— Что-то крутят партизаны, — недоумевали мы.

Гризодубова решила послать в Голынку экипаж Степана Запыленова.

— Сбросьте боеприпасы с парашютами и посмотрите площадку, — сказала она летчику. — В следующую ночь будете на нее садиться.

Степан Семенович после поломки самолета в Смелиже летал к партизанам больше, чем его подчиненные. Наученный горьким опытом в Брянском лесу, Запыленов, чтобы лучше изучить площадку, попросил Валентину Степановну разрешить слетать в Голынку с выброской груза и на вторую ночь. Два дня раздавались телефонные звонки из штаба белорусских партизан. Разговор неизменно заканчивался одной и той же просьбой: «Сажайте самолет в Голынке, стол размокает».

В ночь на 16 марта Запыленов летал к партизанам Кличева с посадкой. Утром за завтраком, слушая неторопливый рассказ (правда, говорил больше штурман Виктор Дмитриевич Зайцев), я будто сам побывал в Усакинском лесу. На партизанском аэродроме собралось много народу. Людям хотелось увидеть свой, советский самолет. И когда из него неторопливо вышел высокий, чуть сутулый, в кожаной тужурке летчик, партизаны встретили его, как самого родного и близкого человека, с которым давно не виделись. Пока разгружался самолет, летчик и командир партизанского отряда обменивались новостями и взаимными просьбами.

— Прикажите, пожалуйста, — говорил Запыленов, — срубить вон то дерево, что стоит напротив крайнего костра. Оно будет мешать взлету.

Командир тут же отдал приказание.

— Просьба к вам, — сказал он Запыленову. — Привезите медикаменты. Есть у нас легкораненые, могли бы их подлечить в отряде. А тяжелораненых 50 человек. Их обязательно нужно вывезти на Большую землю. Не выживут здесь. Мы просим вас прилететь к нам с посадкой еще раза три.

— Всех вывезем, — заверил Степан Семенович, — лишь бы аэродром ваш не размок.

— Да что вы, аэродром наш не хуже Центрального в Москве. Ангаров только не хватает.

— А что же вы радируете, что стол размокает?

— Ну, так это стол, а не аэродром, — рассмеялся Яхонтов. — Сегодня отправляем его с вами в Москву, а заодно и хозяина стола увезете.

Запыленов, слушая, еще больше удивлялся и не понимал, о каком столе идет речь.

— Вы думаете, в Москве столов не хватает?

— Да, такого и там нет. Наш стол… Его показывать никому нельзя… — Яхонтов недосказал: к Запыленову подошел штурман экипажа Зайцев.

— Самолет загружен, темного времени остается мало, надо улетать, — сказал он.

— Какая загрузка?

— Нормальная, товарищ капитан: семнадцать раненых, пять детей и один человек с запакованным в рогожу столом.

Пожали Яхонтову руку.

— А о столе вы мне завтра расскажете, — попросил Запыленов.

В сопровождении большой группы партизан пошли к самолету. Каждый, говоря «до завтра», жал по-дружески, изо всей силы руки Запыленову и Зайцеву, изливая свои чувства к представителям Большой земли.

В полете Запыленову не удалось поговорить с хозяином стола.

На аэродроме к самолету подъехал небольшой автобус Белорусского штаба. Пока я разговаривал с летчиком о состоянии партизанского аэродрома Голынка, стол перенесли в автобус и увезли вместе с его хозяином в Москву. В тот день мы так и не узнали, что за таинственный стол привез Запыленов.

В следующую ночь, когда закончились приветствия в адрес прилетевших летчиков, командир партизанского отряда Яхонтов взял Запыленова под руку и повел к ярко горевшему костру.

— Ну ты и молодчина. Если бы в Москве знали, сколько сил придает самолет партизанам, и чаще слали к нам на помощь вот таких летчиков, ей-богу, Гитлеру капут был бы намного раньше. Слушай, Степан. Решили мы вам подарок в знак нашей партизанской дружбы преподнести. — С этими словами Яхонтов протянул руку. — На, бери, это от нас летчикам на память.

При свете костра Запыленов увидел в руке Яхонтова лист бумаги.

