Через день я опять зашел к часовщику. Он передал, что некоторые из его друзей хотели бы со мной поговорить. Это все были люди его возраста; в разговоре между собой они иногда переходили на украинский язык. Их больше всего интересовали вопросы войны — как долго она может продолжаться. Один из них высказал мысль, что, как бы война не закончилась, немцы Украину Советам не отдадут, а признают ее как самостоятельное государство. Другие эту мысль не поддержали. Было ясно, что в Бердичеве ведут пропаганду приехавшие сюда с немцами галичане. Я спросил, много ли в Бердичеве приехавших с западной Украины. Оказалось, что они занимали главные должности в городском управлении, и много их работало в тыловых немецких учреждениях. Я рассказал моим собеседникам про выставку в Берлине, где все славянские народы представлены как «унтерменши». Такое отношение у гитлеровцев не только к русским, но и к белорусам и украинцам. Если бы они хотели, то давно бы объявили и Украину, и Белоруссию самостоятельными государствами. Когда мы с часовщиком ушли, он заметил, что один из его приятелей слишком верит своим знакомым с западной Украины. Мы расстались, понимая друг друга. Он просил меня заходить.

Это дало мне повод разговориться с часовщиком о будущем более откровенно. Он высказывался критически о советской системе, продуманно говорил о государственном устройстве, основанном на частной собственности. В некоторых вопросах мысли его были близки к нашим. Постепенно я начал рассказывать ему о Союзе. Он задавал много вопросов о политическом, социальном и экономическом устройстве государства по программе НТС. Потом пригласил меня к себе, сказав, что придут два его близких друга. В этот вечер образовалось ядро звена, на котором мои новые знакомые с особенным интересом впитывали все, что я говорил им про НТС. Мы решили встречаться через день. Я снабдил их имевшейся у меня союзной литературой. В дружеских и интересных встречах прошло около двух недель. За это время появился еще один член звена и жена часовщика тоже стала посещать наши собрания.

Неожиданно комендант аэродрома сообщил, что работа в Бердичеве закончена, и через два дня наша группа электромонтеров, вместе с командой аэродрома, переводится под Минск. Я сообщил звену печальную новость. Своих новых друзей я просил прорабатывать союзные материалы и поддерживать связь. К сожалению, я потом потерял с ними контакт.

В конце марта 1943 года команда аэродрома в Бердичеве и наша группа были переведены под Минск, к югу от которого, километрах в 15–20, находился большой советский военный аэродром. Там нас поселили в общей комнате в одном из бараков. Мимо проходила железная дорога Минск — Бобруйск, примерно в двух километрах к северу был лагерь военнопленных из 20 бараков, а к югу и к западу располагались два больших села. У них были общие школы, начальная и десятилетка. Много молодежи, учившейся в десятилетке, осталось жить в этих селах. Игорь Жедилягин и Павлик Сенкевич из нашей группы (обоим было лет по девятнадцать) туда часто ходили, подружились со многими ребятами, и приобщали их к нашим идеям.

По приезде меня вызвал комендант и объяснил, в чем будет заключаться наша работа. Раньше на аэродроме была своя электростанция. Здание уцелело, но оборудование было вывезено советскими войсками. Новые генераторы должны были прибыть в ближайшие дни, и нашей группе поручалось пустить электростанцию в ход. Кроме того, мы должны были провести электричество во все бараки и казармы, а также в лагерь военнопленных. Ввиду спешности и большого объема работ, военное командование пришлет 20 электромонтеров из Польши, которые будут в моем подчинении. Для земляных работ я могу брать военнопленных. Ответственность за все монтажные работы несет фирма, то есть фактически я и четверо моих помощников.

Я вышел от коменданта, словно облитый кипятком. Электропроводку в помещениях мы освоили, но никто из нас не имел понятия, как устанавливать электростанцию. У нас был справочник по монтажным работам, но про электростанции там не было ни слова. Мы с ребятами решили, что нам необходимо найти настоящего электромонтера, а не липового, как мы.

Поначалу мы узнали, что в соседнем селе есть учитель местной десятилетки, и я отправился его разыскивать. Жил он, вместе с женой и четырехлетним сыном, в небольшом крестьянском домике, состоявшем из сеней, кухни и комнаты. Учитель и жена приняли меня очень любезно. Я сказал, что я инженер-электромеханик из Югославии, а сейчас, как представитель частной немецкой фирмы, работаю по проводке электричества на аэродроме. Несмотря на мою просьбу не беспокоиться, на столе появилось молоко и кусок хлеба. Я знал, что местные жители очень нуждаются, а некоторые просто голодают. Можно было догадаться, что хозяева достали молоко и хлеб для ребенка, а поскольку в доме ничего больше не было, то решили угостить неожиданного гостя едой, предназначенной для их маленького сынишки. Такое исключительное русское гостеприимство меня очень тронуло; ни к молоку, ни к хлебу я, конечно, не прикоснулся.

Я спросил учителя, не знает ли он, где можно найти хорошего электромонтера, в котором нуждается наша фирма. Электромонтер будет получать приличное жалованье и еду из немецкого котла. Учитель ответил, что знает монтера, который работал на электростанции здешнего аэродрома. В настоящее время он очень нуждается, но боится говорить о своей специальности, чтобы его не отправили в лагерь военнопленных, как служившего на военном советском аэродроме. Я уверил учителя, что никто о прежней службе электромеханика не узнает. Учитель обещал с ним поговорить.

Я остался ждать. Вскоре учитель вернулся и привел коренастого, небольшого роста человека, лет тридцати пяти. Мы познакомились, и он сразу стал меня уверять, что не был военным, а служил как гражданское лицо. Я сказал, что никто его не будет о прежней службе расспрашивать, если он сам о ней не заговорит. Он поступает работать в частную фирму, представителем которой являюсь я. Все служебные вопросы он будет решать со мной. Выяснилось, что он устанавливал электростанцию на этом аэродроме и потом обслуживал ее. Мы условились, что он явится на работу на следующий день. Затем я отправился к коменданту аэродрома и сказал ему, что, ввиду предстоящей ответственной и спешной работы, мне необходим еще один хороший электромонтер. Я нашел подходящего человека, и если комендант не возражает, что он русский, то он завтра приступит к работе. Комендант согласился, и зачислил его на питание, под нашу ответственность. Таким образом, проблема, которая могла кончиться для нас трагически, разрешилась.

Я рассказал нашим ребятам о происшедшем. Они свободно вздохнули и повеселели. За ужином мы стали строить планы нашей союзной работы. В тот же вечер ребята пошли в соседние деревни знакомиться с местной молодежью, а я пошел опять к учителю, предварительно захватив продукты и сладости для его сынишки. На этот раз мы разговаривали долго. Учитель расспрашивал о жизни за границей, рассказывал о жизни в колхозах до войны, о местных школах и постановке учебы, которая была не на высоте: хорошо подготовленные преподаватели избегали сельских школ.

На следующее утро пришел Петр, новый наш сослуживец. Мы отправились в здание электростанции — обсудить установку двигателя, генераторов и распределительных досок. Петр согласился взять на себя руководство этой работой. Пока оборудование не прибыло, он включился в работу по проводке электричества в казармах. Дня через два приехало 20 электромонтеров поляков. Я разделил их на 5 групп, поставив во главе четырех из них наших членов Союза, а во главе пятой группы Петра. Первый день работа шла хорошо, но на второй День я заметил, что группа Петра ничего не делает, а, собравшись в углу, о чем-то дискутирует. Я спросил, в чем дело. Поляки возмущенно заявили, что отказываются работать под руководством советского человека. (Нас они считали югославами). Я успокоил их, сказав, что Петр должен идти на другую работу, а их группа будет в моем подчинении, и назначил одного из них старшим. Больше конфликтов с ними не было.