– Это мой пес… Я не дам его… Это мой пес…

– Я тебе, сорванцу, покажу «Мойпес», – полушутя-полусерьезно сказал Тарас и сделал несколько шагов вперед.

Но не успел он дойти до Рыжика, как пес поднял морду, ощетинился, обнажил зубы и так зарычал, что Зазуля невольно отступил назад.

– Ах ты, негодная тварь! – закричал уже не на шутку рассердившийся Тарас. – Погоди же, я тебе покажу, как рычать! А ты, – обратился он к приемышу, – вон отсюда!

– Не пойду, – заплакал мальчик, – это мой пес… Его нельзя обижать… Он больной…

Тарас посмотрел на приемыша, бросил взгляд на крепкие зубы все еще ворчавшей собаки и решил оставить их на время в покое. Вернее всего, столяр струсил, потому что у собаки был вид довольно внушительный и воинственный.

– Говорил я тебе! – сказал Зазуля, войдя в хату.

– Что говорил? – откликнулась Аксинья, подняв на него глаза.

– А то, что твой сынок на каторге будет: оно по-моему и выйдет.

– Да говори толком, что еще там такое вышло?

– Пойди в сарай да посмотри!.. Увидишь, с каким он дядькой дружбу водит…

Аксинья вышла из хаты.

Через несколько минут она вернулась радостная, улыбающаяся. Оказалось, что Рыжик нашел собаку на Черной балке, куда сваливали мусор. Собака лежала на мусоре, зализывала задние лапы и жалобно визжала, точно просила о помощи. Рыжик подошел к больному псу и увидал у него на лапах кровь. Мальчику сделалось жаль собаку, и он ее стал гладить.

– Мой бедный песик! – приговаривал Рыжик, проводя рукой по черной лохматой шерсти раненого животного.

А когда он стал уходить, больная собака ползком последовала за ним. Вот тут-то у мальчика и зародилась мысль вылечить пса и сделать его своим.

– Видала? – злорадно спросил Аксинью Тарас, когда она вошла в хату.

– Видала. Ну так что ж?

– А Мойпес как тебя встретил?

– Какой Мойпес? – не поняла Аксинья.

– Да тот самый, что с нашим сынком обнявшись лежит. Сынок-то его называет «Мойпес»…

– Он и мне кричал: «Это мой пес… Мой пес…» Глупенький, он думал, что я пришла за собакой.

– Так ты, стало быть, довольна ими? – строго спросил Тарас.

– Кем?

– Рыжиком и этим… как его… Мойпесом?

– Довольна. А что?

– Ничего… Только хлеба для пса я покупать не стану. У нас и без него много ртов. А у него пасть что твой колодец…

– Ладно… Собака больная… А у мальчика игрушек нет, пусть играет, только б он по улицам не бегал…

На этом разговор закончился. Тарас за делом и думать забыл о приемыше и о его Мойпесе.

Прошел ровно месяц. В один майский день долго не показывавшийся Рыжик неожиданно появился на Голодаевке, к великой радости сверстников. Сидя верхом на черной громадной собаке, он промчался вдоль всей Береговой улицы, изумив не только ребятишек, но и взрослых.

– Санька Рыжик едет! Санька едет!.. – восторженно кричали ребятишки, увидав «атамана».

Спустя немного детвора, поднимая тучи пыли, гурьбой неслась по улице, догоняя Рыжика. Вскоре ребята со всех сторон окружили Саньку.

Гордый и самодовольный стоял Рыжик посередине толпы, а возле него с высунутым языком стоял толстомордый пес и добродушно поглядывал на собравшуюся мелюзгу.

– Это твоя собака?

– Где ты ее взял?

– Как ее зовут?

Вопросы эти сыпались с разных концов.

– Я ее нашел, она была больная… Я ее вылечил, – рассказывал Рыжик товарищам.

– Что у нее было?.. Какая болезнь? – любопытствовали ребята.

– У нее ноги болели… Крови страсть сколько вышло!..

– А чем ты ее вылечил?

– Хлебом и тряпками, – самоуверенно ответил Рыжик. – Хлебом я ее кормил, а тряпки прикладывал к ногам… Теперь она здорова…

– Молодец, Санька! – восхищались товарищи. – А как ее зовут?

– Мойпес, вот как я ее назвал…

– Вот так имечко!.. Мойпес, на!.. Мойпес, сюда!.. – послышалось со всех сторон.

