Одна из этих машин, с огромным ртом, похожая на гигантского крокодила, ползла по земле, заглатывая впереди себя песок. Позади машины ровной струей разливалась расплавленная магма. Ее разравнивали катками, и она быстро застывала, образуя твердую глянцевитую поверхность. По готовому шоссе двигалась передвижная электростанция, питая энергией ползущую печь.

Глянцевитая лента дороги, так же как рельсы и натянутые провода, уходила за горизонт.

Молния услышал сзади себя звонок. Он повернулся и открыл крышку телевизефона.

— У экрана полковник Молния.

— Здравствуйте, товарищ полковник! Докладывайте.

— Есть доложить, товарищ уполномоченный правительства. Наступление идет развернутым фронтом. Пройдено двести тридцать два километра семьсот двадцать метров. Расхождений с графиком нет.

— К месту прицела артиллерии сверхдальнего боя придете без опоздания?

— Рассчитываю прибыть к сердцу Каракумов в назначенное время.

— Я отгружаю вам части электроорудий.

— К монтажу орудий будет приступлено немедленно по достижении места назначения.

— Хорошо. Будьте добры, расположите так экран, чтобы мне были видны ваши войска.

Молния выполнил просьбу министра. В поле зрения телевизионной установки попали гигантские резиновые кольца, сами собой катившиеся по пустыне.

— Это наш водопровод, товарищ уполномоченный правительства.

— Ах да, помню, помню! Это ваш проект. Любопытно, любопытно. Подъедемте поближе.

Кольца двигались группами. Догоняя одну из них, машина Молнии поравнялась с большим закрытым автомобилем. У руля, изнывая от жары, сидел толстый человек в белой панаме. Перед ним был пульт с большим количеством кнопок.

Толстяк нажал кнопку. Одно из колец тотчас остановилось у конца проложенной резиновой трубы. Толстяк нажал соседнюю кнопку. Кольцо развернулось и улеглось продолжением резинового трубопровода, на сотни километров протянувшегося по пустыне. Через несколько секунд из отверстия трубы выехал маленький тягач, который, перемещаясь внутри резинового кольца, заставлял его катиться.

На двух легковых машинах подъехали люди и принялись соединять новую часть водовода.

Толстяк вытер платком красное лицо и мельком взглянул на Молнию.

— Жарко? — послышалось из машины. — Ну, ничего. Вот дадите воду — купаться станете.

Сидевший за пультом человек очень удивился. Полковник Молния не имел привычки разговаривать подобным образом. Но сам Молния рассеял удивление толстяка.

— С вами говорит уполномоченный правительства, — сказал он.

— Есть искупаться, Василий Климентьевич! — радостно закричал толстяк.

Автомобиль Молнии отъехал.

— Управление по радио тягачами внутри колец полностью оправдалось? — спросил министр.

— Полностью, — подтвердил Молния. — Таким образом, теперь совершенно ясно, что мы подведем к Аренидстрою средства сообщения, энергию и воду одновременно.

— Ваш проект живого конвейера удался, товарищ полковник.

— Это не могло быть иначе, товарищ уполномоченный правительства.

— Подождите, полковник! Сейчас у вас все выполняется по хронометру, потому что ничто постороннее не вмешивается. Не поклоняйтесь секундной стрелке, обращайте больше внимания на людей, на их состояние.

— В условиях точного расписания меня не ждут никакие неожиданности. Люди хорошо инструктированы и обладают высокой культурой труда.

— Наступайте, не сомневаясь в удаче!

— Есть наступать.

Молния закрыл крышку телевизора и огляделся.

Всюду наступали машины, а от них назад тянулись рельсы, провода, ряды мачт, глазурное шоссе, резиновый водопровод…

По шоссе двигались гигантские автобусы, напоминающие дома. Они везли подсменные армии рабочих.

Командующий наступлением полковник Молния направился в тыл. Он проезжал теперь мимо промежуточной железнодорожной станции, уже заканчиваемой постройкой. Здесь перегружались поезда. Порожняки мчались обратно. На смену им приходили новые составы, расчётливо посланные по графикам. Они везли шпалы, рельсы, мачты, провода, бензин, продовольствие и неисчислимые материалы, нужные самому необыкновенному и самому спешному строительству в мире.

