В 2 часа 15 минут, темной мартовской ночью, на высоте 3 тысяч метров подлетели к линии фронта. Ударили зенитки противника. И вдруг сквозь гул моторов и треск рвущихся снарядов летчики услышали крик женщины:

— Помогите!

Никто не знал, что среди раненых была женщина. Она не была ранена, она рожала…

Степан Семенович рассказывал потом, что, когда ему доложили о случившемся, он почувствовал себя в таком затруднении, какого не испытывал ни в одном из сотен боевых вылетов в глубокий тыл врага. Что делать при таких обстоятельствах? В самолете кроме экипажа было 19 тяжелораненых мужчин, а двадцатым пассажиром оказалась женщина, которая нуждалась в помощи врача или обыкновенной женщины. Термометр показывал 20 градусов мороза. Ребенку и матери требовалось тепло. Это первое, что всем стало ясно. Немедленно были собраны все теплые вещи, какие нашлись в самолете и на летчиках, чтобы сохранить жизнь новорожденного. Но требовалась и другая помощь, какую оказывает в таких случаях акушерка.

Есть такие люди, про которых говорят: золотые руки, за что бы они ни взялись, все получается. Обладателем таких рук в экипаже оказался борттехник Аркаша Тайхман. Он отличался находчивостью в любых сложных обстоятельствах, будь это в воздухе или на земле. Не растерялся Аркаша и в этом случае. Он быстро достал острый нож и сделал простую операцию: перерезал пуповину. В самолетной аптечке нашелся бинт, йод и спирт. Для всех случаев жизни был приспособлен и бортрадист старший техник-лейтенант Грачев. Помогая Тайхману в акушерских делах, он первым рассмотрел, что родился мальчик, и объявил об этом всему экипажу.

Запыленов приказал радисту немедленно донести на землю, что в самолете родился ребенок, требуется организовать особую встречу.

Находясь на командном пункте аэродрома, мы сначала не поняли, о чем идет речь в радиограмме. Несколько раз переспрашивали Грачева, и он вынужден был нарушить правила связи. В коде, с помощью которого шифровалась радиосвязь самолета с землей, не была, конечно, предусмотрена фраза «родился ребенок». Радисту пришлось передать об этом на землю открытым текстом.

Размеренный ход работы командного пункта был нарушен. Опять Маша — золотые ушки стала центром внимания.

— Маша ошиблась, — заявил лейтенант Соболев, адъютант Гризодубовой, — приняла, наверное, радиограмму санитарной автомашины.

— Санитарных машин с радиостанциями пока нет, — авторитетно заявил начальник связи Женя Князев.

— Нет, так будут, — настаивал адъютант.

— Когда будут, посмотрим, а радиограмму о рождении ребенка Маша приняла от Запыленова.

Молчавший все время инженер Милованов вдруг громко сказал:

— Что вы спорите? Нашли чему удивляться! То ли еще будет! Разобьем гитлеровцев — на Луну будем летать. Представьте — с лунной обсерватории полетит сотрудница в декретный отпуск на землю, а по дороге наступят роды, что тут удивительного?! Докладывайте, «командующий», Валентине Степановне. Она лучше знает: может женщина рожать в самолете или только на земле.

Мы спохватились. Действительно, о донесении Запыленова нужно же доложить командиру.

Гризодубова срочно вызвала врача Ивана Яковлевича Безденежного, энергичного, знающего свое дело специалиста, и приказала ему подготовить все, чтобы снять с самолета мать с ребенком и доставить их в ближайший родильный дом без риска простудить обоих. Много прошло через полкового врача раненых партизан, которых он встречал и направлял в подмосковные госпитали, но встречать рожденного в небе ему не приходилось.

Необычная весть быстро облетела аэродром. Все, кто был свободен, пошли к разгрузочной площадке.

Вскоре послышался гул моторов. Самолет прошел над аэродромом. Степан Семенович проявил все свое летное мастерство, чтобы избежать грубого толчка при посадке. Наконец корабль остановился, летчик выключил моторы. Подъехала санитарная машина с носилками, нагретыми одеялами и подушками. Доктор подготовился самым лучшим образом. Гризодубова, офицеры штаба, летчики, прилетевшие с боевого задания, — все стояли в ожидании. Дверь самолета, как бы испытывая терпение встречающих, долго не открывалась. Наконец послышался характерный лязг дверного замка, и она тихо подалась внутрь фюзеляжа. Первым показался бортрадист Грачев.

