— Попадется, так и пощупаю, — ответил сибиряк.

— Больше версты воронка! — вдруг свистнул самый молодой из таежников, видимо, только теперь представивший величину кратера. — А какая в тайге сделалась воронка? Страсть охота поглядеть.

— Наверно, не меньше, чем в Аризоне.

Плотовщик долго молчал, приглядываясь к Бакову, потом пододвинулся к нему:

— Ученый, я вижу, ты, мил человек, — почтительно начал он. — Бечева, видать, сердцу твоему не под силу. Пошто бы тебе нам грамотой своей не пособить? Давай подрядись ко мне. Мы с тобой наперед плотов на шитике сплавимся. Страховую премию за овец мне схлопочешь?

Баков даже сел, забыв про сердце. Плыть вниз по Подкаменной Тунгуске, мимо места катастрофы в тайге?!

Баков способен был юношески увлекаться. И когда профессор «вспыхивал», как говорили его былые сотрудники, то уж не знал удержу. Сутками напролет сидел в лаборатории, и его оттуда порой выводили под руки. А если не было вдохновения, неделями мог валяться на диване, ленясь подойти к столу.

Поднявшись во весь рост, он оказался почти на голову выше кряжистого плотовщика.

— Схлопочу тебе премию, хозяин! — заверил Баков. — Схлопочу, ежели доставишь меня к месту, где взрыв произошел, ежели согласишься вместе со мной кратер посмотреть.

— Смотреть — смотри. А я, паря, для опасности в шитике тебя обожду.

Баков хохотал. Хлопая таежников по спинам, торопил своего нового спутника.

Плотовщика звали Егором Косых. Он дивился на неуемного ссыльного. Но и сам заразился его нетерпением. Поручив своим помощникам собирать разбитые плоты, он принялся снаряжать шитик, имевшийся на одном из плотов.

Через час Баков и Косых, простившись с ангарцами, поплыли вниз по Подкаменной Тунгуске.

Зашло солнце, наступили сумерки. Небо затянуло тучами, стал накрапывать дождь, а темноты все не было, и путники не останавливались.

— Что-то долго не темнеет, — удивился сибиряк, никогда не видавший белых ночей.

Остановились на привал, так и не дождавшись темноты.

— Тут уж, Михаил Иванович, твоя скала ни при чем, — сказал Косых, смотря на освещенные без солнца тучи. — Говорю тебе, черт.

Ночью пошел сильный дождь, но все равно было светло. Пораженный профессор отметил, что желтовато-зеленые, иногда розовые лучи пробиваются через слой дождевых туч.

На третьи сутки шитик достиг Ванавары.

Три домика фактории ютились на высоком берегу. Здесь путники встретили первых очевидцев катастрофы. Баков сидел с тунгусами на берегу, угощал их табаком, рассуждал об охоте, о погоде и постепенно подводил разговор к интересующему его предмету.

Но старый тунгус Илья Потапович Лючеткан, с коричневым морщинистым лицом и такими узенькими глазами, что они казались щелками, неожиданно сам заговорил об этом:

— Ой, жаркий ветер был, баё! Потом наши люди ходили в тайгу. Олени находили, дохлый, шерсть паленая… Видали: вода вверх сильно бьет. Много сажен… Пришли, рассказали. Потом очень кричали, корчились. Все сгорели, померли. Пойди, посмотри, баё. Ожогов не найдешь, однако.

Баков видел трупы несчастных, над которыми голосили старухи и начинал камлание шаман.

Старый, иссохший, в высокой шапке и в парке с цветными ленточками, он бил в бубен и кричал, что ослепительный Огды, бог огня и грома, сошел на землю и сжигает всех и вся невидимым огнем.

Глаза у шамана закатывались, он страшно вращал белками и бился о землю, пока на губах у него не выступила пена.

Собравшиеся в кружок тунгусы курили трубки и кивали.

— Говорю, черт, — сказал Косых и сплюнул.

Верный условию, он готов был ждать Бакова, который решил отправиться в тайгу. Плотовщик, которому почему-то полюбился ссыльный, пытался даже подрядить ему в провожатые тунгусов, но никто из них не согласился.

