Шофер Замрика, раненый пулей в ногу, отбежал от двора и упал в борозду огорода. Майора Левитина и писаря Дейнего нашли мертвыми чуть дальше. Они отстреливались до последнего патрона. Кругом валялись гильзы, чернели воронки — немцы забросали их гранатами. В сторонке стояла без горючего немецкая самоходно-артиллерийская установка, валялся миномет с пустыми коробками из-под мин. Понтонеры наскочили на экипаж самоходки и минометный расчет, отставшие от своих войск, вступили с ними в схватку.

Гафурова перебинтовали, Замрике Корнев сам наложил шины из двух дощечек, оторванных от штакетника. Раненых погрузили в машину, накрыли трофейным парашютом и отправили в госпиталь.

Всеми делами в штабной группе стал распоряжаться начальник оперативно-разведывательного отделения капитан Седых. Танковая армия, развивая наступление дальше, через некоторое время вступила в Бухарест и Плоешти. Войска 2-го Украинского фронта стали успешно развивать наступление в западном направлении. Некоторые его передовые части вышли к берегам Дуная.

Как-то ночью Корнева срочно вызвали на командный пункт армии. Командующий, богатырского сложения генерал Кравченко, спокойно поглаживая на голове короткий черный ежик, мягко, по-украински, выговаривая слова, приказал:

— Ты, хлопче, срочно вышли отряд обеспечения движения бригады полковника Овчарова. — Карандашом показал маршрут на листе карты, вырванном, видимо, из какого-то школьного атласа. — Получена шифровка — немедленно повернуть армию на север.

Корнев удивился, что инженерную задачу командарм ставит по мелкомасштабной карте, на которой не определишь ни проходимости дорог, ни характера рек.

Генерал понял его взгляд.

— Нет у нас карт этого района. Самолет штаба фронта разбился, карты сгорели. Новые будут не скоро, а Овчаров выступает через два часа. Проход в Карпатах надо захватить внезапно и очистить от немецких заслонов к исходу суток. Знаю, без карты будет трудно, но надеюсь на твою смекалку.

По дороге в свой штаб Корнев пытался представить, какие препятствия встанут на пути бригады Овчарова. Сколько мостов через реки Южных Карпат? И есть ли броды через них?

«Карта, военно-топографическая карта нужна, черт возьми! — сверлила мозг неотвязная мысль. — Без нее — как в потемках».

На заднем сиденье поглядывал по сторонам пожилой солдат Любанский, то и дело поправлявший большие роговые очки. После освобождения Киева, где он промаялся всю оккупацию, в полевом военкомате не посмотрели, что он преподаватель-лингвист, владеет несколькими языками, направили рядовым солдатом в инженерную бригаду.

Когда подъехали к штабу бригады, разместившемуся в коттедже на окраине небольшого городка, комбриг заторопился в комнату, где находился начальник оперативно-разведывательного отделения — начальник штаба был ранен и лежал в армейском госпитале. Прямо с порога Корнев предупредил капитана:

— О приданных танкистам батальонах не докладывайте. Я сам у них побывал, а вот что делает резервный батальон Арустамова, как готовится к маршу, доложите.

После сообщения капитана, чем занят резервный батальон, сколько скоб, штырей и разных мостовых элементов заготовил тот в запас, комбриг похвалил:

— Молодцы, даром время не теряли.

Начальник оперативно-разведывательного отделения, немного замявшись, доложил:

— Тут у нас небольшой конфликт с нашими новыми союзниками вышел. Зампотех выставил свою охрану на оставленном немцами складе разных автозапчастей и покрышек. А старший в городе румынский полковник, по-ихнему колонэль, тоже на этот склад претендует.

— Что, не смогли договориться?

— Мы тут по двум словарям с колонэлем разговаривали: Любанский был с вами. Решили дождаться вас, колонэль надеется, что нанесете ему визит. Проводить вас оставил своего солдата.

У Корнева сразу созрело решение. Торопливо взглянув на часы, распорядился:

— Передайте зампотеху, пусть не особенно ворошит склад. Арустамову готовить батальон к маршу. Через полчаса я поставлю ему задачу.

