В последних числах августа Зуев и Вану без особых приключений возвратились в Березов.

Оголились деревья. Обь в седых барашках ежилась, сопротивляясь ветру с Ямала.

Атаман Денисов встретил Зуева как родного человечка.

— Живой… Братец ты мой…

Волосы Зуева спутались, щека щеку достает, глаза жесткие. Кашляет. Допекла, допекла тундра полярная. Какие пространства одолел, скажи кому…

— Зови команду!

Зуев не тронулся с места.

— Дядьку Шумского не уберег. — В горле запершило. — Помер крестный.

— Вон как.

— Не уберег…

— Да ведь дело такое… Не стариковская забота в тундры ходить.

— Это, атаман, особый был старик.

— Как он чучела делал! А как убивался, когда ты в Небдинские юрты ходил! Господи, прими его душу грешную…

Помолчали.

— Ерофеев в слободе?

— Дончак? — спросил атаман.

— Ну.

— Нет, не появлялся. А с тобой его, что ли, нет?

— Покинул отряд. И в Сале-гард не приходил?

— Не было у нас дончака.

Атаман горестно покачал головой.

— Думаешь, погиб? — спросил Зуев.

— Другого пути, кроме Березова и Сале-гарда, тут нет. Одна дорога — Обь. По ней ходим…

Сухими глазами Зуев смотрел сквозь слюдяное окошко. Лошадь у плетня. Стог сена. Вдали стена леса.

Снаружи кто-то подошел к завалинке и, приставив ладони ко лбу, вглядывался в избу.

Петька!

Зуев вышел во двор.

— Ждал во все жданки, — кинулся к нему мальчик. Петька окреп, постригся в кружок — настоящий казачонок.

— Да ты скоро атаманом станешь! — сказал Зуев. — Меня ростом догоняешь.

— Атаманом не хочу.

— Что так?

— А так.

— Жизнь ничего?

— Известное дело — сиротская жизнь.

Они медленно брели по улице. Сбоку — верный Петькин пес Бурый.

— Вася, я вот что надумал, — сказал Петька. — Хочу быть натуралиссой.

— Чего? — Зуев попытался улыбнуться. — Натуралистам медалей не дают.

— На кой мне медаль. Помнишь, говорил — в Тобольске есть школа.

— Есть.

— Буквы кой-какие знаю. А счету выучусь. Или с собой бери. Куда хошь пойду. Чего хошь добуду.

— Добытчик ты известный. Да не могу взять с собой.

— Мал, да?

— У нас дорога долгая. А вот насчет тобольской школы — тут резон есть.

Денисов поддержал Зуева — богоугодно пристроить сироту. Мальчонка справный. За коштом дело не станет. Худо-бедно, а на кошт березовские казаки соберут деньжат.

Вану пропадал у своих сородичей.

Зуеву показали приземистую юрту без окон. Свернувшись калачиком, Вану спал на кошме. Тлел очаг. Баба в залатанном кафтане раскачивала люльку, подвязанную к матице.

Ни слова не говоря, Зуев толкнул остяка. Тот даже не пошевелился.

— Зацем присёл? Спит музенек! — вскричала баба.

— Муженек?

— Хоросий музенек.

— Послушай, Вану мой проводник. Он ходил со мною к морю. Теперь я ухожу в Тобольск.

— Уходи, уходи. Ты — русский, уходи к русским. Вану со мной зить будет.

За несколько месяцев совместного путешествия Вася привязался к остяку. Ему был мил этот бесхитростный, славный человечек. Жаль расставаться. Махнул рукой:

— Черт вас разберет…

Что осуждать остяка? Дошел до Карского залива, претерпел все тяготы мучительной дороги по тундре. Как и обещал.

Атаман Денисов выделил на обратный путь четыре лодки с казаками. Поклажа — чучела, коллекции — заняла много места. Казаки, обещал атаман, помогут Зуеву добраться до Тобольска, отправить в столицу багаж.

Зуев просил Денисова передать остяку деньги. Вместо пяти рублей отвалил четвертную, третью часть своего годового оклада.

Казаки уже взялись за весла, когда к берегу прибежал Вану. Был он весел, что-то выкрикивал.

— Стой, стой. Вану с Васей пойдет.

Вану, высоко поднимая ноги в кожаных чарках, торопливо шлепал по мелководью, вскарабкался на лодку.

— С тобой пойду. Не буду жениться.

Казачонок Петька подобрал под ноги мешок с пожитками. В мешок он сложил все свое имущество — лук, стрелы, беловятки, пару холстинных рубах, чулки, пимы.

— Садись рядом, — сказал Петька.

Остяк набрал пригоршню воды, плеснул в лицо. Песенка складывалась сама по себе, рождалась, как ручеек, пересчитывающий камешки. Вану прилежно перечислял слова: Зуев, Тоболесск, тундра, тайга, натуралисса.

Возле остяка в деревянной клетке спал белый медвежонок.

Почти все население Березова высыпало на берег. Явился и атаман Денисов. Он был в полной воинской амуниции, в руке мушкет.

— Зуев Василий, прощевай! — крикнул атаман. И дал залп из мушкета в воздух.

— Про-о-оща-ай, Денисов!

— Зуев Василий, пути тебе счастливого! — Атаман помахал рукой и что было сил — лодки уже отошли далеко — сипло проорал: — Сим победиши!..

А по песчаной отмели, вровень с лодками, бежал пес Бурый. Он сердито звал Петьку. Насторожа уши, останавливался, ожидая знакомого, сызмальства узнаваемого отклика.

Потом Бурому преградила дорогу глубокая излучина. Он носился вдоль кромки воды.

И долго-долго еще слышался отчаянный, захлебывающийся от смертной тоски лай собаки…

Через несколько месяцев по приезде Василия Зуева в Красноярск Паллас писал в Академию наук:

Так ученые России впервые узнали о гимназическом питомце Василии Федорове Зуеве, самом юном землепроходце в мировой географии.

Грустно расставаться с Василием Зуевым. Мне дорог этот подросток. Чувство такое, точно он мой современник, а не человек, который жил почти двести лет тому назад. Может быть, это чисто личное восприятие, не знаю. Читая его записи, книги, статьи, я не переставал поражаться живости, близкой по духу, по времени простоте зуевского слога, такой знакомой мальчишеской непосредственности, с какой он воспринимал мир. Разве мы не так удивляемся всему новому и необычному, что окружает нас? Разве нынешним мальчишкам не присуще, как Зуеву, желание что-то открыть для себя и для людей, не созвучно его любопытство?

Проходят годы, десятилетия, века, а стремление найти свой «чаятельный берег» — не обязательно географический — как эстафетная палочка, передается из поколения в поколение, от одного времени к другому. Так было, так будет всегда. И мне кажется, что школяр и землепроходец XVIII века Василии Зуев принадлежит к тем счастливцам, кто имеет завидное право передать сегодняшнему сословию мальчишек эстафетную палочку мужества, умения преодолевать любые трудности на пути к достижению благородной цели.

Наверно, не все удалось мне увидеть и угадать в характере и деяниях моего реального героя. Утрачены многие документы, забыты многие факты. Но даже и то, что сохранилось, со всей очевидностью свидетельствует: свершенное Василием Зуевым в отроческие годы — пример поразительный и редкий в истории географических путешествий. В юные свои годы Зуев сделал то, что не всегда под силу куда более опытному и зрелому человеку. Вот почему мне так близок и дорог этот подросток. Вот почему нельзя не отдать должное новизне им содеянного, смелости и доброте. Вот почему одновременно испытываешь и чувство горечи, что Василий Зуев незаслуженно забыт потомками.