Но Мойпес и не думал двигаться с места. Он только добродушно поглядывал на детвору и тихо помахивал пушистым хвостом.

– А что он умеет делать? – снова приступили ребятишки к Рыжику.

– Что он умеет делать? – переспросил владелец собаки и задумался, так как он сам не знал, что умеет делать его собака. Но вдруг он поднял голову и ответил: – Мой-пес умеет кур гонять…

– А ну-ка покажи!

– Сейчас.

Через минуту на Голодаевке поднялась небывалая суматоха. Огромный черный пес с громким лаем гонялся за курами, которые до этого мирно рылись в мусоре, что кучками лежал вдоль речного обрыва. С громким кудахтаньем, обезумев от страха, неслись бедные птицы, преследуемые черным псом. В воздухе закружились перья. Куры взлетали на заборы и на крыши домов. Рыжик, а вслед за ним многочисленная орава детей мчались позади собаки и оглушали воздух дикими криками.

– Тю, тю, тю!.. – кричал Рыжик, науськивая собаку на кур.

– Тю, тю, тю!.. – вторили ему мальчишки.

Наконец, окончательно забывшись, Санька вбежал во двор Ариши Брехухи и там стал действовать, натравливая пса. Аришины куры громко закудахтали и тяжело поднялись в воздух, взмахивая пестрыми крыльями. Большой петух, с пышным многоперым хвостом, взлетел на забор и так заорал, что даже Мойпес остановился и с удивлением поднял на него морду.

– Мойпес, куси его! – натравливали ребятишки собаку.

Но в это время из хаты выбежала с ухватом в руках Ариша, и армия Рыжика мгновенно рассеялась.

С этого раза Санька почти ежедневно выезжал верхом на своей собаке. Его сопровождала детвора. Взрослые, в особенности женщины, глядя на сорванца, самым серьезным образом предсказывали ему каторгу. Вообще о Рыжике обыватели Голодаевки были далеко не лестного мнения. Многие матери строго-настрого наказывали своим детям не играть с рыжим «чертенком» и не водить с ним дружбы.

– Он скверный, испорченный мальчишка, – говорили матери своим детям, – вы с ним не играйте…

Однажды, года через два, в ненастную осеннюю ночь, когда семья Тараса Зазули спала мирным сном, кто-то с улицы несколько раз постучался в ставень окна. Первым услыхал стук сам Тарас, а когда спустя немного стук повторился, проснулась и Аксинья.

– Тарас, слышишь? – шепотом спросила она.

– Слышу, – коротко ответил муж и нехотя стал слезать с печи.

– Кто там? – крикнул он, подойдя к окну.

– Это я… Дуня… – донесся с улицы детский голосок.

В хату вошла маленькая девочка, лет пяти, вся закутанная в большой дырявый платок, с которого стекали крупные капли дождя.

Девочка сделала несколько шагов вперед, остановилась посредине комнаты, закрыла руками лицо и навзрыд расплакалась.

В это время проснулся Санька. В одно мгновение мальчик наполовину свесился с печи и широко раскрытыми глазами стал следить за тем, что происходило внизу, в мастерской. Дуню он сейчас же узнал и по голосу, и по фигурке, маленькой и тонкой. Не раз он вместе с нею бегал по улицам, собирал цветные черепки разбитых блюдец и тарелок и не раз доводил ее до слез, пугая лягушками.

«Зачем она пришла так поздно, в такую ночь, и как она не побоялась одна идти?» – спрашивал у самого себя Рыжик и, не находя ответа, с еще большим вниманием стал прислушиваться к тому, что делалось в мастерской. Дуня между тем не переставала плакать. Возле нее стояли Аксинья и Тарас и с участием глядели на позднюю гостью.

– Ну, будет плакать, будет… – обратилась Аксинья к девочке. – Ты лучше расскажи, что у вас случилось.

Она обняла девочку и несколько раз погладила ее по головке. Дуня немного успокоилась.

– Дяденька сказали… – начала она, с трудом выговаривая слова, – гроб делать… мама моя… померла.

– Померла?! – в один голос воскликнули Зазули.

Дуня снова разрыдалась. На этот раз никто ее не стал утешать.

«На то она и сирота, чтоб плакала», – подумала Аксинья и обратилась к мужу:

– Из чего ты гроб будешь делать?

– Из досок.

– А есть они у тебя?

– Есть-то есть, да они у меня для другого дела припрятаны. Ну, да уж ладно! – махнул Тарас рукой и, по обыкновению, почесал затылок.