Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Даже в такой экстремальной ситуации экипаж обязан вести репортаж о том, что он делает, контролировать работу систем корабля и оценивать запасы топлива в баках. И мы снова зависаем над станцией на удалении не более 20 метров. Переключились на контроль состояния параметров систем корабля. Видим, что рабочего тела в топливных баках осталось 10–15 килограммов. Этого хватит только на посадку. Инструкцией запрещается продолжать попытки состыковаться. По правилам безопасности необходимо прекратить все работы, выключить все системы и подготовиться к спуску.

Смотрю на Валерия. Хочу сказать ему, что согласен идти на риск, попробовать состыковаться последний раз. Ведь имеется еще резервная система. Посадку можно совершить при ее аварийном вскрытии.

Сейчас, оценивая это решение, задумываюсь: а стоило ли рисковать? Тогда же решил стыковаться, потому что от стыковки зависело выполнение всей программы.

Встретился с Валерием взглядом, понял, что он поддерживает мое решение. И снова взялся за ручки управления. Режим сближения был организован просто идеально. Корабль шел на станцию с нулевыми боковыми и угловыми скоростями. Не было даже необходимости держаться за ручки управления. Я показал руки Рюмину, он одобрительно кивнул и сказал, что после перехода в станцию не мешало бы и пообедать. Сомнений в благополучном исходе у него не было. У меня же кошки скребли на душе: два предыдущих режима были такими же, но сцепки не произошло. По какой-то причине, думал я, защелки стыковочного механизма не проходят в приемное гнездо стакана конуса…

В подтверждение моих мыслей после третьего соударения корабль стал отходить от станции: пружины стыковочного механизма оттолкнули нас. Затормозить корабль было нечем: топливо в основной системе выработано. Корабль завис на удалении 10–15 метров от станции.

Земля ждала от нас вестей. Войдя в сеанс связи, я доложил, что стыковка не состоялась. Сколько длилось взаимное молчание, не могу сейчас сказать.

На связи был Алексей Станиславович Елисеев. Он попросил доложить о состоянии бортовых систем корабля. То, что в основной системе топливо выработано до нуля, Землю очень сильно обеспокоило. Мы с Валерием допустили, безусловно, грубейшее нарушение наших космических законов — без согласования с Землей выработали топливо. Однако нас никто до сих пор ни в чем не упрекнул. Все понимали, что шли мы на это сознательно, рисковали, чтобы выполнить стыковку. Горечь, обида, волнение — все смешалось. Да, задание мы не выполнили. Расстраиваться до потери работоспособности никогда не следует, а поэтому мы старались работать четко, без суеты. Нам предстояло вскрыть резервную систему. В ней — 10 килограммов рабочего тела. Его хватит только на одну попытку спуска. Следовательно, теперь надо работать четче, внимательнее, потому что любая ошибка может стоить слишком дорого.

Земля поинтересовалась положением станции. Я вплыл в бытовой отсек и глазам своим не поверил: «Салют-6» — в 8–10 метрах от нашего корабля. Такая близость опасна. Дело в том, что по законам небесной механики два тела, побывавшие вместе, т. е. в составе одной массы, после расхождения могут встретиться в определенной точке снова, если гравитационные силы будут действовать на «стягивание». Алексей Елисеев в течение двух витков выяснил, на сближение или на расхождение действуют эти силы, но они, к счастью, разводили наши объекты. Мы стали готовиться к посадке.

Встреча на месте посадки была, сами понимаете, какая. Мы сразу вылетели в Звездный, где была создана комиссия по расследованию причин нестыковки.

Мы с Валерием Рюминым не считали себя виновными. Но надо было во всем разобраться, многое осмыслить. На тренажерах мы (я в Центре подготовки, а Валерий в конструкторском бюро) по нескольку раз в сутки показывали положение станции, при котором приняли решение тормозить. Данные сравнивались, сопоставлялись, но причина нестыковки не вырисовывалась. Я настаивал на версии непрохождения защелок в стакан приемного конуса. Во время нашего старта шел дождь, и под защелки могла затечь вода, которая в космосе не испарилась, а превратилась в переохлажденный лед. Стыковочный механизм, отстреленный вместе с бытовым отсеком, сгорел в атмосфере, унес с собой тайну.

