Секунду подумав, Корнев спросил:

— На карте покажешь этот овраг?

— Покажу, — уверенно ответил Козловский.

— Тогда садись, поехали в штаб!

В машине приказал бойцу рассказать, как тот переплыл километровую ширь холодного, осеннего Днепра. Оказалось, что была камера от колеса, обнаруженная в мотоциклетной коляске разведчиком Мутяном. Когда проплыл около половины ширины реки, почувствовал, что камера выпускает воздух. Последние метров триста плыл уже без нее.

— Как же ты решился на такое дело? — восхищенно спросил Корнев. — Ведь запросто мог утонуть.

— Так на том берегу остались товарищи. Кругом немцы.

— Много?

— В Львово проехало не меньше ста мотоциклов, и в каждом по три фрица. Еще с десяток машин, в кузовах полно солдат.

В штабной палатке отметили на карте овраг в двух километрах от Львово. Козловский сообщил, что собравшиеся там товарищи будут свое место обозначать редкими сигналами через щель маскировочного нафарника на мотоцикле. Тем временем в палатку принесли гимнастерку, брюки и сапоги с портянками. Пока Сундстрем передавал по телефону распоряжение о подготовке лодок, Козловский оделся и обратился к комбату:

— Товарищ майор, разрешите, я поплыву за ребятами?

— Разрешаю, герой!

В штабную палатку вошел только что приехавший из штаба фронта лейтенант Слепченко и вручил комбату предписание о выводе батальона в резерв и срочном выступлении на марш по указанному на карте маршруту: более двухсот километров на восток.

…Незадолго до рассвета всех разведчиков и мотоциклы переправили на лодках «флотилии» Тюрина. Весла и уключины обернули тряпками, и переправа прошла благополучно. Учтя сведения, полученные от разведчиков, и оценив обстановку, сообщенную лейтенантом Слепченко, Корнев пришел к выводу, что на участке, где были переправы батальона, немцы форсировать Днепр не собираются. Как это ни тяжело было, решили пароход «Звездочку» утопить в протоке у острова, оборону на участке снять, все деревянные лодки и паромы уничтожить.

В середине ноября батальон обосновался в станице Константиновской на Дону. Все неотвратимее вступала в свои права осень. Начались серые дни с мелким надоедливым дождиком. Изредка сквозь прорехи в серо-белых комковатых облаках выглядывало, словно умытое, солнышко и тут же пряталось.

Майора Копачовца одолевали заботы с ремонтом понтонного парка. Пока отходили с Днепра, на коротких стоянках мало что удавалось сделать. Только ремонтники развернут мастерские, только приладятся к поврежденному полупонтону, а уже батальону надо переходить на новое место. Зима близится. Когда наступят холода, нагревать докрасна и рихтовать погнутые ребра шпангоутов и верхнюю бортовую обвязку будет трудно, а окраска отремонтированных полупонтонов без теплого помещения и подавно станет невозможной.

Все это заботило и Корнева. Линия фронта все время менялась. Было неизвестно, долго ли простоит на одном месте батальон. Вот и пришла комбату мысль обратиться к начальнику инженерных войск фронта полковнику Прошлякову с просьбой разрешить отвести поглубже в тыл мастерские и часть технических подразделений. Тогда зампотех сможет по-настоящему организовать ремонтные работы. Начинж разрешил. Так сложилось в батальоне деление на два эшелона. В первом — понтонные роты, а во втором, на удалении до пятидесяти километров, — мастерские и тяжелая техника, которая в данный момент не нужна в ротах первого эшелона.

В эти слякотные дни батальон получил, казалось бы, простую задачу. Потребовался срочный маневр тяжелой артиллерии на мощных тягачах «Ворошиловец» под Ростов. Корневу приказали усилить имевшийся в станице мост на плотах из бревен, подведя под него пустые винные деревянные бочки. Служил этот мост местному колхозу исправно, а для военных нужд оказался мал по грузоподъемности. Места там по Дону виноградорские, не так уж далеко станица Цимлянская, славившаяся шипучим виноградным вином. Бочек должно найтись сколько потребуется.