Председатель недавно сформированного чрезвычайного кабинета министров генерал Кадасима встал и демонстративно покинул заседание сюгиина — нижней палаты японского парламента, где в этот момент обсуждался вопрос о мерах спасения японского народа.

В ушах у Кадасимы еще стоял пронзительный крик с галереи: «Бака! Бака!»

Генерал только что зачитал свой замечательный проект обращения к населению древнейшей страны Ямато.

— Однажды бог воздуха Шанаи, беседуя с супругой и задумчиво глядя на облако, окунул своё копьё в пурпурное море. Капли, упавшие с копья, затвердели и образовали нашу Страну Восходящего Солнца, — так начал свою речь генерал Кадасима.

— Представляя Японию, страну былых великих стремлений, я уверен: перед лицом гибели мира наша великая нация должна продемонстрировать свое величайшее единение! Не борясь с неотвратимым, посланным миру свыше, она не позволит все же мировой катастрофе отнять у японцев хотя бы одну человеческую жизнь. У каждого японца всегда есть в запасе средство, перед которым бессильны все силы и людей и природы. Японец не станет жертвой мировой катастрофы. Нет. Он сам уйдет из жизни, падая только вперед. Японцы не забыли священного обычая сеппуку, не разучились еще делать харакири. У каждого японца найдется еще близкий друг, который возьмет на себя роль кайтсаки, чтобы отсечением головы уменьшить страдания.

Генерал Кадасима призывал японцев мужественно уйти из жизни. Он призывал к ста миллионам самоубийств.

Предварительное обсуждение проекта вызвало переполох в правящих, духовных и промышленных кругах.

Концерн Мицубиси, захваченный общим порывом национального единения, не дожидаясь окончательного утверждения проекта, переключил свои сталелитейные заводы на производство ста миллионов вакасатси — традиционных кинжалов прекрасной японской стали, длиной в девять дюймов, необходимого атрибута процедуры харакири, по пяти иен за штуку.

Банк Фурукава, служа посредником между концерном Мицубиси и другими, сумел заработать на этом деле не менее двадцати миллионов иен.

Генерал Кадасима и его проект взволновали сердца японцев. В первый же день в виде демонстрации солидарности с мыслями достойного генерала более ста виднейших чиновников и военных одновременно покончили жизнь самоубийством посредством харакири.

Правда, как всегда, нашлись злые языки и очевидцы, которые утверждали, что повстречали кое-кого из них в слегка измененном обличье.

Как бы то ни было, но с помощью усердных газет генерал Кадасима, блюститель былых традиций, на день стал человеком с самым шумным именем.

И вот теперь этот самый генерал Кадасима, имя которого все еще можно было прочитать на валяющихся на мостовой газетах, демонстративно вышел из зала парламента. В ушах его все еще стоял крик: «Бака! Бака!»

Никогда ни один японец не позволил бы себе произнести это слово на улице. Самое ужасное ругательство, какое можно услышать в устах японца, — это сравнение с черепахой! Но в парламенте можно крикнуть даже самому почтенному старику, даже автору такого потрясающего проекта: «Бака!», что на хорошо известном Кадасиме русском языке значит «дурак».

Кадасима пожал плечами, застегнул верхнюю пуговицу генеральского мундира, которую незаметно для себя расстегнул, и поспешил к выходу.

Было еще слишком рано. Автомобиль не ждал генерала. Кадасиме же было мучительно стыдно вернуться в здание гикая и вызвать шофера.

Кадасима вышел на улицу и пошел пешком, решив дойти до первой остановки такси или рикш.

Взглянув на прохожих, генерал спохватился, вынул из кармана черную повязку и завязал ею нос и рот. Такие черные повязки имели сегодня все прохожие. И немудрено. Если многие благоразумные японцы носили повязки даже в обычное время, предохраняя свои легкие от пыли, то теперь… теперь это было необходимо.