В день подачи голосов Октавий запретил писцу прочитать закон. На неотступные просьбы Гракха не мешать ему спасти Италию он твердо отвечал, что именно о том, каким образом может быть спасена Италия, мнения расходятся. Народная и аристократическая партии были в сильнейшем возбуждении. Богачи массами стекались на место и начали срывать и опрокидывать избирательные урны; толпа с шумом напирала им навстречу, и дело, вероятно, дошло бы до кровавого столкновения, если бы не два консульских мужа, Манлий и Фульвий, со слезами на глазах просивших Гракха прекратить дело в народном собрании и дальнейшие переговоры вести в курии с сенатом. Гракх с этим согласился; но когда он в сенате вместо миролюбивой предупредительности встретил лишь насмешки и оскорбления, то возвратился в народное собрание. Здесь он снова, взяв в волнении Октавия за руки, в дружественных выражениях просил его уступить и согласиться на справедливые требования народа. Но Октавий отклонил его просьбу. Тогда Гракх объявил, что он видит лишь одно средство спасения, чтоб один из них оставил должность трибуна. И тут он предложил противнику собрать сначала о нем голоса народа; он, если народ того хочет, тотчас удалится в частную жизнь. Октавий отказался. Тогда Гракх возвестил, что он завтра будет собирать голоса об Октавии, если он до тех пор не переменит своего мнения, и распустил собрание.
Когда народ на следующий день собрался, то Гракх еще раз напрасно пытался переубедить Октавия. Тогда он предложил отрешить от должности того трибуна, который враждебно настроен против народа, и тотчас же пригласил собравшихся подавать голоса. Когда из 35 триб 17 уже высказались против Октавия, и он, следовательно, если бы прибавилась еще одна триба, был бы отрешен от должности, то Гракх велел остановиться, подошел к прежнему другу, обнял и поцеловал его и самым убедительным образом просил его не быть столь беспощадным к самому себе и не навлечь на него, Гракха, укора в столь жестоком и мрачном поступке. Октавий был тронут, и на глаза его навернулись слезы. Он колебался и молчал некоторое время; наконец он ободрился и сказал не без достоинства: «Пусть Тиберий делает что ему угодно». Таким образом, голосование пошло далее своим ходом, и Октавий был отрешен. Поземельный закон был проведен без затруднения, и выбрана была комиссия из трех человек, взявшая на себя осуществление закона: Тиберий Гракх, его тесть Аппий Клавдий и брат его Гай, который, однако, тогда не находился в Риме, а стоял под начальством Сципиона перед Нуманцией.
Осуществление же поземельного закона встретило большие затруднения, и сенат и вся аристократия в своем ожесточении прикладывали все усилия, чтобы всячески тормозить дело комиссии, на которую возложено было распределение земель. Закону они покорились волей-неволей, ибо тут ничего нельзя было поделать, но они открыто грозили, что виновник закона не избегнет их мести. Г. Помпей заявил, что в тот день, когда Гракх сложит свой трибунат, он привлечет его к суду; Гракху пришлось даже опасаться за свою личную безопасность, так что он не являлся более на площади без свиты в 3-4 тыс. человек, и когда один из его друзей умер, при несомненных признаках отравления, то он в траурной одежде вывел детей своих перед народом и просил его попечения о них и о матери их, так как он в своей жизни более не уверен.
Чтобы обезопасить свою личность и поддержать свой аграрный закон, Гракх старался привязать к себе народ новыми выгодами и надеждами и продолжить свою трибунскую должность, вопреки конституции, на следующий год. Он подавал виды на дальнейшие, к пользе народа направленные законы, имевшие отчасти целью также ослабление сената, и когда в то время Эвдем Пергамский доставил в Рим завещание умершего царя Аттала III, в коем римский народ объявлен был наследником царя, то Гракх сделал предложение, чтобы распоряжение царскими сокровищами не было предоставлено сенату, а чтобы они были распределены среди народа. Такое предложение задело сенат за живое, и Помпей встал и сказал, что он сосед Тиберия и знает, что Эвдем из царских сокровищ принес ему диадему и пурпурную мантию, как будто он намерен сделаться царем в Риме.
