Нам предстояло провести вместе с американскими астронавтами пресс-конференцию в салоне США. Снова связался с посольством. Новостей никаких нет. По программе полета в этот день В. Ляхов и В. Рюмин должны были принять беспилотный корабль «Союз-34». Он шел на смену «Союзу-32», работавшему в космосе с февраля. «Союз-34» пополнял запасы продовольствия, научного оборудования, а на «Союзе-32» на Землю возвращались результаты научных исследований. Так должно было быть, так оно, как оказалось, и произошло.

Узнал я об этом во второй половине дня, когда мы направились на встречу с журналистами. Наш салон размещался рядом с американским, разделяла их только дорога. У входа в американский салон нас поджидал пожилой англичанин. Накануне он подписал у Иванченкова и меня свои книги. Я даже запомнил, как он говорил, что с автографами космических рекордсменов он эти книги продаст подороже. Этот самый англичанин протянул мне лист бумаги — только что где-то полученное им сообщение ТАСС об успешном завершении на орбите стыковки беспилотного корабля «Союз-34», отстыковки «Союза-32» и отправке его на Землю. Все — как и намечалось программой.

А на встрече с журналистами первый вопрос был адресован мне:

— Господин полковник, как вы оцениваете сложившуюся ситуацию на борту, станции «Салют-6»? Есть ли надежда на спасение советских космонавтов?

Я поинтересовался, какую газету представляет журналист, задающий мне вопрос. Так и есть— «Фигаро». Пришлось напомнить журналисту о правдивости прессы и подробно изложить программу работы В. Ляхова и В. Рюмина. В заключение снова вернулся к вымыслу газеты «Фигаро». Надо сказать, что выглядел журналист к концу ответа уже не таким спесивым. Среди его коллег, а журналистов было довольно много, и представляли они не только разные газеты, но и разные страны, прошел смешок.

Еще на один вопрос ответил Александр Иванченков и на один Дик Слейтон. И на этом наша пресс-конференция закончилась. Стаффорд улыбался: ему не было адресовано ни одного вопроса. Я уходил от журналистов с чувством глубокой радости. Значит, у экипажа все нормально, а это главное, когда находишься на орбите. А сложности были у этого экипажа впереди. В конце программы, когда космонавты стали уже упаковывать все нужное для возвращения на Землю, произошло непредвиденное — антенна радиотелескопа зацепилась за конструкцию станции. Случилось это на 172-е сутки полета. Если оставить антенну — станцию нельзя будет эксплуатировать: она закрыла стыковочный узел со стороны приборно-агрегатного отсека.

Надо было выходить в открытый космос, пройти по всему корпусу станции и отцепить антенну. Сложная ли эта задача? Ведь Леонид Кизим и Владимир Соловьев выходили в одном полете шесть раз. Но это было позже, в 1984 году. Владимир Ляхов и Валерий Рюмин должны были выйти в 1979-м, к тому же на 172-е сутки полета. Когда уходили в полет Юрий Романенко и Георгий Гречко, то выход их был запланирован в самом начале полета, на десятые сутки. Объяснялось все очень просто — пока есть запас физической силы, пока не наступило ослабление мышц. Выход в открытый космос — сверхтрудная работа. Ощутил и я это на себе, когда вместе с Александром Иванченковым выходил 29 июля 1978 года на 45-е сутки. Выход был успешным, задачи мы выполнили все, но усталость во всем теле ощущалась сильная.

А здесь аварийная ситуация потребовала выхода на 172-е сутки. Выдержат ли космонавты? Этот вопрос волновал всех. А экипаж смело шагнул за борт: хотелось сохранить станцию.

В день выхода в открытый космос Владимира Ляхова и Валерия Рюмина Александр Иванченков и я с семьями находились по приглашению руководства республики — как участники совместного советско-польского полета — в Польше на отдыхе.

