Захаров выжидательно поглядел на одного из сотрудников — обильно лысеющего, скелетообразного почти старика, который был старше Захарова лет на двадцать и которого тот пренебрежительно называл просто Лешей. Пока между Захаровым и Сережкой велся диалог, цепкие и умелые руки Леши успели облачить Президента в излишне теплый для лета спортивный костюм и приладить ему под куртку и на голову целый пучок из щупалец чудовища.

Вняв немому призыву начальника, Леша печальным, почт траурным голосом пояснил:

— Это один из прототипов виртуальных машин, Сергей Николаевич. Благодаря им отпадает необходимость в традиционном интерфейсе между человеком и виртуальными мирами. То есть в компьютере в том виде, в котором он известен публике, потребности больше нет. Но поскольку это прототип, та, соответственно, экземпляр он штучный и до внедрения в массовое производство требует проведения испытаний. А случай выступить в качестве испытателя выпал именно вам. В документе, под которым вы при регистрации поставили галочку, много что объясняется. Но сам документ вы, конечно, не читали.

— Не читал. Знаете, мне подумалось, что особыми художественными достоинствами ваше Соглашение вряд ли обладает и не стоит того, чтобы тратить на него время.

— Художественными — нет. Разъяснительными же — вполне.

Говорил Леша мягко, даже ласково, что не мешало его словам, принимая во внимание обстоятельства, звучать издевательски.

— Ну, хорошо, — сдался Сережка, — полежу тут у вас денек. Может, два. Сколько эти ваши испытания займут времени?

— О, не один год! — Захаров вновь заулыбался. — Года три-четыре. Вы не волнуйтесь: современное состояние медицины позволяет поддерживать функции организма в состоянии полуанабиоза в течение и гораздо более продолжительного срока!

— К-какого анабиоза?!

— Я же говорю: полуанабиоза. Полу. Все функции организма сохраняются, но сильно замедляются. Кроме мозговой.

— А мозговая функция совсем не сохраняется?!

— Наоборот, не замедляется. Сознание останется ясным. На вашем здоровье все это, уверяю вас, никак не отразится.

— Нет. Ну, подождите! — взмолился Сережка, пытаясь сорвать с себя щупальца, которые, казалось, уже срослись присосками с его собственным телом. — Почему сразу на несколько лет? Кому это нужно? Давайте начнем с недельки, а?

— Сергей Николаевич, дорогой, — Захаров присел к Сережке и обнял его за плечи, прекратив тем самым всякие трепыхания, — и недельку, и месяц, и даже год уже позади. Пройденные этапы. Вы поймите, мы не состояние полуанабиоза здесь испытываем, а будущий образ жизни всего человечества! Ваша слава затмит славу таких первооткрывателей, как Колумб и Гагарин! Благодаря нашей технологии человеку больше не придется страдать в этом «лучшем из миров», не оправдывающем свое название и на четверть процента. Мы подарим ему новый мир. Будущее человечества — не в каких-то там обитаемых мирах у черта на куличках, куда добираться тысячу лет. Будущее человечества здесь! — Захаров похлопал панель металлического осьминога, отчего тот радостно булькнул в ответ. — Здесь столько обитаемых миров, что их число ограничено лишь нашим собственным воображением. К будущему мы готовы. Дело за малым — практическими испытаниями в течение нескольких лет. Будущее уже за ближайшим углом! Осталось лишь сделать несколько шагов и дойти до него! Так давайте пройдем эти несколько шагов вместе, а?

— Это все немыслимо интересно, но все-таки не могу, — Сережка нерешительно извивался под рукой Захарова. — У меня квартира. За нее платить надо. Да еще кошка у меня. Это затруднительно.

— Квартплату мы берем на себя.

— А…

— А когда вернетесь, найдете все таким, каким оставили сегодня.

— А…

— А до тех пор вас ждет увлекательнейшее приключение, о котором, уверяю вас, вы будете с ностальгией вспоминать всю свою жизнь.

— Господи… Послушайте, мне ведь, наверное, в командировки придется часто ездить. А я, понимаете, летать боюсь. Все-таки я для вас далеко не лучший кандидат.