— Товарищи! — крикнул он громко. — У нас в самолете родился Петька!

— Почему Петька?

— Мы его так окрестили. Петр первый. Первый человек, рожденный в небе над линией фронта.

Из самолета вышел Запыленов.

— Петьке при рождении фашисты оказали яростное сопротивление, — сказал он. — Давно наш самолет так сильно не обстреливался противником, как в момент рождения Петьки. Снаряды рвались вокруг, прожектора, как спруты, охватывали самолет…

— Это вам так казалось, — заметила Гризодубова. — Петьке, видимо, казалось наоборот. Ведь новорожденный видит все вверх ногами. Так что Петька видел события ближе к истине. Не фашисты по вас стреляли, а вы по ним.

— Товарищ командир, — обратился к Гризодубовой адъютант Соболев, — как же Петька будет писать в анкете на вопрос: место рождения?

— Очень просто. Линия фронта между фашизмом и социализмом на высоте 3 тысяч метров, — серьезно ответила Гризодубова.

Пока летчики обсуждали будущее Петьки, Аркаша Тайхман доказывал врачу, что он при родах мальчика сделал все правильно.

— Принимайте, доктор, от меня крестника в полной исправности, — говорил Аркаша. — Да имейте в виду, если в своей врачебной практике встретите затруднения, позовите меня.

Санитарная машина увезла Петьку вместе с матерью в ближайшую больницу.

Так Петька, партизанский сын, в первую же минуту своей жизни принял участие в боевых действиях авиационного полка в составе экипажа партизанского летчика Степана Запыленова.

Забегая вперед, закончу рассказ о Петьке. Много лет спустя мы сидели со Степаном Семеновичем Запыленовым в его рабочем кабинете. Он, как и до войны, служил в Гражданском воздушном флоте, но уже не летчиком, а ответственным работником одного из ведущих отделов управления ГВФ. Ему было далеко за пятьдесят, но внешне Степан Семенович оставался все таким же суровым, Тучей, а в душе добрым. Войну он закончил в должности командира авиационного полка. Подчиненные уважали его за примерность в бою и требовательность по службе.

— Слушай, Александр Михайлович, — сказал Запыленов, — а ведь Петьке сейчас уже 18 лет, наверное комсомолец, что, если бы ты написал статью в газету или в журнал об этом редком случае: рождение человека в небе? Может, он найдется? И даст о себе знать. Только смотри не расписывай меня. Я тут ни при чем и никакого отношения к появлению Петьки на свет не имею, — шутил Степан Семенович.

— Может, мальчика назвали совсем не Петькой, а Мишкой, — ответил я. — Мать его в то время была занята совсем другими мыслями и чувствами, так что едва ли она прислушивалась к летчикам, которые окрестили сына без ее согласия.

— Это верно, — сказал Степан Семенович и перевел разговор на другие случаи из своей боевой жизни в период войны. Я слушал его и думал: «Написать бы статью в газету; может, и найдутся необыкновенный Петька и его мать — Михолап Б. И., как узнал я потом. Не сумею, пожалуй, я этого сделать», — решил тогда. Но за меня это сделали другие, и вот с помощью журнала «Огонек» Михолап нашлась. Зовут ее Бронислава Ивановна.

Вот ее письмо:

«Я случайно прочитала в «Огоньке» заметку «В небе рожденный». Матерью рожденного в небе сына оказалась я. Вспомнилось все прошлое. Война принесла столько горя матерям и женам, что без слез вспоминать прошлое нельзя… Ведь я потеряла двух дорогих — сына и мужа. Я запомнила на всю жизнь перелет через линию фронта, теплое, душевное отношение ко мне всего экипажа и встречу на аэродроме… Просьбу летчиков я выполнила: назвала сына так, как они просили».

С чувством гордости Бронислава Ивановна описывает, как она, рядовая партизанка, и ее муж, Мокей Севостьянович Михолап, командир 620-го партизанского отряда, сражались против фашистских захватчиков. Но война и горе слишком близкие соседи: ни в небе рожденный сын ее Петька, ни его отец не дожили до дня победы. 30 мая 1944 года Мокей Севостьянович возвращался с Большой земли в свой отряд. В ту ночь изменило боевое счастье летчику Борису Ивановичу Павлову. Самолет сбили фашистские истребители, и он упал на окраине деревни Хворостово. Экипаж и командир партизанского отряда Михолап погибли. А вскоре умер и грудной младенец — в небе рожденный Петька.