Раздался долгий прощальный свисток паровоза. Резко дернулись и поплыли вагоны, постепенно набирая скорость. Кто-то из девчат запел: «Прощай, любимый город…» Песню подхватили хором. А я смотрела на мать. Она не шла за вагоном. Может, не могла, или думала, что теперь все равно не догонишь. Еще раз мелькнула ее маленькая неподвижная фигурка и скрылась за поворотом надолго, надолго…
В ДОБРЫЙ ПУТЬ!
— По-ско-рей, по-ско-рей! — отстукивают колеса вагона.
Это я их подгоняю. Может, и глупо, но я спешу на фронт. Торжествую, что сбылась моя мечта.
Поезд идет полным ходом.
В нашем вагоне разместились часть врачей, медсестер и санитаров во главе с замполитом. В основном здесь находились работники второго отделения госпиталя.
Бот задумавшись, сидит заведующая этим отделением, капитан медслужбы Вера Петровна Чигогидзе. Кареглазая, с правильными чертами лица, очень обаятельная. Темные длинные волосы заплетены и уложены на затылке.
О чем она думает? Может, вспоминает первый день войны когда с группой студентов Пермского медицинского института с утра ушла на пляж и там готовилась к экзаменам? Осуждающе смотрели на них встречные, когда они возвращались с пляжа и, оживленно обсуждая что-то, смеялись А каким упреком встретила их комендант общежития: «Перестаньте радоваться — воина!»
Последний госэкзамен был отменен. Ребята-однокурсники добровольцами отправились на передовую санинструкторами…
Вера Петровна с год работала на кафедре терапии, затем в госпиталях, добиваясь отправки на фронт…
К плечу Веры Петровны прислонилась лейтенант Ирина Васильевна Кабакова, молодая докторша, только что окончившая мединститут. Они подружились с первых дней встречи и теперь всюду вместе.
Командиром среднего и младшего персонала, старшей сестрой второго отделения назначена младший лейтенант Валентина Лашук. Ей двадцать лет. Валя — минчанка. С первых дней войны на фронте, была ранена и лечение проходила в пермском госпитале. Как и замполит, после выздоровления снова пошла на фронт. Она уже имела боевые награды — орден Красной Звезды и медаль «За боевые услуги». Мы смотрели на нее с большим уважением и завистью. Но завидного в ее военной биографии ничего не было. В первый же день войны пережила ужас бомбежки, видела смерть и муки раненых.
Валя рассказала, как с началом войны стали формировать медицинские отряды, в одном из которых оказалась и она. Как, проходя по лесной проселочной дороге к месту назначения, внезапно услышали винтовочные и автоматные выстрелы. «Неужели немцы?» — встревожились люди. У них не было при себе оружия, и они вынуждены были переждать, пока стихнет перестрелка. Затем отряд принял решение: выйти на дорогу и присоединиться к любой воинской части. Вскоре услышали шум машины, которая шла в направлении к Минску. Поспешили ее остановить. «Поскорей!» — крикнул сидящий с шофером человек.
Не вся группа успела перемахнуть через борт, когда появившиеся вооруженные люди в плащ-накидках преградили им путь. Раздалась автоматная очередь. Несколько человек остались лежать на дороге. Успевшие забраться упали на дно кузова. Машина рванулась вперед. Вдогонку полетели гранаты…
Это были вражеские десантники.
— Мы и сами себе не верили, что остались живы, — вспоминает Валя.
Старшая медсестра 2-го госпитального отделения В. С. Лашук
Тогда, на первом организационном собрании, Валя зачитала фамилии сестер и санитарок, которые вошли во второе отделение. Услышав свое имя, я очень обрадовалась, что оказалась в ее подчинении.
Из нянечек в вагоне была лишь Маша Гуляева. Маша чуть выше среднего роста, на вид сильная русская девушка со здоровым загаром.
А вот исполнительница романсов, старшая операционная сестра Миля Бойкова. Она сразу стала выявлять таланты. He теряя времени, создала кружок самодеятельности. Миля — воспитанница детского дома. Веселая, общительная.