…Прошли считанные минуты, комбриг, умывшись и переодевшись, подъехал на трофейном «мерседесе» к воротам виллы колонэля. Сидевший рядом с шофером румынский солдат проворно выскочил из машины и что-то громко сказал садовнику, поливавшему цветы на большой клумбе. Тот, сняв парусиновый передник, побежал к дому и скрылся в двери.

Когда «мерседес», тихо шурша колесами по усыпанной гравием дорожке, обогнул клумбу и остановился у крыльца, на пороге коттеджа появился колонэль в отлично сшитом, скрадывающем излишнюю полноту мундире. Отдав честь, он широким жестом пригласил приехавших пройти в небольшой холл. Там уже были его жена и дочь. Колонэль на немецком языке представился сам и представил домочадцев. Корнев понял его без переводчика и тоже представился:

— Гвардии подполковник Виктор Андреевич Корнев.

Колонэль, улыбаясь, произнес несколько фраз. Не поняв их, комбриг вопросительно посмотрел на Любанского. Тот перевел:

— Он решил, что вы говорите по-немецки, надеется на разговор без переводчика.

— Скажите ему: не могу я разговаривать на немецком языке.

Тогда жена румынского офицера обратилась к гостю. Корнев понял ее вопрос: «Не говорит ли господин подполковник по-французски?» Чувствовалось ее уверенное произношение на этом языке. У Корнева возникла обида на себя: ведь когда-то изучал эти языки, но кое-как, без упорства. С легким отрицательным кивком взглянул на Любанского. Тот ответил по-французски, что подполковник и на этом языке не говорит.

Колонэль, пожав плечами, сказал жене по-румынски несколько фраз.

Переводчик сказал Корневу:

— Он недоумевает, на каком же языке может говорить русский офицер. Хотел пригласить в столовую, но переводчик, рядовой, не может находиться там вместе с офицерами.

Лицо Корнева покрылось румянцем. Захотелось ответить: «Говорить надо на языке страны, выбившей вас из гитлеровской упряжки». Но сдержался, помня, что многие румынские офицеры две недели назад примкнули к восстанию в Бухаресте, свергнувшему фашистского прихвостня Антонеску. Знал о двух румынских дивизиях, сдерживавших в кровопролитных боях натиск врага, пытавшегося нанести контрудар в тыл наступавшим нашим войскам.

В памяти Корнева промелькнуло далекое детство, когда вместе с Сашей Пляскиным бегал он, сверкая голыми пятками, по раскаленным солнцем песчаным улицам Читы. Тогда в городе было много китайских лавочек, парикмахерских и прачечных. По улицам ходили торговцы мороженым и прочей разной снедью. Ребятня усвоила многое из китайской речи. Потом появились японские солдаты. Крутившиеся около них мальчишки стали кое-что понимать и по-японски. Все это молниеносно пронеслось в памяти Корнева, и он, не успев даже как следует подумать, произнес:

— Нило-кохоо. Чже-чин-за? Ян-ю? Ян-хо мию. — Кивнул Любанскому: — Спросите у него: говорит ли он по-китайски?

Когда колонэль недоумевающе развел руками, Корнев сказал:

— Анатаева, нихонг-дэ вакаринаска? Сютке минэ уй. Синтан нипон гудасай? А по-японски он говорит? — велел Любанскому перевести вопрос.

Жена и дочь оживленно затараторили между собой. Колонэль стал горячо высказывать свое впечатление. Переводчик едва успевал перевести только основной смысл его слов:

— Он решил, что вы служили на Дальнем Востоке. Такая встреча очень интересна. Сибирские части прославились стойкостью и храбростью…

— Вежливо дайте ему понять, что у нас есть срочный деловой разговор, — сказал Корнев. — У меня очень мало времени.

Колонэль понял и повел гостей к себе в кабинет. Когда они проходили через столовую, увидели, как за тяжелыми портьерами скрылся еще один денщик в белом переднике, а стол был богато сервирован. В простенках между окнами висел портрет короля Михая, а на более темном куске обоев — какой-то пейзаж, видимо повешенный вместо изображения Антонеску. Все это Корнев приметил за считанные секунды.

Едва гости присели, Любанский перевел просьбу комбрига показать, какие есть у колонэля военно-топографические карты. На письменный стол была положена стопка больших листов. Это были карты всей Румынии, Бессарабии и даже Одесской области.