— Я уверен, — продолжал капитан Вилсон, — что вы сойдётесь с мистером Собриджем и подружитесь с ним.

— Возможно, — ответил Джек, — но я не испытываю восторга от нашего первого знакомства.

— Быть может, когда-нибудь и вы будете поставлены в необходимость обнаруживать упущения по службе у других — мы все в равной мере обязаны выполнять свой долг перед страной. Но, мистер Изи, я послал за вами, чтобы сообщить, что мы завтра отплываем. И так как я сегодня в полдень отправляю на судно свои вещи катером, я советую вам отправить ваши вещи вместе с моими. Сам я отбываю на борт в восемь часов, и мы можем отправиться вместе в одной лодке.

Джек не возражал и, вернувшись в гостиницу, расплатился с хозяином, отослал свой сундук с матросом, пришедшим за ним, и стал ожидать вызова капитана для отправки на судно. В девять часов вечера Джек наконец оказался на борту корвета Его Величества «Гарпия».

Было уже темно, когда Джек поднялся на палубу корабля, и он не знал, как распорядиться собой. Капитана на палубе встретили офицеры, которые, сняв шляпы, приветствовали его. Капитан ответил на приветствие, Джек из вежливости последовал его примеру. Капитан тут же вступил в разговор с первым лейтенантом, и на какое-то время Джек был предоставлен самому себе. Было слишком темно, чтобы различить лица, а для Джека, никогда не ступавшего по палубе корабля, было трудно и передвигаться. Поэтому Джек стоял неподвижно на одном месте, неподалёку от главных кнехтов. Но ему не пришлось долго оставаться там. Как только шлюпку подвесили на кормовой шлюпбалке и боцман громко прокричал: «Крепите её надёжнее, ребята!» — раздался пронзительный свисток и команда:

— Готовсь к отплытию, отдать швартовы!

Тотчас же послышался топот ног бегущих по палубе матросов со швартовыми концами в руках. В темноте Джека сбили с ног, и куча матросов повалилась на него. Матросы, не зная, что под ними находится офицер, веселились вовсю и устроили кучу-малу, танцуя на тех, кто оказался внизу, пока они сами не откатывались в сторону. Джек, застигнутый врасплох, пострадал больше всех. Он смог подняться на ноги только после того, как половина матросов из вахты правого борта потопталась по его телу, вышибив из него дух, и прозвучал свисток, объявивший отбой. Джек с трудом поднялся, держась за лафет корабельной пушки, когда офицеры, смеявшиеся шутке вместе с матросами, заметили, в каком положении оказался Джек. Среди них был мистер Собридж.

— Что с вами, мистер Изи, вас ушибли? — спросил он участливо.

— Немного, — ответил Джек, еле переводя дыхание.

— С вами неловко обошлись при встрече, — сказал первый лейтенант, — но на корабле бывают моменты, когда зевать не приходится и нужно поступать по правилу — «каждый за себя, один Бог за всех». Доктор, — обратился он к одному из стоящих рядом офицеров, — отведите мистера Изи в кают-компанию и окажите помощь. Я спущусь вниз, как только смогу. Где мистер Джоллиф?

— Здесь, сэр, — ответил помощник штурмана Джоллиф, выступая вперёд из-за гиков.

— Вместе с капитаном на борт прибыл молодой офицер. Прикажите кому-нибудь из старшин подвесить гамак.

Тем временем Джек спустился в кают-компанию, где ему дали стакан вина, восстановившего немного его силы. Он не задержался здесь долго и не тратил время на разговоры, а как только его гамак был подвешен, с радостью лёг спать — так сильно он был помят и ушиблен. Поэтому его никто не беспокоил до половины десятого следующего утра. Он оделся, вышел на палубу и узнал, что корабль только что миновал скалы Нидлс. Затем он почувствовал головокружение и совсем расклеился от приступа морской болезни, так что его отвели в лазарет и уложили в гамак, где он провалялся три дня, пока дул штормовой ветер. Каждый раз, когда корабль кренился и дыбился на волне, он стукался головой о балку, испытывая смущение, замешательство и недоумение.

«Вот что значит — отправиться в море! — думал он. — Не мудрено, что здесь никто не претендует на права других и не толкует о нарушении своих прав, ибо здесь любой будет рад отказаться от своей доли океана. Только бы мне оказаться опять на берегу, а там пусть хоть чёрт пользуется моей долей морских просторов, если захочет».