Уже несколько часов в пути. Люди устроились на отдых. Кто на верхних, кто на нижних нарах. Всюду разостлана солома. Я свила себе уютное гнездышко под боком у Шуры…
К исходу вторых суток прибыли в Горький.
— Горький, говорят. Пойдем посмотрим, — позвала Шура.
Мы вышли из вагона. Оказалось, здесь только что был налет вражеских самолетов. Еще не улеглась тревога. Тушат пожары. Переносят раненых. Видим разрушенный и дымящийся вокзал, искореженный пешеходный мост, перекинутый через железнодорожные пути…
Все это нас потрясло. Вот какая она, война-то! Жестокая, беспощадная! Она пришла за сотни и тысячи километров сюда, где живут мирные люди. Она нарушила их покой, нормальную, привычную жизнь.
Вспомнила я, как мы в детстве с ребятишками почему-то боялись самолетов, когда они пролетали низко над селом. Убегали с улицы в дом и прятались. Почему-то большая железная птица внушала страх, хотя никакого вреда не причиняла.
От этих же вражеских «черных воронов», несущих смерть, дети не найдут спасения, а от душераздирающего свиста и взрыва бомбы невозможно избавиться.
Представила в такой обстановке свою родную деревню, единственной улицей растянувшуюся и прижавшуюся к крутой высокой горе. Небольшой домик, поставленный руками отца, огород, где росли маки…
А наверху — бескрайние поля. Перед глазами волнами переливается море поспевающей пшеницы. И внизу — красота!
Напротив нашей усадьбы река делает крутой изгиб, оставляя небольшой мыс, как язычок, берега которого заросли ивой и разным кустарником.
Все это такое родное, дорогое. Ужас охватил при мысли: а вдруг и туда упадет бомба!
А поезд шел все дальше. На остановках мы бегали с котелками за водой, чтобы умыться и напиться. Ходили к вагону-кухне за горячими обедами. В ночное время стояли на постах, вернее, сидели в кабинах охраняемых машин, находящихся на железнодорожных платформах.
На одной из станций рядом остановился эшелон. Из вагонов нетерпеливо выпрыгивают солдаты.
— О, девушки, привет из тыла!
— Эй, гармонист, где ты? Есть возможность потанцевать с дамами.
Ребята подхватили появившегося в дверях вагона старшину с двухрядкой, другие следом тащили табуретку. Моментально сбежались со всех эшелонов любители музыки и танцев. Взлетела пилотка весельчака, и пошел он с присвистом отстукивать солдатскими каблучищами.
И девчата не выдержали. Жди, пожалуй, когда еще представится случай повеселиться.
А потом, по заказу, старшина сменил барыню на вальс «Амурские волны». И закружились пары по пыльному перрону.
— По ва-го-на-ам!
И всех как ветром сдуло. Замерла гармошка, но, небрежно подхваченная, словно недовольная обращением с ней хозяина, начала издавать стонущие звуки. И утихла лишь в глубине двинувшегося с места вагона.
— Девушки, позагорайте и за нас! — кричали на прощание ребята, отправляясь первыми.
— Ничего, мы вас еще перегоним!
И верно. На следующий же день наш эшелон догнал вчерашних партнеров по танцам и пошел дальше по «зеленой улице».
— Теперь вы позагорайте за нас! — торжествовали девчата.
Каждый день пишу домой письма. Иногда по два, чтобы отправить одно утром, другое — вечером. Дома их получат в разное время.
Письма пишу веселые, со смешными историями, которых иногда совсем и не было. Это чтобы маме рассеять грустные мысли. Как-то она там поживает, милая моя мамочка? Мне без нее всегда было грустно. В детстве тетя уводила меня к себе всего через несколько домов и оставляла погостить, так я все ночи плакала: «Маму жаль. Как она без меня?..» А когда училась в седьмом классе, школа находилась в соседнем селе, за два километра. Зимой нас отвозили туда на лошадях, а когда река выходила из берегов, сносило мост и луга от села до села затопляло, нас на две-три недели расселяли по квартирам около школы. Так где там, столько дней выдержать в разлуке.
