Не только свидетели — сами допрашиваемые были поставлены в трудное и непривычное для них положение. Подавляющее большинство людей, составивших аппарат Комиссии Уоррена, являлись профессиональными адвокатами. Но дело, порученное им, не имело ничего общего с их обычной деятельностью. Не было ни клиента, интересы которого следовало защищать, ни противной стороны, которой следовало опасаться, ни судьи и присяжных, на совести которых должно было лежать принятие решения. Отыскание правдивой картины преступления было поручено людям, профессиональная подготовка которых настраивала их (как мы отметили в начале главы) на отыскание способов обхода правды, на умение не считаться с очевидностью.

Надо отдать должное рядовым следователям Комиссии: многие из них пытались сопротивляться искажающему давлению политических интересов. На заседании 6 февраля 1964 года некоторые из них требовали, чтобы допросы Марины Освальд продолжались; в противном случае они грозили отставкой. Директор-распорядитель Ранкин заявил, что Комиссия верит миссис Освальд, и в дальнейшем старался не проводить общих собраний. Профессиональные прокуроры Хуберт и Гриффин вели расследование убийства Освальда с такой настойчивостью и проницательностью, что были явно близки к открытию важных фактов, но их даже не взяли на допрос Руби, который Комиссия провела в Далласе в июне 1964 года. Почти все следователи в середине лета вернулись к частной практике и не принимали участия в составлении отчета.

Комиссия, которой, казалось бы, были предоставлены неограниченные средства, на самом деле была крайне бедна рабочими часами. Шестеро высокопоставленных членов ее продолжали заниматься своими прямыми обязанностями и для работы Комиссии уделяли время лишь урывками. Многие адвокаты-следователи, каждую неделю улетали на несколько дней, чтобы участвовать в работе своих юридических фирм. Как сказал один администратор: «Нам для этой работы нужны были сорок свеженьких выпускников юридических факультетов, а не горстка дорогостоящих консультантов».

Сравнение протоколов допросов с выводами, сделанными руководителями Комиссии и включенными в Отчет, обнаруживает множество несоответствий и логических несуразностей. Видно, как составители Отчета (которых правительство еще и торопило закончить расследование к 1 июня и лишь с трудом отодвигало срок сдачи, даря то неделю, то две, и так — до конца сентября) постепенно поддавались привычке манипулировать свидетельскими показаниями и отбирать их не по признаку правдоподобия и убедительности, а по признаку выгодности-невыгодности для клиента. Клиентом же, в образовавшемся вакууме, Комиссия избрала версию, предложенную ей в самом начале правительством и ФБР: оба убийцы (Освальд и Руби) действовали спонтанно, импульсивно и в одиночку. Председатель Комиссии Уоррен прямо заявил об этом на заключительном банкете, сказав, что отношения с правительством строились по аналогии отношений адвокат — клиент. Этим он также хотел подчеркнуть, что участники Комиссии обязывались хранить в тайне то, что им стало известно, ибо их «клиент» открыл им доступ к конфиденциальной информации.

Интересно, что поначалу судья Уоррен, видимо, предчувствуя невыполнимость ставившейся перед ним задачи, отказывался возглавить Комиссию. Но президент Джонсон призвал к его патриотизму, заявив, что когда стране грозит раскол и утрата доверия, когда сотрясены ее основы и президент заявляет, что вы — единственный человек, способный справиться с задачей, вы не можете сказать «нет» — не так ли?

Возможно, что восстановление спокойствия в стране и доверия правительству было необходимой и благородной целью, и люди, сознательно устремившиеся к достижению ее, действовали из лучших побуждений. Возможно, они даже не отдавали себе отчета в том, как облегчалась их задача при подобной переориентации: не отыскание правды, но отстаивание версии, восстанавливавшей спокойствие. Такой поворот событий выводил адвокатов — членов Комиссии — на проторенную дорожку. Теперь у них был клиент, чьи интересы следовало защищать, был небывалый судебный зал с миллионами «присяжных», был поток свидетелей и вещественных доказательств. Все приобретало привычную и понятную форму.

Задача упрощалась еще и тем, что «противник» был безмолвен до поры, неискушен в юридических тонкостях, лишен реальной возможности влиять на разбирательство, растерян, удручен. Имя ему было — здравый смысл.

Победить его казалось нетрудно.

Основанная главным образом на показаниях Руби и двух его служащих, официальная версия была сформулирована Комиссией следующим образом:

Выйдя из дому незадолго до 11 часов утра 24 ноября, 1963, Руби отправился к автомобилю, захватив свою таксу Шебу и транзисторный приемник. Он положил в карман пистолет, который обычно возил в багажнике машины в мешке с деньгами… Проезжая мимо полицейского управления по Мэйн-стрит, он увидел толпу, собравшуюся у здания…

Машину отпарковал на стоянке напротив телеграфного отделения Вестерн-Юнион. Ключи и кошелек положил в багажник, запер его, а ключ от багажника, где было около тысячи долларов наличными, спрятал в отделение для перчаток. Двери машины оставил незапертыми.

С пистолетом, двумя тысячами долларов наличными, без документов Руби вошел в телеграфное отделение и заполнил бланк перевода на 25 долларов для Кэрен Карлин (танцовщица из его кабаре)… Ему была выдана расписка со штампом, указывающим точное время отправления 11.17… Пройдя один квартал, отделявший почту от полицейского управления, Руби спустился в (подвальный) гараж по северному въезду и остановился за спинами полицейских и репортеров, ожидавших перевозки Освальда. Когда Освальда вывели из конторы внутренней тюрьмы (11.21), Руби быстро двинулся вперед и без единого слова выстрелил Освальду в живот, после чего был немедленно схвачен полицейскими.

Составление этой версии далось Комиссии не без труда.

Начать с того, что полицейский, стоявший у северного въезда в гараж, категорически отрицал, что кто-то, тем более Руби, мог пройти мимо него в гараж. Даже когда за минуту до выстрела мимо него выезжала машина лейтенанта Пирса, он посторонился всего на два шага и немедленно снова занял свой пост. Рой Юджин Вон имел до этого отличный послужной список. Он давал показания отчетливо, ни в чем не противоречил себе, и испытание на детекторе лжи подтвердило его правдивость.

Конечно, можно допустить, что он был сообщником Руби и просто упорно отрицал свою причастность к преступлению. Но на улице были другие люди (их опрашивали позже) — никто не видел человека, входящего через северный въезд. На другой стороне улицы стоял сержант Флуше, который отлично знал Руби и который уверял, что его даже не было поблизости. Двое из трех полицейских в выезжавшей машине лейтенанта Пирса тоже хорошо знали Руби — и они не заметили его. «В целом восемь свидетелей показали, что Руби не входил через северный въезд», — напишет пятнадцать лет спустя директор-распорядитель второй правительственной комиссии, расследовавшей это дело, — Роберт Блэйки.

Более того: внизу у конторы, в ожидании вывода Освальда стояла целая толпа корреспондентов и полицейских. Невозможно представить себе, чтобы человек, спускающийся по открытому пространству автомобильного проезда, не был замечен ни одним из них. Сама Комиссия вынуждена была признать: хотя более сотни полицейских и репортеров присутствовало в гараже за 10 минут до убийства Освальда, не удалось найти ни одного, кто бы видел, как Руби входил в гараж.

Правда, на следующей странице говорится, что три свидетеля видели неизвестного, похожего на Руби, двигавшегося вдоль нижней части въезда секунд за тридцать до выстрела. Кто же эти свидетели?