Во время болезни капитан Вилсон и мистер Собридж дали Джеку возможность поваляться в гамаке больше, чем другим мичманам в подобном же положении. Когда шторм закончился, корвет находился у мыса Финистерре. К утру море почти успокоилось, слабый бриз едва поднимал волну, и спокойная ночь позволила нашему герою оправиться от морской болезни. Его разбудил свисток боцмана, призывающий команду убирать гамаки, Джек поднял голову с подушки и увидел мистера Джоллифа, который поприветствовал его и спросил, собирается ли он встать и встряхнуться или так и намеревается плыть до Гибралтара под одеялом.

Джек, почувствовав себя совсем другим человеком, выбрался из гамака и оделся с помощью матроса, ухаживавшего за ним по приказу капитана во время болезни. Матрос открыл сундучок, принёс Джеку всё, что требовалось, иначе Джек, ослабевший от болезни, вряд ли справился один с одеванием.

Джек спросил, куда ему идти, так как он ещё не бывал в мичманской каюте, хотя и пробыл уже пять дней на борту судна. Матрос показал дорогу, и Джек, испытывая муки голода, пробрался через рундуки в небольшое помещение, более тесное и неуютное, чем собачья конура, в каких жили охотничьи собаки его отца.

«Я бы отказался не только от своей доли океана, — подумал Джек, — но и от своего места на корабле «Гарпия» в пользу тех, кому это по нутру. Вот уж где полное равенство, ибо здесь, вероятно, все живут в равно жалких условиях».

Покончив с размышлениями, он заметил, что в каюте находится ещё один человек — мистер Джоллиф, помощник штурмана, который устремил на Джека свой пристальный взор, вынуждая Джека ответить тем же. Прежде всего внимание Джека привлекло лицо Джоллифа, густо изрытое оспинками, потом он заметил, что смотрит Джоллиф на мир только одним глазом, зато каким! Взор его был таким пронзительным, что казался огненным шаром, отражавшим больше света, чем его давала единственная тусклая свеча, горевшая в каюте.

«Что-то мне не нравится твоя внешность, — подумал Джек, — и вряд ли мы когда-нибудь сможем подружиться».

Но как потом выяснилось, тут Джек сильно ошибался, как обычно бывает, когда о людях судят по внешности.

— Рад видеть вас на ногах, приятель, — сказал Джоллиф. — Вы провели на боковой больше времени, чем обычно. Но тот, кто сильнее болеет, часто оказывается потом крепче. Как видно, вы решились отправиться в море слишком поздно, однако, как говорится, «лучше поздно, чем никогда».

— Я склонен оспаривать истинность этой пословицы, — сказал Джек, — да не вижу проку. Я ужасно проголодался. Когда мне можно позавтракать?

— Завтра утром, в половине девятого, — ответил Джоллиф. — Сегодня завтрак окончился два часа тому назад.

— Так я останусь без завтрака?

— Нет, я этого не утверждаю, мы должны считаться с вашей болезнью, но завтраком это не назовёшь.

— Называйте как угодно, только велите слуге дать мне что-нибудь поесть — поджаренные тосты, или булочку, или всё, что угодно, хотя я предпочёл бы кофе.

— Вы не забыли, что мы находимся у мыса Финистерре, причём в мичманской каюте? Кофе у нас нет, булочек мы никогда не едим, тосты нельзя поджарить, так как у нас нет свежего хлеба, но чашку чая с сухарём и маслом я могу приказать стюарду подать сюда.

— Хорошо, я приму это с благодарностью.

— Вахтенный! — закричал Джоллиф. — Позовите сюда Мести.

— Мести, в мичманскую! — закричал матрос, и эти слова передавались всё дальше и дальше, пока не заглохли где-то в носовой части судна.

Здесь необходимо представить читателю любопытную личность по имени Мести, денщика мичманской кают-компании. Это был негр из африканского племени ашанти, привезённый когда-то в Соединённые Штаты и проданный там в рабство. Мести был высокого роста, худощавый, но мускулистый, с лицом, редко встречающимся у людей его расы: длинное и узкое, оно резко суживалось от высоких скул к острому подбородку. Нос был маленьким и прямым — почти римской формы. Рот также был необычно маленьким, с губами, слишком тонкими для африканца. Белые зубы были подпилены под острым углом.