Род Марцелла продолжал процветать до Марцелла, сына Гая Марцелла и Октавии, сестры Августа, который умер молодые годы после кратковременного брака с Юлией, дочерью Августа.

Публий Корнелий Сципион, победитель Ганнибала при Заме, закончил вторую Пуническую войну, при Тичино. Будучи еще 17-летним юношей, он спас жизнь своего раненого отца, консула Публия Корнелия Сципиона {218). Два года спустя, в битве при Каннах, он был уже военным трибуном. После этого сражения он спасся бегством в Канузиум и вместе с более старшим трибуном Аппием Клавдием Пульхером принял начальство над солдатами, собравшимися в этом городе после поражения при Каннах. В то время когда оба трибуна вместе с другими военачальниками совещались о положении дел, им доложили, что несколько знатных юношей с неким Цецилием Метеллом во главе, отчаявшись спасти отечество, решили искать убежища по ту сторону моря при каком-нибудь иноземном царском дворе. Услышав об этом, молодой Сципион, исполненный высокого мужества и уверенности в том, что победа в конце концов останется за его родиной, поспешил во главе своих вооруженных друзей в собрание мятежников и, подняв с благородным гневом над их головами свой обнаженный меч, заставил их поклясться, что они не оставят земли римского народа и не допустят до такого поступка и кого-либо другого из коренных римлян. После этой клятвы все они добровольно отдались под начальство Сципиона.

В 212 г. Сципион был выбран эдилом. Так как он не достиг еще узаконенного возраста для занятия этой должности, то народные трибуны не хотели допустить его к выборам, но Сципион сказал: «Если квириты хотят, что бы я был эдилом, то, стало быть, я достаточно взрослый для этого». И граждане стали подавать голоса за него с таким рвением и в таком количестве, что трибуны тотчас же отказались от своей оппозиции.

В том же году умерли в Испании отец Сципиона и дядя Гней, которые с самого начала войны с Ганнибалом с большим успехом сражались там с обоими братьями Ганнибала и с Газдрубалом, сыном Гисгона. Их разбитые войска, которые до того отняли было у карфагенян почти всю Испанию, бежали за Эбро. Римляне поспешно отправили в Испанию пропретора Клавдия Нерона с 12 тыс. свежего войска, и он снова восстановил равновесие в военных силах. Но это был крутой, вспыльчивый человек, с надменными, аристократическими наклонностями и малоспособный к восстановлению старых связей с испанскими племенами и к приобретению новых союзников Когда в Риме узнали, что карфагеняне делали большие приготовления, чтобы дать возможность Газдрубалу Барка идти с сильным войском из Испании в Италию для помощи своему брату, то сенаторы, ввиду важности испанских дел, решили отправить в Испанию высшего главнокомандующего с новым подкреплением для того, что бы задержать Газдрубала. Теперь, когда Капуя пала и опасность войны в Италии уменьшилась, можно было употребить более значительные силы на войну в Испании.

Нового полководца для Испании должен был избрать народ; но на эту должность не оказалось кандидата, потому что ни одному из старых полководцев не нравилась Испанская война. Народ не знал что делать, сенат тоже был в недоумении, кого предложить на должность главнокомандующего, и тут неожиданно выступил вперед молодой 24-летний Сципион. Когда народ увидел перед собой этого красивого юношу с вьющимися кудрями, с румянцем скромности на щеках и в то же время с выражением благородной самоуверенности, когда он услышал, с каким воодушевленным патриотизмом этот молодой герой вызывался идти на опасный пост, туда, где пали геройской смертью его отец и его дядя, – тогда раздались громкие крики радости, рукоплескание, и назначение Сципиона главнокомандующим было решено избранием не только всех центурий, но и всех граждан. Когда же после выборов волнение улеглось, наступило общее молчание, и каждый стал тревожно спрашивать себя, не поступил ли народ слишком поспешно, не действовал ли он Польше под влиянием пристрастия и внезапного увлечения, чем рассудка. Особенно вызывала опасения молодость Сципиона. Правда, он уже во многих случаях дока-ил свою храбрость и воинственность, но достаточно ли он был готов к тому, чтобы стать во главе войска в трудной испанской войне, – это был еще вопрос. Многих треножила мысль о несчастной участи его семейства: из среды двух осиротевших семейств шел он в страну, где ему придется действовать среди могил отца и дяди.