Сутками мы работали рядом с членами комиссии. Какие это были бессонные ночи. Стоило закрыть глаза, и казалось, что станция движется на нас, мигая огнями. Сотни, тысячи раз возникала в памяти станция, и рука механически тянулась включить тумблер на торможение. Хочу сказать, что, расследуя причины неудачи нашей космической программы, члены комиссии были к нам внимательны и корректны. Никто нас не упрекнул, шел заинтересованный рабочий разговор.

В один из ноябрьских дней Генеральный конструктор пригласил меня и Рюмина к себе. Ехали молча, но какие только мысли не лезли в голову.

Генеральный конструктор встретил приветливо. Стало понятно, что он ценит наш хоть и небольшой, но поучительный космический опыт, рассчитывает на нас. Он объяснил нам свое решение — продолжать программу. В очередной космический полет, который состоится в декабре, были назначены Юрий Романенко и Георгий Гречко. Мне с Александром Иванченковым предстояло дублировать их, а Валерию Рюмину готовиться вместе с Владимиром Ляховым.

Мы стали упрашивать Генерального не разлучать нас. Но его решение было окончательным: в последующих полетах экипажи будут комплектоваться из одного летавшего космонавта и одного нелетавшего. С отеческой заботой он объяснил, что нас он не посылает вместе только по этой причине. Началась наша подготовка в новых составах.

Программа видоизменилась. Экипажу Романенко и Гречко предстояло произвести стыковку ко второму стыковочному узлу, а потом осуществить выход в открытый космос и осмотреть тот стыковочный узел, к которому мы подходили трижды. Кто-то из специалистов высказал опасение, что во время касаний со станцией я мог повредить электрические разъемы на плоскости стыковочного механизма. Предстояло выйти в космос, чтобы убедиться в их исправности.

Старт Романенко и Гречко на «Союзе-26» состоялся 10 декабря 1977 года, ровно через два месяца после нашей неудачи. Они пристыковались ко второму стыковочному узлу и приступили к выполнению программы. Я с нетерпением ожидал их выхода в открытый космос и здорово переживал. Мне сочувствовали. А это рождало в душе боль и обиду. Все это время думал: «Может, не только техника, но и мы повинны в неудавшейся стыковке?»

Мы с Александром Иванченковым были дублерами и работали в Центре управления полетом. И когда Гречко доложил, что стыковочный механизм и все электроразъемы на нем находятся в рабочем состоянии, сразу полегчало на сердце. При первой же встрече Валерий Рюмин коротко сказал:

— Закончилось испытание на прочность…

Присутствующие отнесли это высказывание к технике. А наши глаза встретились. Я согласился, что очередное испытание на прочность мы прошли. Будет ли оно последним в нашей космической жизни?

Вскоре после выхода в открытый космос Юрия Романенко и Георгия Гречко руководитель советских космонавтов Владимир Александрович Шаталов вызвал в кабинет меня, Александра Иванченкова, Владимира Ляхова и Валерия Рюмина.

— Чего нос повесил?— обратился он ко мне.— Хватит переживать, надо готовиться к новой работе. Длительной! Вместе с Александром Иванченковым вы утверждены на очередной 140-суточный полет. Вашими дублерами назначены Владимир Ляхов и Валерий Рюмин. Определена дата старта — 15 июня 1978 года.

Эти трудные моменты из жизни снова воскрешались памятью здесь, в Париже, когда зашел неожиданный разговор о судьбе экипажа Владимира Ляхова и Валерия Рюмина.

Судьба экипажа…

Здесь, во Франции, никто не мог дать конкретного ответа: что случилось с экипажем В. Ляхова и В. Рюмина. В нашем посольстве сведений не было.

А журналисты между тем просто преследовали нас. Да и стоило включить телевизор в номере гостиницы — без переводчика становилось понятно, что разговор шел о советском экипаже. Тогда я сам себя спрашивал: что за испытание выпало на судьбу Рюмина и Ляхова? Почему так злобствует западная пресса?

31
{"b":"243430","o":1}