— Вот что, паря, — сказал тогда Косых. — Один в тайге пропадешь. Мне теперь черт не брат. Пошто бы и не посмотреть на этого ихнего Огды. Пойдем для опасности вместе, только слово дай, что премию мне схлопочешь.

Баков рад был товарищу.

Поговорив с тунгусами, решили не идти в тайгу пешком, а плыть в шитике по таежным речкам.

Место катастрофы находилось верстах в шестидесяти от Ванавары. Тунгусы помогли перетащить шитик волоком до бурной речки. Сплавляясь по ней, можно было, как они говорили, добраться до страшного места.

Тунгусы с жалостью смотрели на «отчаянных баё» и качали головами.

Шитик помчался по бурной воде, проскакивая между подбеленных пеной камней.

Вскоре Баков и Косых увидели небывалую картину. Тайга, где нет опушек и прогалин, где лиственницы растут одна подле другой на всем протяжении, эта тайга сколько хватал глаз была повалена, деревья вырваны с корнями, которые указывали на центр катастрофы.

Два дня плыли путники среди поваленной тайги. Баков подсчитал, что деревья вырваны на площади диаметром верст в сто двадцать, а если прибавить и вырванные на возвышениях, то площадь лесовала будет не меньше всей Московской губернии.

Косых дивился и угрюмо молчал. Один раз только сказал:

— Видать, паря, здешний дьявол будет поболе американского.

Баков и сам думал, что кратер в тайге, к которому они стремились, может действительно оказаться больше аризонского.

— Эх, Егор Егорыч! — с размаху ударил он таежника по плечу. — Теперь бы под мое начало экспедицию Императорской Академии Наук вызвать! Какой научной сенсацией была бы находка гигантского метеорита!

— Известно, — соглашался Косых.

— Я б тебя, отец, коллектором экспедиции назначил.

— Пошто ж не так? Можно и коллектором. Премию за овец схлопочем — и депешу в Петербург, в самую эту Академию.

— Как бы не так! — вздохнул и сразу ссутулился Баков. — Для академического начальства не существует больше профессора Бакова, который два года назад должен был баллотироваться в Академию. Есть политический ссыльный, у которого дочь жандармы убили на Обуховском и который… Э, да что там говорить! — и он махнул рукой.

Косых умел ни о чем не спрашивать и стал свертывать цигарки и для себя и для Михайлы Иваныча. Больше об этом не говорили. Баков прекрасно понимал, что ему суждено сейчас тянуть бечеву или наниматься к плотовщикам, а не возглавлять научные экспедиции.

И все-таки он оказался первым ученым, добравшимся до центра тунгусской катастрофы.

Баков и Косых, поднявшись на возвышенность, увидели внизу плоскогорье, на которое указывали все вывороченные корни.

Сверху отчетливо был виден фонтан воды. Но он бил не из дна кратера, который рассчитывал увидеть здесь Баков.

Кратера не было!..

Там, где гигантский метеорит, летя с космической скоростью, должен был врезаться в землю, а его энергия движения перейти в тепло и вызвать взрыв, в этом месте никакой воронки не оказалось. Вместо ожидаемого исполинского кратера Баков и Косых увидели лес, стоящий на корню…

Это был странный, мертвый лес с деревьями без вершин, коры и сучьев. Их словно срезало, как заметил сразу Баков, вертикальной, рухнувшей сверху волной. Деревья уцелели лишь там, где были перпендикулярны ее фронту. Всюду, где удар пришелся под углом, лиственницы были повалены веером на гигантской площади.

— Айда, паря, вниз, — предложил Косых. — Что-то чудно мне это.

— Стой, дурная голова! — рявкнул Баков. — И шагу не смей делать! Сдается мне, что бог Огды имеет отношение не только к шаманам, но и к физикам…

Сибиряк удивленно посмотрел на своего товарища, который, как он уже успел убедиться, трусостью не отличался.

— И придется нам с тобой, Егор Егорович, все-таки написать в Академию Наук! — кричал на всю долину возбужденный Баков.

Он стоял подбоченясь и смотрел вниз на диковинный мертвый лес, в котором смертельно были поражены «богом Огды» тунгусы.

Баков написал в Императорскую Академию Наук о тунгусском феномене, настаивая на присылке в тайгу экспедиции, в которой он готов был принять участие хотя бы в качестве проводника или рабочего.