Опять встает вопрос: кому верить? Шерифу Гутри, который отказался от взятки в 150 тысяч долларов и чьи показания подтверждены двумя репортерами; или лейтенанту Батлеру, который был избран синдикатом в качестве посредника для предложения о взятке, который так плохо хранил записи переговоров, показания которого подтверждены только показаниями уголовных преступников и который был вне себя от страха за минуту до вывода Освальда в гараж? И Комиссия Уоррена, и Комитет Стокса пришли к заключению, что Гутри ошибался и Руби не был вовлечен в попытку чикагской мафии захватить Даллас. Непонятно при этом, как же ему удалось обосноваться там и уже в первые месяцы приобрести такое влияние, что он смог вызволить сестру из тюрьмы.
Когда случаются большие катастрофы, которые, казалось, легко можно было предотвратить, у людей невольно начинают шевелиться мысли о сознательной замешанности представителей власти. Огромный японский флот двигался в направлении Перл-Харбора одиннадцать дней и не был обнаружен американской разведкой. Поднявшиеся с авианосцев бомбардировщики летели до цели два часа и тоже не были вовремя замечены ни патрульными американскими судами, ни патрульными самолетами. Да и патрулировал ли кто-то в те утренние воскресные часы? То, что японская армада могла подкрасться незамеченной, кажется настолько невероятным, что недавно возникли теории, утверждающие, будто Рузвельт получил сообщение от такого-то разведывательного самолета, но нарочно скрыл его, чтобы дать японцам нанести удар и сделать войну неизбежной.
Я не удивлюсь, если возникнут теории, объясняющие гибель двухсот морских пехотинцев, взорванных в казармах в Бейруте осенью 1983 года, намеренной небрежностью командиров: они, мол, знали о возможности атаки и специально не приняли мер, чтобы получить повод остаться в Ливане. И найдутся люди, которые поверят этому бреду.
Да, действительно, все эти несчастья несложно было предотвратить. Командующий военно-морскими силами в Перл-Харборе должен был приказать, чтобы хотя бы треть личного состава оставалась на боевых постах у зенитных орудий и в кабинах истребителей даже в часы утренней молитвы по воскресеньям. Шеф полиции Карри мог бы распорядиться очистить помещение управления от журналистов на время нахождения там Освальда. Командир морской пехоты в Бейруте имел все основания (особенно после взрыва американского посольства за несколько месяцев, до этого) окружить казармы рвом и разрешить солдатам держать автоматы заряженными и стрелять по подозрительным машинам, не реагирующим на предупреждения.
Но сохранили бы все эти командиры свои посты, если бы они решились на столь «крутые» меры? Весьма сомнительно. Под давлением возмущенного общественного мнения они очень скоро были бы смещены. Они знали, что проявить решительность гораздо опаснее, чем допустить катастрофу. Во всяком случае, и командир морской пехоты в Бейруте, и шеф далласской полиции Карри были оставлены на своих постах несмотря на случившееся.
Если иметь все это в виду, то станет ясно, что Руби не было никакой нужды вступать в заговор с полицейскими. Ему вполне довольно было иметь их приятелями. Он болтался у них на глазах по коридорам управления в пятницу, болтался и в субботу. С чего мы должны думать, что кому-то из них пришло бы в голову остановить его в воскресенье и потребовать объяснений? Он был свой.
При всем вышесказанном, остается один полицейский, в поведении которого цепь подозрительных действий выглядит трудно объяснимой простым желанием покрыть свои оплошности. Сержант Дин, по его словам, вернулся в Даллас в пятницу 22-го ноября, почти одновременно с приездом президента. Он якобы охотился на оленей на юге Техаса. Следователь не спросил его, и он не стал объяснять, зачем он вернулся из увлекательной поездки, когда у него было еще два свободных дня — пятница и суббота.
На службу он пришел в воскресенье в 7 утра. Ему было поручено обеспечить проверку и охрану гаража, и впоследствии он дал довольно сбивчивые показания о двери, ведшей из гаража в соседнее здание. Вскоре после того, как схваченного Руби отправили наверх в камеру предварительного заключения, он тоже поднимается на третий этаж. Зачем? Сержант не мог внятно ответить и на этот вопрос.