В день посадки с большим нетерпением ждали сообщений по радио. Однако никаких известий не было, наше волнение усиливалось, но узнать причину переноса посадки мы не могли. Поздним вечером, когда возвращались из Величко, где осматривали соляные копи, я из окна автобуса всматривался в звездное небо. Я знал, что станция в это время должна пролетать над Европой. И мне посчастливилось: увидел две одинаковые по величине яркие движущиеся капельки на фоне созвездий. Попросил водителя остановиться, и все вышли из автобуса. На фоне неподвижных звезд проплывали две искусственные — орбитальная станция и отцепленная Валерием Рюминым антенна радиотелескопа. Мы переглянулись с Александром Иванченковым.

— Они выходили в открытый космос…— начал было я.

Иванченков продолжил:

— Да, они отцепили антенну радиотелескопа.

Мы смотрели вслед светящимся точкам. Волнение и радость охватили меня: там был мой друг, с которым довелось посмотреть беде близко в глаза, там был Валерий Рюмин.

Подъехали к Варшаве глубокой ночью. Всю дорогу я думал о космических полетах. Станут ли они когда-нибудь проще и безопаснее? Вряд ли… Снова подумалось: почему журналисты в прессе, на телеэкранах освещают лишь одну сторону нашей жизни? Есть же и вторая. Она слагается из предельных нервных напряжений во время неудач, как было у нас с Рюминым, как было у Рюмина с Ляховым. И еще — из моментов наивысшей опасности, таких, как тот, — когда мы с Иванченковым обнаружили короткое замыкание на станции…

Утром газеты, радио и телевидение Польши дали сообщение об успешной операции в космическом пространстве.

Страница из дневника о первом дне пребывания на станции «Салют-6» с А. Иванченковым:

«17.06.1978 г. Мы на станции… О первых двух днях со старта и до перехода в станцию впечатления сохранятся и без записи. Это врезается в память надолго. Вообще все прошло нормально. Правда, мы допустили уже две ошибки: включили РО (ручную ориентацию) при вводе установок и ГБ-А вместо ГБ-Б (гироблок А вместо гироблока Б). Может, это и к лучшему. Потом собрались, действовали, как часовой механизм. Саша просто молодчина. Я был абсолютно спокоен. Второй раз все-таки. Не волновался даже тогда, когда шли к ней (станции) на сближение. Она и боль моя, и любовь моя. Слишком долго я шел к ней. Саша тоже. И все же вторая встреча с ней не сняла тяжести с сердца. Я не увидел того, что было тогда. Валера взлетит, я думаю, он то же увидит, что и я сейчас.

Станция… Слово-то довольно интересное. Станция — на железной дороге. Там люди выходят. А мы прилетаем, стыкуемся со станцией. Да, может, это тоже пока остановка — станция, но на пути движения человечества к познанию Вселенной… Интересно.

Отработали день. За дневник просто нет времени взяться. Ведем расконсервацию. Жадно, на несколько минут приникаем к иллюминаторам, чтобы посмотреть на прекрасную нашу Землю. Земля мала. И как мало суши.

Невесомость… Она и коварна, и приятна. Работать легко, но надо следить за самочувствием. Чуть увлекся, начал быстро и резко работать, тут же начинаешь чувствовать ее воздействие.

Есть прилив крови к голове. Но не постоянный. Во время отдыха, пусть даже и кратковременного, проходит, во второй половине дня усиливается, потом снова отпускает, действует волнообразно. Саша — прелесть. Внимателен и собран. Работает, работает. Все делаем сообща, не разделяя: это — твое, а это — мое. Контроль взаимный. Впереди еще много работы. Хочется без особого апломба сказать, что работа нравится. Ради этого и пошел в отряд, чтобы летать. Трудно? Да. Но ведь в этом и смысл жизни. Сделать что-то свое в жизни, отдать частицу себя людям. Ведь только в этом случае можно будет сказать, что прожил жизнь свою славно, с пользой для людей.

Это мысли первых дней. Что будет в конце? Не знаю, но намерен писать все. Да, второй полет воспринят значительно проще и спокойнее. Хотя и в первом был спокоен.

Первый, второй день прошли хорошо. Нет никаких особенностей. Пора спать. Пока что отдых — основа адаптации. Надо для П. Пелехова подготовить радиорепортаж. Он просил для передачи «Здравствуй, товарищ». Надо сделать. Молодежь интересуется. Сам видел».