Увидев такое настроение толпы, Сципион обратился к народу с пламенной речью, в которой говорил о своем возрасте, своем военачальническом положении и предстоящей войне с таким величием духа и с таким мужеством, что всех слушателей охватила непоколебимая уверенность в успехе. Причина удивительного впечатления, произведенного этой речью, заключалась в своеобразной натуре этого необыкновенного человека. В его наружности было нечто величественное, чарующее, неодолимо действовавшее на всякого; он был исполнен высокого царственного духа, вдохновенной уверенности в самом себе и в своей счастливой звезде. Все, что делалось им перед лицом народа, делалось большей частью вследствие какого-нибудь ночного видения или божественного наития. Со времени вступления в зрелый возраст он, как рассказывают, не принимался ни за одно общественное или частное дело, не отправившись в Капитолий и не пробыв там некоторое время без свидетелей в храме Бога. Это обыкновение сохранил он на всю жизнь, и оно послужило источником предания, что Сципион происходил от богов, что его отцом, так же как и отцом Александра Македонского, был громадный змей, которого часто видели в спальне его матери, но который внезапно исчезал каждый раз, как появлялся кто-нибудь посторонний. Сципион старался скорее поддерживать, чем опровергать эти рассказы. В сознании своего величия и своего высокого призвания он стоял выше всякой зависти и ненависти и охотно признавал чужие заслуги. Его талант военачальника не подлежит сомнению, хотя он и не может быть причислен к полководцам первостепенным; к тому же он был искусный дипломат, удивительно умевший понимать людей, тонкообразованный человек, в котором греческая культура была соединена с полнейшим римским национальным чувством, приветливый и милый собеседник. Человек с такими качествами не мог не играть в общественной жизни самой блистательной роли.

В конце лета 210 г. Сципион с титулом проконсула во главе 11 тыс. свежих войск отправился в Испанию в сопровождении пропретора М. Силана, который должен был заменить Нерона и служить молодому главнокомандующему советником, и своего адмирала и близкого приятеля К. Лелия. Объехав зимой страны союзников и зимнюю квартиру армии и повсюду приобретая доверие и любовь, Сципион следующей весной собрал свою армию в устье Эбро. Три неприятельских полководца – Могон и два Газдрубала – были в Испании далеко друг от друга, и между ними не было согласия. Вместо того чтобы напасть на одного из них и тем привлечь также двух других, Сципион предпринял смелый поход на Новый Карфаген – карфагенскую столицу в Испании, который оставался неприкрытым и где находились казна, оружие и военные запасы неприятеля, равно как и заложники испанских племен. Этот город представлял огромную важность для карфагенян, так как отсюда можно было удобно перебраться в Африку и так как тамошняя гавань, достаточно обширная для всякого, даже самого большого флота, была почти единственная на всем восточном берегу Африки. Сципион оставил для прикрытия прибрежья Эбро Силана с 3 тыс. пехоты и 300 конницы, а сам с остальной армией в количестве 25 тыс. человек пехоты и 2,5 тыс. всадников двинулся вдоль берега к Новому Карфагену, между тем как флот под предводительством Лелия шел одновременно с сухопутными войсками. Через семь дней римляне дошли до Нового Карфагена и разбили лагерь в северной части города.

Сделав все приготовления к штурму, указав также флоту место в гавани, Сципион начал нападение с моря и с суши. Могон, предводитель городского гарнизона, приготовился к отчаянному сопротивлению. Так как его войска было недостаточно для занятия всех укреплений, то он вооружил, насколько это было возможно, граждан и выставил 2 тыс. из них на стенах города против римского лагеря. С 500 солдатами он занял крепость, а с остальными 500 расположился к востоку от города на возвышении; прочие же граждане получили приказание спешить туда, где раздастся громкий крик о помощи или вообще случится что-нибудь неожиданное. Вслед затем Могон сделал из ворот, находившихся против римского лагеря, вылазку, которую римляне отбили без большого труда, а затем со своей стороны начали штурмовать стены города. Римские войска бросились вперед с несокрушимым мужеством, потому что полководец шел впереди их, предшествуемый тремя юношами, защищавшими его Своими щитами, но стены оказались так высоки, что только немногие лестницы достигали их зубцов, и чем выше были эти лестницы, тем скорее разламывались они под тяжестью поднимавшихся по ним солдат. К тому же неприятель защищался с отчаянным мужеством. Новые войска римлян сменили уставших, и битва становилась все серьезнее и ожесточеннее, в то время как экипаж флота штурмовал стены города со стороны моря. Защитники города были истощены до крайности, но штурм остался безуспешным.