Этими приемами Ванини существенно отличался от Бруно, который в своих писаниях был прямодушен до конца.

Тем не менее в решительный момент, когда пришел час расплаты за исповедуемые им взгляды, когда Ванини явился перед судилищем и на место казни, он показал себя истинным борцом за свободу мысли, подлинным героем новой эпохи, достойным соратником Джордано Бруно: он признал себя безбожником и, вопреки клевете и гнусным наветам своих противников, умер мужественно, как убежденный в своей правоте мученик.

Вдумчивый читатель, наверное, спросит: неужели духовенство той эпохи было сплошь так невежественно, так глухо к завоеваниям науки, что ничего в ней, кроме ереси, богохульства и безбожия, не видело?

Нет, конечно. Не нужно забывать, что многие образованные люди XIII–XVI веков выходили из среды духовенства, имевшего и возможность и время для изучения науки и философии. Не нужно забывать, что свет подлинного знания впервые стал исходить в ту пору из монастырей, которые являлись едва ли не единственными хранилищами старинных рукописей и книг. Вспомните Альберта Великого, Рожера Бэкона. А кто такие были Джордано Бруно, Лючилио Ванини? Монахи, братья монашеских орденов.

Однако большинство верхов духовенства и крупнейшие представители католической и протестантской церквей хорошо понимали, что достижения науки противоречат их сословным интересам, связанным с судьбами дворянства и богатеев города, что наука, выступая против религиозного мировоззрения, разоблачая его ложность, тем самым подрывает господствующее положение «отцов церкви», основу их власти и могущества. Но они чувствовали, что сила науки неодолима. Поэтому-то «отцы церкви» всячески пытались «примирить» науку со «священным писанием», «обезвредить» ее, сделать ее служанкой религии, использовать ее для доказательства желанных им взглядов. Они сравнительно снисходительно относились к научным трудам, изложенным по-латыни, т. е. на непонятном для большинства населения языке, и строго преследовали авторов, писавших и печатавших свои произведения на родном языке.

Схоласты, стоявшие на страже интересов церкви, были по-своему образованными людьми, образованностью отличались и верхи церкви, начиная с некоторых епископов и кончая самим папой и его ближайшими сотрудниками — кардиналами. Многие из них были знакомы с наукой, про себя и для себя признавали ее, но, защищая свои сословные интересы и позиции, боролись с ней. Вот почему всякая новая научная идея, всякое новое открытие в науке подвергались не только гонению со стороны инквизиции, но и критике, а порой и жестокому обстрелу со стороны схоластов. Правда, бывало и так, что схоласты придерживались буквы «священного писания», опровергали выводы науки наивно, плоско, смехотворно. Но были между ними и такие, что вели свою атаку на науку хитро и умно. С ними надо было уметь считаться. Их надо было бить не рассуждениями, а бесспорными фактами, доказательствами, которые были бы основаны на точном наблюдении, на очевидном опыте.

Центральным вопросом, вокруг которого в XVI и в первой половине XVII века разгорелась борьба науки и религии, был вопрос о нашей Солнечной системе.

Церковь твердо и непреклонно держалась взглядов Птоломея (жил во II веке нашей эры). Это был замечательный математик и астроном. Его сочинение, которое арабы назвали «Альмагестом» («Великая книга»), заключало в себе всю мудрость астрономов далекой старины. И мудрость эта питала людские умы целых четырнадцать веков.

Как же представлял себе Птоломей устройство нашего мира — Солнечной системы? Чему учил других и во что верил сам?

Все мироздание, говорил он, состоит из девяти небес, из девяти «небесных твердей», сложенных из нетленного прозрачного хрусталя. Самое высокое, девятое небо объемлет все остальные: это, как называли его средневековые ученые, «Эмпирей», рай, обиталище блаженных праведников. Под ним лежит восьмое небо: оно усеяно звездами. А ниже идут, по порядку, одно охваченное другим, все остальные небеса: сперва хрустальная «твердь» со «звездой» по имени Сатурн; затем «шестое небо», где спокойно плывет «благодетельное и благоприятное для человека светило» Юпитер; дальше еще одно (пятое) небо, на котором, отливая цветом крови, находится «злобный Марс».

