– Ты же знаешь, как это у мужиков водится, – сказала Красуля. – Слушай, а у тебя, вообще, мальчик есть?

Я сказала, нет. Один мужчина – последний из нанятых отцом шоферов – постоянно являлся к нам домой с какими-то никому не нужными известиями, и мой отец сказал:

– Он просто ищет случая поболтать с Крисси.

Но я была с ним холодна, и он так и не набрался храбрости куда-нибудь меня пригласить.

– И ты, значит, действительно ничего про это дело еще не знаешь? – удивилась Красуля.

Я говорю:

– Знаю, конечно.

– Хммм-хммм, – сказала она.

За время вечеринки гости съели почти все, за исключением пирога. Он у них как-то не пошел, но Красуля не обиделась. Он был очень сытным, а они, не успев до него добраться, уже наелись сосисок в тесте и всего прочего. Кроме того, пирог толком не созрел: в книге было сказано, что его надо определенное время выдерживать, так что она была только рада, что от него что-то останется. Собиралась, прежде чем Стэн ее утащит, завернуть пирог в пропитанную вином тряпицу и положить на холод. И то ли она выполнила намеченное, то ли только собиралась, но утром видит – на столе пирога нет, и она решила, что сделала как положено. Подумала: как хорошо, пирог убрали.

Спустя день или два Стэн говорит:

– Давай съедим по куску того пирога.

Она сказала, да ну, пусть еще дозревает, но он настаивал. Она полезла в буфет, потом в холодильник, но пирога нигде не было. Искала и там, и сям, и везде – не может найти. Стала тщательно вспоминать, возвратилась мысленно к тому времени, когда он был на столе. В голове возникла картинка, как она берет чистую тряпку, мочит ее в вине и аккуратно пеленает остатки пирога. Потом, поверх тряпки, оборачивает все промасленной бумагой. Но когда это было? Да и было ли? Может, ей это только приснилось? Ну ладно, закончила заворачивать… И куда положила? Попыталась представить себя в тот момент, когда убирала пирог, но в голове было пусто.

Она обшарила весь буфет, хотя и понимала, что пирог слишком велик, чтобы как-нибудь там затеряться. Посмотрела в духовке, смотрела даже в самых немыслимых местах – в ящиках платяного шкафа, на полках во встроенном шкафу, под кроватью… Нигде нет.

– Если ты его куда-то клала, то там он должен и лежать, – сказал Стэн.

– Клала. Должен лежать, – убито повторила Красуля.

– Может, ты напилась и спьяну его выкинула?

– Я не была пьяная. Я его не выкидывала.

Тем не менее пошла заглянула в мусорное ведро. Нет.

Сидя за столом, он наблюдал за ней. Если ты его куда-то клала, то там он должен и лежать. Она постепенно приходила в неистовство.

– Ты уверена? – сказал Стэн. – Уверена? Может, ты его просто кому-нибудь отдала?

Она была уверена. Совершенно уверена, что никому его не отдавала. Она завернула его, чтобы отложить. Она была уверена, почти уверена, что завернула его, чтобы отложить. И совершенно уверена, что никому не отдавала.

– Ну, я тогда уж и не знаю, – сказал Стэн. – Может, ты все-таки кому-то его отдала? И я, пожалуй, даже знаю кому.

Красуля так и застыла. И кому же?

– Думаю, ты отдала его этому Эндрю.

Эндрю?

Ну да! Бедняге Эндрю, который поведал ей о том, что у него нет денег съездить домой на Рождество. Она его пожалела.

– Вот-вот. Пожалела его и отдала ему пирог.

Нет, сказала Красуля. С чего бы это? Вовсе даже и не собиралась. Даже и не думала отдавать Эндрю этот пирог.

Стэн говорит:

– Лина! Не лги.

Тут началась неприятная и длительная борьба. Все, что она могла сказать, это «нет». Нет, нет, я никому пирог не отдавала. И Эндрю я его не отдавала. И я не лгу. Нет. Нет.

– Наверное, ты напилась, – твердил Стэн. – Ты напилась, и тебе отшибло память.

Красуля повторила, что не напивалась.

– Ты, между прочим, сам напился, – сказала она.

Он встал и пошел на нее, подняв руку и твердя, чтобы она не смела говорить ему, что он напился, чтобы никогда такого не говорила.

