены для всех, и несправедливо, если одни имеют их в избытке, а другие не имеют ничего и голодают. Закон равенства…

— Который, может быть, и хорош для голодного человека, я допускаю, всё же не помешает его согражданам повесить его, — возразил Гаскойн. — Прекрати свои дурацкие рассуждения, Джек. Ещё никто не умирал от голода с карманами, набитыми деньгами. И пока у тебя их достаточно, предоставь тем, у кого их нет, болтать о равенстве и правах человека.

— Ну, это спорный вопрос, Гаскойн.

— Скажи, ты предпочитаешь сидеть здесь и философствовать или действовать в поисках завтрака, Джек?

— О, спор можно отложить, а завтрак нельзя!

— Вот это настоящая философия, Джек. Так давай двигаться!

Они прошли сквозь небольшую, но густую рощу и скоро наткнулись на стену большого дома.

— Отлично, — сказал Джек, — но из осторожности всё же нужно разведать обстановку. Это не ферма — такой дом, очевидно, принадлежит знатному человеку. Что же, тем лучше. Они поймут, что мы джентльмены, хотя и выглядим оборванцами. Так что, Нед, будем по-прежнему придерживаться нашей версии о стрельбе чаек на острове Гоцо?

— Да, — ответил Гаскойн, — ничего лучше не придумаешь. Но на Сицилии хорошо относятся к англичанам: здесь, в Палермо, стоят наши войска.

— Да? Хотел бы я сейчас оказаться в гарнизонной столовой. Но что это — женские крики?! Женщина призывает на помощь! Так и есть, клянусь небом. За мной, Нед!

Они бросились к дому. Чем ближе они подбегали к дому, тем громче раздавались крики. Они промчались по парадной лестнице и ворвались в комнату, где увидели, как пожилой мужчина отбивается со шпагой в руке от двух молодых людей. В их одежду вцепились две женщины: одна пожилая, другая молоденькая, пытаясь оттащить нападавших от старика. В тот момент, когда Джек и Гаскойн распахнули дверь и ворвались в комнату с пистолетами в руках, пожилой синьор, ведущий неравный бой с двумя противниками, упал на пол, а молодые люди, вырвавшись из рук женщин, готовились пронзить его шпагами. Не теряя времени, Джек подскочил к одному из них, схватил его за шиворот и приставил дуло к виску, Гаскойн проделал то же с другим противником. Теперь комната представляла собой сцену, исполненную драматизма: женщины, заливаясь слезами, бросились к пожилому синьору, чтобы помочь ему подняться с пола; его противники, схваченные за шиворот Джеком и Гаскойном так, как собаки хватают свиней за уши, опустили шпаги и уставились на них взглядом, в котором страх смешивался с изумлением; пожилой, синьор и женщины были не менее сильно удивлены появлением наших героев, принесших им спасение от, казалось бы, неминуемой гибели. Некоторое время длилось молчание.

— Нед, — сказал наконец Джек, — вели им бросить шпаги, иначе мы будем стрелять!

Гаскойн перевёл на итальянский язык его приказ, который был тотчас же выполнен. Мичманы забрали шпаги и освободили молодых людей. Только теперь пожилой синьор нашёл в себе силы заговорить, обращаясь к нападавшим:

— Синьоры, очевидно, сама судьба привела сюда этих людей, чтобы помешать вам совершить подлое и бессмысленное убийство. Я не знаю, кто эти люди, так своевременно явившиеся мне на помощь, но выражаю им свою благодарность, я думаю, вы также должны присоединиться к ней, как только успокоитесь, за то, что они избавили вас от угрызений совести, которые омрачили бы ваше дальнейшее существование. Синьоры, вы можете удалиться. Дон Сильвио, вы сильно разочаровали меня — вы не должны были поступать таким образом хотя бы из одного чувства благодарности ко мне. Вас, дон Сципион, ввели в заблуждение, и вы оба вели себя неблагородно: десять дней тому назад здесь были мои сыновья, почему вы не явились тогда? Вы могли бы отомстить мне более жестоко, убив моих сыновей. Но в этом случае вы не действовали бы как подлые убийцы, напав на немощного старика. Заберите свои шпаги, синьоры, и найдите им впредь лучшее применение. Я приму свои меры, чтобы в будущем подобные случаи больше не повторялись.

Гаскойн, понявший слова старого синьора, вернул шпагу молодому человеку, у которого он её забрал, и велел сделать то же самое Джеку. Молодые люди вложили шпаги в ножны и удалились из комнаты, не сказав ни слова.

— Кто бы вы ни были, я обязан вам благодарностью за спасение моей жизни, — сказал синьор, разглядывая наших мичманов, имевших весьма убогий вид.

— Мы офицеры английского флота, — ответил Гаскойн. — Мы потерпели крушение ночью и забрели сюда в темноте, чтобы найти здесь помощь, еду и средства добраться до Палермо, где мы найдём друзей и возможность привести себя в приличный вид.

— Неужели ваш корабль потерпел крушение? И много ли людей при этом погибло? — спросил сицилийский синьор.