Больше того: примерно час спустя, не получив на то никакого специального приказа, он мчится в Паркландскую больницу, куда был отвезен смертельно раненый Освальд. Там он заговаривает с матерью убитого, заходит вместе с ней освидетельствовать тело. Все это проделывается якобы под воздействием необъяснимого порыва.
Письменные доклады Дина о случившемся тоже изобилуют трудно объяснимыми противоречиями. Если собрать воедино все его изворачивания, картина складывается такая: он сказал радио- и тележурналистам сразу после выстрела, что видел Руби спускающимся по северному въезду, а лейтенанту Пирсу около 2.30 — что Руби назвал северный въезд местом своего входа в разговоре с ним, сержантом Дином. От своего заявления журналистам он отрекся, но что было делать с лейтенантом Пирсом, который помнил сказанные ему слова? Дину нужно было любой ценой доказать, что его разговор с Руби о месте входа действительно имел место. Но единственное время, когда это могло произойти — те десять-пятнадцать минут, что он был в камере Руби вместе с агентом Секретной службы Соррелсом. Соррелс с уверенностью заявлял, что при нем вопрос не был задан. Таким образом, становится ясно, что Дин распространял версию северного въезда еще до того, как он физически мог узнать о ней. То есть он знал заранее (от самого Руби, от Тома Ховарда или от кого-то другого), что такая версия будет распространяться. Следовательно, был в заговоре.
Правда, одно обстоятельство заслуживает внимания: во время суда показания Дина были самым мощным оружием обвинения, доказывавшего преднамеренность убийства, и, по мнению многих, привели к смертному приговору. Трудно представить, что он посмел бы так уверенно топить сообщника и не бояться, что тот в отчаянии выдаст его. С другой стороны, именно показания Дина о высказываниях Руби, сделанных до того, как задержанный был предупрежден о возможности использования их на суде против него, послужили защите зацепкой и позволили добиться пересмотра дела, назначенного судом в 1966 году. Похоже, Руби не держал зла на сержанта — из камеры смертника он послал Дину экземпляр Отчета комиссии Уоррена с дарственной надписью.
Есть и такая возможность: участие Дина в заговоре (если таковое имело место) не было известно Руби, сержант был связан с центральными фигурами самостоятельно. Учитывая то, что профессиональные убийцы имеют обычно запасные, подстраховочные варианты, его необъяснимая поездка в больницу вслед за раненым Освальдом приобретает зловещий оттенок. Так же, как и всплывшая позднее информация: в 1958 году Дина видели обедающим с главарем Далласской мафии, Джозефом Сивелло, как раз после того, как тот вернулся со съезда руководителей синдиката в Апалачине.
В мае 1964 года Дин потребовал, чтобы его испытали на детекторе лжи, и провалил испытание. В 1978 году Комитет Стокса «не смог договориться о дате взятия новых показания у сержанта Дина, а ответить, письменно на посланный список вопросов он отказался».
Представляется, однако, маловероятным, что сержант Дин выдал бы своих сообщников, даже если бы Комитету Стокса удалось заставить его встретиться со следователями еще раз. Страх смерти довлел бы над ним четырнадцать лет спустя, как и в 1964-ом году. Только человек, которому нечего терять, мог бы выдать организаторов убийства. И такой человек был. Летом 1964-го он готов был дать показания. Звали его Джек Руби.
Когда 14 марта 1964-го года присяжные вынесли ему смертный приговор, многие в зале суда были изумлены. Знаменитые адвокаты продемонстрировали такую неутомимость и умелость в замазывании очевидных фактов, приглашенные ими психиатрические светила так убедительно завертывали убийство закованного в наручники человека в паутину наукообразных терминов, что зрители ждали приговора лет на пять — не больше. Но 12 жителей Далласа, которых защита и обвинение отбирали, допросив 162 потенциальных присяжных, в течение двух недель, не дали затуманить им мозги и, просовещавшись меньше двух часов, единодушно послали владельца «Карусели» на электрический стул.