Выбор трибунов издавна был назначаем на июнь или июль, быть может, для того, чтобы народ, занятый жатвой в поле, не мог в большом количестве прибыть в город к избирательным комициям. Так и на этот раз, когда Гракх снова добивался трибуната, избирательное собрание состояло по большей части из городского класса народа. Но и этот последний оказался преданным Гракху, и уже первые трибы высказались в его пользу, когда аристократы, устроили беспорядок и раздор, так что собрание, по предложению Гракха, было прервано и отложено на следующий день. Остаток дня Гракх употребил на то, чтобы усилить рвение народа в свою пользу и в пользу своего дела. Он надел траурное платье, снова явился на форум со своими малолетними детьми и со слезами поручил их народу. Он опасается-де, что противники ворвутся к нему ночью в дом и убьют его. Это произвело на народ такое впечатление, что он толпами расположился вокруг его дома и всю ночь караулил его.
Когда Гракх на утро следующего дня отправился в народное собрание к Капитолию, то различные дурные предзнаменования возбудили в нем и в его провожатых изумление и тревогу. При выходе из дома он задел ногой за порог, так что содрал ноготь с большого пальца на ноге и кровь показалась через подошву. Когда он прошел дальше некоторое расстояние, то слева над крышей показались дерущиеся вороны; от одного из них камень полетел прямо на Тиберия и упал у его ног. При виде этого и самые отважные призадумались и остановились. Но в то же время многие из друзей прибегали к Тиберию из Капитолия и просили его спешить, так как дела там обстоят хорошо. Он был встречен народом с восторгом и со всевозможными доказательствами любви. Начались выборы, и снова последовал протест. Поднялся шум и гам. Тогда приверженец Тиберия, Фульвий Флакк, из сената взошел на возвышенное место и сообщил, что в сенате, собравшемся в храме Верности, близ храма Юпитера, противники Гракха решили убить его и с этой целью вооружили толпу рабов и клевретов. При этом известии стоявшие вокруг Тиберия опоясали свои тоги, сломали колья ликторов, сдерживавших народ, и раздали сломанные палки, дабы ими отразить нападающих. Так как вдали стоявшие не знали, что произошло, и расспрашивали, то Тиберий положил руку на голову, чтобы среди шума дать таким образом заметить, что голова его в опасности. Когда противники это увидели, то они побежали в сенат и рассказали, будто Тиберий требует диадемы. Все пришли в беспокойное волнение, и верховный жрец, Сципион Назика, потребовал от консула Муция Сцеволы, чтобы он спас государство и уничтожил тирана. Сцевола спокойно ответил, что он не прибегнет ни к каким насильственным действиям и ни одного гражданина не лишит жизни без суда; если же народ, увлекаемый Тиберием, постановит что-либо противозаконное, то он сочтет это не имеющим силы. Тогда Назика вскочил и воскликнул: «Так как консул изменяет государству, то следуй за мною, кто желает спасти законы!» – с этими словами он надел на голову край верхнего платья и поспешил к Капитолию. Все за ним последовавшие намотали тоги на левые руки и оттесняли стоявших на пути. Тем временем провожатые сенаторов принесли из дому веревки и дубины; сами они схватили стулья и остатки скамей, сломанных бегущей толпой, и напирали на Тиберия и окружавшую его массу. Народ все еще испытывал такую робость перед сенаторами, что все расступились без борьбы и сопротивления. Аристократы разбивали все, что им попадало под руку. Сам Тиберий бежал, оставив свое верхнее платье; но перед Капитолийским храмом он споткнулся и упал на груду убитых. Прежде чем он мог опять встать на ноги, один из его товарищей, П. Сатурей, ударил его ножкой от скамьи по голове; второй смертельный удар приписывал себе Л. Руф, похвалявшийся этим как доблестным подвигом. При этом погибло до 400 человек – все от камней и дубин и ни один от железа.
Этой кровавой сценой ненависть и гнев аристократов еще не удовольствовались. Они отказали брату Тиберия в дозволении убрать и ночью похоронить труп его, который они вместе с другими бросили ночью в Тибр. Из друзей убитого они некоторых изгнали без суда, других заключили в тюрьму и умертвили. Упорно защищали они свое кровавое дело, не переставая уверять раздраженный народ, что Гракх домогался царской власти. Тем не менее они были вынуждены сделать народу некоторые уступки. Поземельный закон Тиберия они должны были оставить в силе, а Сципиона Назику, виновника кровавой сцены, навлекшего на себя всю ненависть народную, они удалили из Рима, поручив ему посольство в Азии, где он, гонимый угрызениями совести, полный тревоги и беспокойства, скитался и вскоре умер близ Пергама.