Мы подошли к четвертому небу. Что же красуется на нем? Солнце — «владыка, князь и правитель всех других светил», «душа мира, громадный шар, освещающий своим светом все пространство». Под небом Солнца следуют одна за другой еще три хрустальных «тверди»: небо Венеры, небо Меркурия и небо Луны.

Где же Земля? Ее не забыли. Она расположена в центре мира, она — средоточие всех девяти небес. Она неподвижна, а все девять хрустальных «твердей» вместе со своими светилами — Солнцем, Сатурном, Юпитером, Марсом, Венерой, Меркурием и Луной — безостановочно со дня сотворения мира по воле всеблагого и всемогущего творца вертятся вокруг Земли. И от движения небесных сфер и светил в беспредельном пространстве мира раздается дивная божественная музыка. Но… Увы! Мы, смертные, не слышим, не можем слышать этих волшебных звуков. Ибо «наши уши остаются закрытыми для небесной гармонии, подобно тому как наши глаза закрываются перед лицом Солнца, нестерпимый свет которого ослепляет нас».

Так думал Птоломей. Так учили и «отцы церкви» и схоласты, подкрепляя учение Птоломея словами «священного писания». Но не все люди смирились с этими фантастическими представлениями. Мы знаем, не смирился Бруно. Не смирился и учитель Бруно — Коперник, сын польского булочника, ставший одним из величайших ученых мира (1473–1543).

Глубокий, проникновенный ум и простое, отзывчивое сердце — вот дары, которыми щедро наградила его природа. Всю свою жизнь отдал он науке, и прежде всего астрономии. Ни почести, ни богатство его не занимали. Жизнь скромная, полная дум о тайнах мироздания, досталась ему на долю. Прекрасная доля! Она, независимо от его стремлений, привела Коперника к немеркнущей славе. Размышляя о системе Птоломея, Коперник увидел, что она слишком сложна, запутанна и загромождена многими неясностями и что для выяснения действительной системы мироздания нужно допустить следующее:

1) что не Солнце «ходит» вокруг Земли, а Земля движется вокруг Солнца, вращаясь при этом вокруг своей оси;

2) что в центре нашего мира находится не Земля, а Солнце;

3) что, подобно Земле, все остальные известные тогда планеты — Меркурий, Марс, Юпитер и Сатурн — тоже имеют двойное движение: одно — вокруг собственной оси, другое — вокруг Солнца.

Тогда, говорил Коперник, все будет просто и ясно. Тогда мы поймем, почему бывает на Земле то день, то ночь, по какой причине весна сменяется летом, а за летом следует сперва осень, а потом и зима. Тогда станут ненужной выдумкой и те бесконечно сложные, запутанные пути планет и «хрустальных небес», о которых говорят приверженцы Птоломея.

Так предположил Коперник. Но не только предположил, а и доказал: наглядно, вычислениями, неопровержимыми доводами. Тридцать лет работал он над сочинением, в котором излагались доказательства в пользу нового взгляда на наш мир. Но, опасаясь преследований, он не решился при жизни напечатать свой труд.

Коперник

И «Шесть книг о вращении небесных сфер» — так называлось сочинение Коперника — появились в свет лишь в 1543 году, вскоре после его смерти.

Трагическая смерть Джордано Бруно, отдавшего весь свой талант защите взглядов Коперника, наглядно показала, насколько основательны были опасения последнего. Но еще показательнее был суд инквизиции над Галилео Галилеем (1564–1642).

Гениальный итальянский ученый, уроженец города Пизы, еще в юности поражал своих учителей разнообразием дарований. Первоклассный математик и физик, механик и астроном, Галилей в то же время любил музыку и живопись, занимался поэзией, считался знатоком литературы, прекрасно писал по-итальянски, славился своим художественно отточенным языком, красоту которого невольно чувствует всякий, кому привелось читать его произведения.