— Летать никуда не надо. К тому же виртуальные самолеты не падают, не беспокойтесь.

Сережка с удовольствием уперся бы рогом, но присутствие в комнате нескольких мужчин, его опасений не разделявших, указывало на тщетность такой тактики.

«Побьют», — не без резона мысленно поморщился он.

— Короче, если настоящих противопоказаний и причин отказаться от работы, на которую вы осознанно шли, у вас нет, больше нам голову не морочьте, Сергей Николаевич! Раньше надо было думать. Раньше! А теперь ни у вас, ни у нас обратной дороги нет. Так, запускаемся! — Захаров обернулся к остальным присутствующим, давая понять, что рассматривает Сережку в качестве статиста и мнением его более не интересуется. — У нас по расписанию через три часа церемония вступления Президента в должность. Начали уже, начали!

Отвечал Захаров все неохотнее. Было заметно, что вступать в спор, убеждать, взвешивать, сомневаться в его планы не входило. Последними словами Захарова, которые Сергей помнил, были:

— Я вот думаю: может, ему всего и не надо знать? Я имею в виду, знать заранее.

Дальше все было как в тумане. Просьбы. Мольбы. Угрозы. Угрожал он. Угрожали ему. Разве что до драки не дошло. А лучше бы, наверное, дошло. Они бы вышвырнули его, и на этом бы все и закончилось. Конечно, наверняка маялся бы сейчас дома, все так же без работы, без перспектив, без интереса с чьей бы то ни было стороны. Но лучше уж так, чем как сейчас: сознанием-то он здесь, а где его тело? Где вообще гарантии, что оно еще живо? Что какой-то ниточкой, каким-то чудом сознание с телом еще соединено?

Теперь он знал достаточно — правда, не столько об игре, сколько о себе самом, — но старался о новых знаниях этих особо не думать и уж тем более не распространяться. Однако скрывать свою неуклюжесть, некомпетентность и бесталанность становилось все труднее.

«Если человек бесталанен, он бесталанен во всем», — заключил он как-то, в момент особого разочарования в себе.

Сергей снова бросил взгляд в окно. Он провел в кресле у компьютера не менее четырех часов. Сонливости или усталости не было. Как не было и многих других чувств, ощущений.

То, каким образом сон настигал его, отчего-то вселило в него уверенность, что он прекрасно мог бы обходиться и без сна. Тем не менее он следовал ритуалу отхода ко сну, боясь прервать эту, возможно, единственную связь с прежней жизнью, с «тем» миром, с миром, который он лишь теперь начал видеть с другой, более позитивной стороны.

Снились ли ему сны, он не знал. Он просто ложился, закрывал глаза и погружался в сон. И если бы не этот загадочный шарик, на то, чтобы заснуть, ему хватило бы и двух минут.

Его пробуждения были не менее загадочными. Будильника или иного подобного устройства ни в спальне, ни в других уголках дворца он не обнаружил, что не мешало ему начинать новый день, словно его включали неизвестной кнопкой, ровно в восемь, одетым в деловой костюм и попивающим кофе в трапезной зале в компании Виктора. Всезнание Виктора внушало ему благоговение, а всеведение — ужас.

Виктор был личным помощником Президента, обеими его руками, глазами, ушами и даже мозгом. От его плотной, монолитной фигуры, придававшей ему своими скупыми, но при этом экспрессивными движениями сходство с памятником, исходила самоуверенность хитроватого слуги, готовящего себя к тому, чтобы сыграть в подходящий момент роль истинного хозяина.

Утро четвертого дня его пребывания в игре снова застало Сергея механически помешивающим лоснящуюся жидкость в излишне грубоватой для президентского сервиса чашечке. Виктор уже сидел напротив, углубившись в бумаги, веером разложенные на его стороне стола, и то ли с показным, то ли настоящим удовольствием вовсю причмокивал коричневой жижицей, которую он беспрестанно подливал себе в чашку.

— Виктор, вам действительно нравится этот кофе или вы только делаете вид? — поинтересовался Сергей с нескрываемым раздражением.