— Будете смотреть и вспоминать, как вас партизаны встречали, — продолжал Яхонтов, — это же рисунок, карандашный рисунок. Смотрите, что на нем написано.

Степан Семенович прочел: «Экипажу капитана Запыленова от партизан 208-го отряда. Усакинский лес. 15–16 марта 1943 года».

— Знаете, — снова заговорил Яхонтов, — у нас в отряде находится художник, татарин, из Казани. Фамилия его Байбеков. Он и печати делает для пропусков в фашистские гарнизоны, и портреты партизан рисует. Одним словом, художник, мастер на все руки. И фашистов бьет как мастер-художник. Покажите его рисунок Гризодубовой. Ей приятно будет знать, как любят ее летчиков партизаны.

Так Степан Запыленов стал обладателем единственного в своем роде рисунка, на котором был изображен момент посадки самолета на партизанском аэродроме. Подарок он передал в штаб полка. Посмотрев рисунок, мы попросили Станкеева сделать фоторепродукцию: ведь рисунок карандашом может со временем потерять свой первоначальный вид или порваться. С тех пор прошло много времени, оригинал где-то затерялся, а фото сохранилось у меня в альбоме.

Пока мы рассматривали рисунок партизана, я забыл спросить Запыленова, что рассказал ему Яхонтов о таинственном столе. Спохватился, когда Степан Семенович написал боевое донесение и уехал с экипажем в гарнизон.

В самолете Запыленова прилетели по служебным делам два партизана. Машины из Москвы не было, и они в ожидании попутной сидели в коридоре командного пункта полка. Ночь прошла хорошо. Оставшиеся в воздухе самолеты, возвращаясь, перелетели линию фронта и через час должны были сесть на своем аэродроме. Увидев дремавших партизан, я пригласил их в комнату. После короткого знакомства рассказал им обстановку на фронтах, они поделились новостями, что делается в тылу врага. Не помню почему зашел разговор о таинственном столе. Оказалось, никакого секрета из этого партизаны не делали, и они наперебой рассказали мне следующую историю.

В белорусской деревне жил знаменитый умелец-краснодеревщик Орлов. В его руках срубленное дерево начинало вторую жизнь, превращаясь в изумительные по красоте предметы. Перед войной мастер решил сделать письменный стол из всех видов деревьев, растущих в Белоруссии, и послать его в Москву на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку. Стол был почти готов. На крышке его Орлов инкрустировал из кусочков самого дорогого дерева надпись: «Великому русскому народу от белорусского народа в знак вечной, нерушимой братской дружбы».

Война прервала работу умельца. Вскоре в деревню ворвались фашистские охранники и каким-то образом нашли в сарае заваленный обрезками досок и стружкой уникальный стол. Гитлеровцы заставили Орлова сделать на крышке стола оскорбительную для советского человека надпись: «Великому фюреру от белорусского народа в знак благодарности за освобождение».

Мастер не захотел умирать вдруг. Он решил перехитрить врага. «Работа сложная, потребует много времени, а время — лучший советчик», — думал Орлов. Фашисты умельца из дома не выпускали, держали его работу в секрете. Но в деревне секреты долго не живут. Патриоты связались с партизанским отрядом. В удобный момент партизаны окружили деревню, уничтожили охранников, а Орлова и его стол доставили на аэродром в Усакинский лес.

— Зачем же ваше командование радировало, что стол размокает? — спросил я партизан.

— Вот чего не знаем, так не знаем. О содержании телеграмм командиры нам не докладывают. А о столе в Москве знали, но долго не присылали самолет. Вот начальство, наверное, и пошло на хитрость… А стол, что ему сделается? Он у нас хранился в теплой землянке.

В третий раз кличевские партизаны встретили летчиков еще с большим восторгом. Пользуясь отсутствием своего командира, они решили угостить Запыленова партизанским спиртом, но крайне удивились, когда он отказался выпить. Многие находились в ложном плену понятий о летчиках, будто они перед полетом пьют спирт. Чтобы не огорчать хозяев, Запыленов согласился взять в подарок бутылку партизанского напитка с собой в Москву.

Когда укутанные в теплые одеяла раненые партизаны были размещены в самолете, экипаж поднялся в воздух.