Врачу Раисе Моисеевне, работавшей много лет в Баку и состоявшей давно в бакинской организации большевиков, не приходилось видеть Науруза до того, как его без памяти доставили в больницу и вкратце рассказали о том, при каких обстоятельствах получил он сотрясение мозга. На него была заведена история болезни, но значился он в этой «истории» под чужим именем и фамилией. Под крылом кроткой Раисы Моисеевны, под ласково-успокоительным взглядом ее больших глаз Науруз медленно поправлялся; после злой вести, принесенной Гоярчин, выздоровление пошло скорее.

Науруз мысленно перебирал обстоятельства, вызвавшие гибель Нафисат. Ведь если бы, узнав от маленькой Саньят о том, что Нафисат увезли в арабынскую тюрьму, он кинулся ей на помощь, кто знает, может он смог бы спасти ее. Но ведь у него на руках была тогда бумага из Владикавказа, от Кирова, к бакинским большевикам, на ней стояли три креста — это значило, что бумага была очень срочная, — и он сделал все, чтобы доставить ее. Он и в больницу попал потому, что жизни своей не щадил, чтобы выполнить это поручение. Эти мысли словно подталкивали его, и он буквально считал часы, когда его выпишут из больницы, представлял себе лица товарищей, которых увидит на воле.

И вот наконец желанный миг наступил. Его выпустили из больницы. Прощаясь с ним, Раиса Моисеевна указала, к кому надлежит ему направиться, — и как он обрадовался, услышав имя Буниата Визирова!

Буниат как старого друга принял Науруза у себя в семье, посочувствовал его горю и тут же назначил ему работу.

В Бакинском комитете Буниат ведал связью. Науруз, исполняя партийные поручения, ходил из Сабунчей в Баилов, оттуда в Сураханы и колесил по всему огромному Баку. И на том и на другом конце промыслового Баку казалось ему, что слышит он все те же слова, которые сквозь слезы проговорила Гоярчин, когда посетила его в больнице, слова о том, что после того, как началась война, жить людям становится все труднее и труднее. Науруз видел, что петля дороговизны все туже сжималась на горле простых людей. Об этом говорили и в Баилове, и на Балаханах; только в центре Баку, когда Науруз ночью пересекал город, этот рокот гнева заглушался криками пьяных спекулянтов, доносившимися из ресторанов и духанов, из открытых окон богатых квартир.

Во всех кварталах города выбирали комитеты по борьбе с дороговизной. Правительство не рискнуло запретить эти организации, как будто бы не преследовавшие политических целей. Но массы старались выбирать в эти комитеты людей самых неподкупных и решительных, а такими людьми были большевики, хотя об их партийной принадлежности избиравшие по большей части и не знали.

На третий год войны комитеты по борьбе с дороговизной стали опорными пунктами большевиков, центрами их влияния на массы.

После начала войны на русской территории появились сотни тысяч беженцев. Здесь были и армяне, бежавшие из Турции, и айсоры, переселившиеся из Персии, и курды-иезиды, которых турки преследовали за их религиозные воззрения. Тогда-то в Баку некоторыми интеллигентами — врачами, адвокатами, инженерами, учителями — создан был Комитет помощи беженцам без различия национальностей. На учредительное собрание этой организации пришел Мешади Азизбеков. Он произнес горячую речь и закончил ее предложением организовать отделения этого общества в районах. Многим из организаторов этого общества такое предложение не понравилось.

— Значит, вы боитесь этого общества, не хотите, чтобы рабочие тоже помогали беженцам? — спросил Азизбеков. И пункт о создании районных отделений был принят.

На этом же собрании заместителем председателя был избран Мешади Азизбеков, а секретарем — Надежда Николаевна Колесникова, давний работник бакинской партийной организации. Так Комитет помощи беженцам стал одним из центров большевистской работы и идейного влияния большевиков на массы.

Таким образом, спустя два года после полицейского разгрома 1914 года бакинская партийная организация была восстановлена. Большевики вновь получили большинство в такого рода массовых организациях, как профессиональные союзы, клубы. По всем районам и промыслам вновь были созданы подпольные кружки, восстановлены старые связи и наконец проведена Кавказская конференция большевистских организаций.