– Не буду! Не буду! Прости, – запищала Красуля.

И он ее не ударил. Но она все равно заплакала. И, плача, все пыталась его переубедить. Ну зачем ей отдавать пирог, на который она убила столько сил? Почему он не хочет ей поверить? Зачем ей врать ему?

– Все врут, – сказал Стэн. И чем больше она плакала и просила поверить, тем он становился холоднее и саркастичнее. – Ну включи логику. Если он здесь, поди и найди его. Если его нет, значит ты его отдала.

Красуля сказала, что никакой логики в этом нет. То, что она не может найти его, вовсе не значит, что она его непременно отдала. Тут он снова к ней приблизился, причем этак спокойно, чуть ли не улыбаясь, – на миг ей даже подумалось, что он ее сейчас поцелует. Но вместо этого он сомкнул пальцы у нее на горле и на секунду перекрыл доступ воздуха. Слегка. Даже следов не осталось.

– Ну! – сказал он. – Ну, будешь учить меня логике?

После чего пошел одеваться, ему пора было на работу в ресторан.

Он перестал с ней разговаривать. Написал в записке, что разговаривать с ней будет только тогда, когда она скажет правду. И все рождественские праздники она проплакала. В сочельник они со Стэном были приглашены к грекам, но с таким заплаканным лицом куда она пойдет? Пришлось Стэну идти объяснять, что она заболела. Впрочем, греки, скорее всего, и так все знали. Слышали их скандал сквозь стенку.

Истратив тонну грима, она накрасилась и пошла на работу, а менеджер говорит:

– Ты чего это? Хочешь, чтобы люди подумали, будто фильм такой, что они потом обрыдаются?

Она сказала, что у нее насморк, и он отпустил ее домой.

Вернувшись вечером, Стэн притворился, что ее не существует, а она только приподнялась на кровати и смотрит. Знает, что сейчас он ляжет в постель, растянется рядом с ней бревно-бревном и, если она даже придвинется, все равно будет лежать бревном, пока она не отступит. Она видела, что он может и дальше так жить, а она не могла. Подумала, что, если ей придется продолжать в таком духе, она умрет. Точно как если бы он до конца придушил ее. Умрет, и все.

И она сказала, прости меня.

Прости меня. Я сделала то, что ты говорил. Извини.

Пожалуйста. Ну пожалуйста. Извини.

Он сел в постели. Сидит, молчит.

Она сказала, что действительно забыла о том, что отдала пирог, но теперь вспомнила, что она это сделала, и просит прощения.

– Я не лгала, – сказала она. – Я забыла.

– Ты забыла, что отдала пирог этому Эндрю? – сказал он.

– Ну, наверное, отдала. Я забыла.

– Этому Эндрю. Ты отдала пирог Эндрю.

Да, сказала Красуля. Да, да, именно это она и сделала. И, зарыдав, она бросилась ему на шею, умоляя простить ее.

Ладно, стоп, прекрати истерику, сказал он. Не сказал, что прощает, но смоченным теплой водой полотенцем вытер ей лицо, лег с ней рядом, обнял, и довольно скоро ему захотелось проделать и все остальное.

– Все, не получит больше уроков музыки мистер Лунная Соната.

Но самое смешное, что она потом нашла этот пирог.

Она нашла его завернутым в посудное полотенце, потом в промасленную бумагу – точно как ей припоминалось. В таком виде пирог был сунут в хозяйственную сумку, которая свисала с крюка на веранде черного хода. Ну конечно! Веранда – идеальное место, потому что зимой туда не ходят, слишком холодно, но настоящих морозов пока нет. Наверное, она так и думала, когда вешала туда пирог. Место просто идеальное. А потом забыла. Была немного пьяна, не без этого. И забыла напрочь. А он тут и есть.

Она нашла его и весь выбросила. Стэну так и не сказала.

– Вышвырнула к чертям, – вздохнула она. – Он был вполне хороший, и там всякие дорогие фрукты и все прочее, но чтобы опять поднимать эту тему? Ну нет! И я его вышвырнула.

В ее голосе, который в грустных местах рассказа был таким печальным, опять зазвучало лукавство и затаенный смех, как будто все это время она рассказывала мне анекдот, в котором выбрасывание пирога было финальным и забавнейшим пуантом.