В плотах, скрепленных цепями, было два ряда бревен, и весь нижний ряд почти полностью находился под водой. Вот под него и надо было подвести еще ряд бочек.

Принялись понтонеры за дело дружно. Рота Коптелова разыскивала и подвозила на берег бочки. Логинов со своими взводами ремонтировал их, плотно закупоривал, грел смолу и обмазывал ею ненадежные места. А Переплетчиков возглавил ввод бочек под мост. Вот тут и возникла закавыка. Как ни старались затолкнуть бочку в просвет между бревнами нижнего ряда, ничего не получалось. Прижимали ее с лодок рычагами — длинными жердями, а она упрямо выворачивалась на поверхность реки, да еще норовила окунуть в воду навалившихся на жерди понтонеров.

Пытались помочь делу и водолазы. Бочку подтапливали подвешенным к ней грузом. Водолаз заводил ее под мост на свое место. Но дело двигалось очень медленно.

С берега за работой бойцов наблюдали Корнев и дежуривший в роте Переплетчикова санинструктор Гурский.

— Надо что-то вместо жердей использовать, — высказал предположение Гурский.

Корнев задумался. Присев на перевернутую лодку, они придумали приспособление и начертили его схему в блокноте. Через час на реке стоял небольшой паром с собранной на нем стрелой копра, с которой свисала на тросе «баба» — сваебойный молот. К «бабе» подвесили что-то вроде желоба. Он состоял из двух металлических прогонов, соединенных поперечными вставками на болтах. На другом конце желоба закрепили веревку и, поддерживая за нее, подвели его под мост к тому месту, где должна быть установлена бочка. Ее поставили под «бабу» и медленно ослабляя трос, утопили. Едва бочка под тяжестью «бабы» оказалась ниже конца желоба в воде, она сразу же сама быстро скользнула по нему под мост. Так начали «выстреливать» бочку за бочкой.

За всеми этими работами с любопытством наблюдали собравшиеся на берегу пожилые и старые местные станичники. Около них крутились вездесущие ребятишки. Станичники в потертых казачьих бекешах и черных барашковых папахах казались похожими друг на друга. Выделялся только один в стеганом темном ватнике, подпоясанном кожаным ремнем. На нем были грубошерстные синие брюки, аккуратно заправленные в хорошо смазанные яловые сапоги.

Сдвинув кустистые брови, он сначала хмурился, наблюдая, как вывертываются бочки из-под жердей, и даже порывался что-то посоветовать водолазу. Потом его пристальное внимание привлекла сборка парома на понтонах и поднявшаяся на нем стрела копра.

Человек в ватнике направился к стоявшим у моста командирам. Разглядев две шпалы в петлицах Корнева, смело обратился:

— Товарищ майор, рядовой запаса Самбуров Иван Михайлович. Разрешите задать вопрос?

— Пожалуйста.

— Речной технический участок, в котором я работал водолазом, эвакуировался под Сталинград. Я остался со списанным, но еще годным водолазным снаряжением. В военкомате сказали, что пока моя специальность не требуется, а сами позавчера тоже эвакуировались. Может, возьмете меня к себе в часть?

Корневу понравился открытый и уверенный взгляд темно-серых глаз станичника, его волевое, в паутинке едва заметных мелких морщинок загорелое лицо, уверенный голос. По всему было видно, что Самбуров знает себе цену. Немного подумав, комбат решил зачислить его в списки батальона.

Самбуров попросил выделить людей и машину для доставки оставшегося у него водолазного снаряжения. Через полчаса, когда его привезли, оказалось, что шланги, костюм, скафандр и все остальные принадлежности вполне еще пригодны к работе. Только воздушная помпа требовала весьма серьезного ремонта. В мастерских батальона вскоре нашлись умельцы, которые взялись привести ее в рабочее состояние.

23 ноября Ростов был освобожден, но радостная весть об этом для Корнева была омрачена приехавшим из штаба фронта следователем. Он дотошно вникал в подробности отъезда из батальона комиссара Сорочана. Все это сопоставлял с направлениями и датами прорыва вражеских колонн. Присутствующего при этом Тарабрина спросил: