Несчастный говорил, торопясь, сбиваясь, проглатывая окончания слов, и сопровождал свой рассказ лихорадочными жестами, как помешанный.

Состояние женщины было еще хуже; ее необходимо было накормить и подкрепить вином.

Узник перевязал Стальному Телу рану, и ковбой почувствовал себя намного лучше. Он решил довести до конца доброе дело: дать несчастным свободу и позаботиться об их выздоровлении.

Сначала он хотел разбить цепи заступом, но оставил попытку, убедившись, что они выкованы из лучшей стали.

А, эти мошенники, — ворчал он, оглядывая цепи, — хорошо знают тюремное дело.

— О Господи, что с нами будет? — застонала женщина.

— Успокойтесь: не все еще погибло, — утешал ее ковбой. — Часа через два, как только отдохну, я отправлюсь в Денвер и достану там несколько пилок, спиртовую лампочку и паяльную трубку. Посмотрим, выдержит ли цепь! В следующую же ночь вы будете на свободе!

— О, как это долго… как бесконечно долго… — стонала женщина. — А что, если они опять придут… если заметят, что здесь кто-то был…

— Не беспокойтесь, я уничтожу все следы.

Несмотря на внешнюю грубость, Стальное Тело обладал нежным, отзывчивым сердцем и глубоко сочувствовал этим несчастным, измученные лица которых внушали ему глубокую симпатию.

После короткого отдыха он спрятал в песок несколько бутылок воды, чтобы узники могли при желании ими пользоваться, и, горячо пожав им на прощание руки, выразил твердую уверенность, что он возвратится к ним не позже чем через сутки.

Он уже был на лестнице, как вдруг, вспомнив что-то, возвратился и, протягивая узнику один из револьверов, сказал:

— Он заряжен. Если в мое отсутствие кто-нибудь сюда придет, защищайтесь.

— Благодарю вас. Я теперь спокоен.

Стальное Тело вышел из погреба в кухню, подставил стул к окну и хотел было пролезть во двор, но наткнулся на препятствие: вместо окна перед ним была гладкая неподвижная, как стена, поверхность.

Он соскочил со стула, поднял над головой фонарь и испустил крик изумления и досады.

Пока он оставался в погребе, кто-то замуровал окно: ковбой очутился в западне.

ГЛАВА XXV

тальное Тело, словно взял с собой душу Элизы, покидая ранчо Монмартр.

Никогда одиночество так не угнетало девушку, как теперь, хотя оно и тяготело над ней со дня разлуки с родителями.

Как ни тяжела была ей потеря родных, присутствие нежного самоотверженного друга все же смягчало ее горе, а вспыхнувшая в ней молодая любовь не позволяла впасть в отчаяние, давала ей новую неведомую силу и внушала твердую надежду на будущее.

Элиза тщетно ждала вестей от любимого друга, вынужденного столь внезапно с ней расстаться. О Стальном Теле не было никаких известий, и в сердце девушки закралась смутная тревога. Она трепетала при мысли, что с ним могло случиться какое-нибудь несчастье.

С момента возвращения Элизы на ранчо ковбои вместе с индейцами Черного Орла стерегли ее как зеницу ока.

Ни днем ни ночью никто из посторонних не мог к ней подступиться без того, чтобы еще за несколько лье от фермы не встретить ее верную охрану.

Спустя две недели после отъезда Стального Тела Колибри и Жако Канадец охотились за дикими индюками недалеко от фермы. Вдруг они заметили метрах в трехстах всадника, направляющегося к ранчо Монмартр.

— Стой!.. Куда держишь путь? — крикнул ему Жако во всю силу легких.

Всадник продолжал путь, не удостаивая Жако даже взглядом.

Канадец, не любивший шутить, остановил коня, приложил к плечу винтовку и молниеносно спустил курок.

Пуля угодила лошади в висок, и она, как подкошенная, упала на землю головой вперед.

— Браво, мой Жако! — воскликнула Колибри, восхищаясь меткостью выстрела на таком значительном расстоянии.

Всадник выскочил из седла и стал на землю, протянув вперед пару револьверов.

Колибри свистнула, и обе лошади, великолепно выдрессированные, тотчас же улеглись в высокой траве, совершенно скрывшись от глаз незнакомца.

Жако и Колибри оставили коней и, извиваясь как змеи, поползли в траве по направлению к всаднику.

Последний, очевидно, был хорошо знаком с приемами дикарей и не сомневался, что где-нибудь из-под травы на него глядят дула карабинов и потому терпеливо ждал развязки.

— Руки вверх, дружище! — раздалась команда совсем близко от него.

Всадник побросал на землю револьверы и послушно поднял руки вверх.

Жако и Колибри вскочили на ноги в пяти шагах от него, все еще держа ружья наготове.

— Великолепная работа, дружище, — сказал Канадцу незнакомец, — но вы напрасно убили мою злополучную лошадь: я и не думал скрываться.

Колибри узнала всадника и воскликнула:

— Это человек из Золотого Поля — Фрэд!

— Черт возьми, да ведь это тот самый молодец, которого пометил шпорой Стальное Тело!

— Да, это я, — сказал Фрэд. — Но на сей раз я пришел не как враг, а как друг, — прибавил он, стараясь по возможности смягчить свой грубый голос.

— Что вам угодно?

— Мне нужно поговорить с мисс с ранчо Монмартр и передать ей этот пакет. Не можете ли вы проводить меня к ней?

— Проводить вас в Монмартр? Ладно. Но с условием, что вы передадите мне ваши револьверы.

Фрэд отдал ему револьверы, взвалил на плечи небольшой тюк, и они отправились к ферме.

Колибри хотела предупредить Элизу о неожиданном визите их преследователя, но не успела. Молодая девушка вышла им навстречу, услышав топот лошадей.

Увидев Фрэда, она сразу его узнала и побледнела как мертвец.

С Фрэдом тоже произошло нечто необычайное. Этого гиганта, отлитого, казалось, из чугуна, охватило волнение, совсем не отвечающее его внешности.

Бледный, с лбом, покрытым потом, трясущимися руками, он стоял, не смея взглянуть на хрупкую молодую девушку.

Неловким движением обнажил он перед ней голову и пролепетал робким, исполненным благоговения голосом:

— Я испугал вас, мадемуазель… Простите… Жако Канадец и Колибри знают, что я пришел не в качестве врага. Напротив… Не бойтесь меня… Я предан вам душой и телом. Честное слово!..

Элиза слушала его прерывающуюся речь и не могла прийти в себя от изумления, не узнавая в нем то пьяное животное, того хищного зверя, каким он показал себя в Золотом Поле.

— Вы хотите говорить со мной? Войдите… Я вас выслушаю, — сказала она ему, стараясь скрыть инстинктивный ужас, внушаемый ей этим человеком.

— Я тоже войду! — решительно сказала Колибри.

Элиза кивнула головой в знак согласия.

— Вы опасаетесь меня, — сделав над собой усилие, сказал колосс. — Да, вы правы: после печальных событий в Золотом Поле вы не можете ждать от меня ничего хорошего.

Они вошли втроем в гостиную, и Элиза показала ему на кожаный стул.

— Говорите, я вас слушаю, — обратилась она к нему своим приятным голосом.

Он глубоко вздохнул и, подбирая более изысканные выражения, чтобы не оскорбить ее слух, начал:

— Мадемуазель, я — бандит, это верно, но я по-своему честен… если я и убивал, то никогда не обкрадывал убитого… Я вел себя по отношению к вам, как негодяй, но я тогда не осознавал этого; адские напитки Джошуа отняли у меня рассудок… Я говорю это не для того, чтобы извинить себя, а чтобы вы знали, что в трезвом состоянии я не способен на такие мерзости… С той поры я не пью ничего, кроме чистой воды, и, клянусь, никогда не дотронусь до спиртных напитков. Я сгораю от стыда, вспоминая о своем поведении в Золотом Поле… после того как вы молились на могиле моего брата Бена… Вы были тогда похожи на ангела, появившегося среди ада.

Искренний тон Фрэда поневоле трогал Элизу, и она смотрела на него уже не с таким ужасом.

— Я рада, что вашей душе доступны такие чувства. Охотно прощаю вас за горе, которое вы мне причинили.

Авантюрист вздохнул с облегчением, и на его глазах, широких и прозрачных, как у бизона, выступили слезы.

— О, я заслужу это прощение!.. Вы увидите… Вы увидите… Я расскажу вам все… Она хотела, чтобы я продолжал пить… чтобы меня легче было подбить на преступление. Она хотела, чтобы я похитил вас…