Во время стачки 1914 года Науруз не раз слышал о Степане Шаумяне, но тогда даже не знал точно, находится ли Шаумян в Баку. Теперь же Науруз, исполняя партийные поручения, несколько раз видел Степана Георгиевича, которому приходилось посещать далеко отстоявшие друг от друга промысловые районы, собирать большевиков, проводить собрания, писать листовки. Когда за Шаумяном охотились в Баку, он уезжал в Тифлис и работал там.

Растущая дороговизна и нехватка продуктов, недовольство войной делали свое: забастовки начинались и в Тифлисе, и в других городах Закавказья. Охранка видела, что пламя, казалось бы затоптанное в начале войны, вновь поднимается, и ранней весной 1915 года она попыталась вновь провести разгром большевистских партийных организаций. На этот раз охранникам удалось арестовать в Грозном Степана Георгиевича Шаумяна, энергичных работников большевистского подполья Надежду Колесникову и Якова Зевина (известного рабочим под именем Павла Кузьмина), а также ряд членов городского и районных промысловых комитетов.

Буниата Визирова во время этих событий в Баку не было. Он в качестве инструктора Комитета помощи беженцам разъезжал по городам Бакинской и Елисаветпольской губерний, где, исполняя поручения комитета, одновременно разыскивал и собирал уцелевших или вернувшихся из тюрьмы и ссылки большевиков, восстанавливал партийные организации и направлял их деятельность.

Вернулся Буниат пароходом. В случае если бы все было благополучно, его должны были встретить на пристани. Но его не встретили, и это сразу насторожило его. Прямо с пристани, не заходя домой, Буниат отправился на явку, — о ней, кроме него и некоторых работников, осуществлявших связь по городу, никто не знал. Это была хашная, которую содержал друг его детства Агахан. Там-то Буниат и узнал о размерах разгрома.

Но он узнал и о том, что, арестовав Шаумяна, охранка не тронула Мешади Азизбекова, ближайшего друга и соратника Шаумяна. Для того чтобы арестовать Мешади Азизбекова, члена городской думы, требовались не подозрения, а серьезные улики. А их у охранки не было. Или, может быть, Мешади нарочно оставлен охранкой на свободе, чтобы, дав ему возможность действовать, выяснить все прочие большевистские связи и тогда уже устроить новый разгром?

Так думал Буниат. Осторожно известив Мешади о своем возвращении, он не стал искать с ним встречи, хотя ему очень хотелось встретиться и поделиться именно с Мешади радостными вестями о настроениях родного азербайджанского крестьянства. Проводя сбор пожертвований в пользу беженцев, Буниат объехал глухие местности Джебраильского, Нухинского, Казахского уездов, и везде охотно и отзывчиво откликались на его рассказы о бедствиях людей, согнанных войной с насиженных мест, и жертвовали кто что мог. Конечно, Буниат открыто говорил, что речь идет об армянах и айсорах. И муллы и беки, узнавая об этом, всячески противодействовали ему, играя на религиозном фанатизме и национальных предрассудках — и что говорить, иногда это им удавалось. И все же Буниат вернулся в Баку с радостным чувством. Его уверенность, что веками живущие рядом армянские и азербайджанские крестьяне по-соседски сжились друг с другом и что народу чужд человеконенавистнический шовинизм, окрепла. Буниат собрал за время поездки двести с чем-то рублей. Мало, конечно, но ведь жертвовали копейками. Женщины часто приносили сыр, яйца, куски домотканой материи. Но если бы Буниат мог принести армянским матерям то, что дороже денег и пищи, — драгоценные слезы сочувствия на глазах азербайджанских матерей! Вот об этом надо поговорить с Мешади, он поймет и порадуется. Опутанная беками и деревенскими ростовщиками, в значительной степени потерявшая землю, которую присвоили помещики, азербайджанская деревня волновалась. И, проводя сбор для беженцев, — дело, разрешенное правительством, — Буниат завязал новые и возобновил старые связи с отважными, готовыми на все людьми. Кое-кто приберегал оружие еще с прошлого, чувствуя, что дни, когда это оружие можно будет поднять на ханов и беков, по всему судя, могут наступить очень быстро.