Затем он поглядел на мисс Броди. Она в это время рассматривала чашку с отбитым краешком.

— Наверное, Мэри Макгрегор отбила, — сказала она. — В прошлое воскресенье Мэри приезжала с Юнис, и они вместе мыли посуду. Наверняка это Мэри отбила.

За окнами на летней лужайке искорками вспыхивали маргаритки. Широкая лужайка уходила далеко-далеко, и за ней едва виднелся небольшой лесок, но даже этот лесок и поля за ним принадлежали мистеру Лоутеру. Застенчивый, музыкальный и милый мистер Лоутер был, что ни говори, человек со средствами.

Теперь Сэнди вглядывалась в мисс Броди не только для того, чтобы разобраться, привлекательна ли она, но и пытаясь отыскать в ней хоть какой-нибудь намек на женскую покорность, поскольку представить себе этот элемент в ее любовном романе было труднее всего. Она была скорее доминирующим началом, нежели женщиной во плоти, подобно Норме Шерер или Элизабет Бергнер. Мисс Броди было сейчас сорок три, и в этом году она казалась гораздо стройнее, чем в те давние дни, когда стояла перед их классом во весь рост или сидела под вязом. Теперь она стала изящнее, но в сравнении с мистером Лоутером выглядела по-прежнему довольно крупной женщиной. Он был хрупкий мужчину и ниже, чем мисс Броди. Он смотрел на нее с любовью, а она на него — властно и по-хозяйски.

К концу летнего семестра, когда почти всем членам клана уже исполнилось тринадцать, мисс Броди начала каждую неделю расспрашивать приходивших к ней парами девочек про уроки рисования. Девочки всегда с пристальным интересом следили за уроками мистера Ллойда и за всем, что он делал, запоминая множество разных деталей, чтобы было что рассказать мисс Броди, когда подойдет их очередь навещать ее в доме Гордона Лоутера в Крэмонде.

Это был большой дом с остроконечной крышей, украшенной игривой башенкой. Лесная тропинка, ведущая к дому от проселочной дороги, так вилась и петляла, а газон перед крыльцом был таким узким, что дом никак нельзя было разглядеть полностью с близкого расстояния и, чтобы увидеть башенку, приходилось задирать голову. С торца дом был ничем не примечателен. В больших и мрачных комнатах на окнах висели жалюзи. Лестничные перила, начинавшиеся парой резных львиных голов, виток за витком уходили ввысь и где-то высоко терялись из виду. Вся мебель была массивной, украшенной резьбой и инкрустациями из серебра и розового стекла. В библиотеке на первом этаже, где мисс Броди обычно принимала девочек, стояло несколько застекленных книжных шкафов, и внутри их было так темно, что прочитать названия книг можно было, только подойдя к шкафу вплотную. В углу стоял большой рояль, летом на него ставили вазу с цветами.

Исследовать закоулки этого дома было ужасно интересно, и в дни, когда мисс Броди колдовала на кухне, готовя огромные запасы еды на следующий день — в ту пору ею как раз овладела навязчивая идея откормить мистера Лоутера, — девочкам разрешалось бродить по дому, и они с замирающим сердцем подымались по широким ступеням лестницы, заглядывали в пыльные пустые спальни и, что было особенно интересно, заходили в две комнаты, которые хозяева забыли обставить как следует: в одной, кроме большого письменного стола, не было ничего, даже ковра на полу, а в другой было вовсе пусто, только с потолка свисала лампочка и в углу стоял большой голубой кувшин. Когда девочки, возвращаясь из этих экспедиций, спускались по лестнице, внизу их часто поджидал мистер Лоутер. Он стоял, застенчиво улыбаясь и прижимая к груди руки, с таким видом, будто волновался, все ли им понравилось. Перед тем как девочки уходили домой, он вынимал из вазы розы и вручал каждой по цветку.

Казалось, что в своем доме мистер Лоутер никогда не чувствовал себя как дома, хотя он здесь и родился. Прежде чем что-нибудь взять или открыть буфет, он каждый раз поглядывал на мисс Броди, ища ее одобрения, как будто ему нельзя было ничего брать без спросу. Девочки решили, что, наверное, его умершая четыре года назад мать всю жизнь держала его под каблуком, и в результате он не ощущает себя в доме хозяином.

Он сидел молча и благодарными глазами смотрел на мисс Броди, развлекавшую очередную пару гостей; члены клана начали посещать крэмондский дом с тех пор, как Джин Броди развернула кампанию по откармливанию мистера Лоутера, которая затем приняла такой гигантский размах, что маниакальная страсть мисс Броди заготовлять провизию впрок стала предметом разговоров мисс Эллен и мисс Алисон Керр и соответственно всех учительниц начальной школы. Однажды, когда по графику визитов настала очередь Сэнди и Дженни, мисс Броди в их присутствии подала мистеру Лоутеру к пятичасовому чаю великолепный салат из омаров, несколько бутербродов с печеночным паштетом, пирог и в завершение большую тарелку овсяной каши со сливками. Все это было сервировано на отдельном подносе для него одного, чтобы остальные видели, что он на особой диете. Сэнди волновало, сможет ли мистер Лоутер справиться с кашей так же успешно, как и со всем прочим. Но он с молчаливой покорностью уминал все, что было на подносе, а мисс Броди в это время принялась расспрашивать девочек:

— Чем вы сейчас занимаетесь на уроках рисования?

— Готовимся к конкурсу на лучший плакат.

— А мистер Ллойд… хорошо себя чувствует?

— Да, хорошо. С ним очень интересно. Две недели назад он показал нам свою мастерскую.

— Какую мастерскую, где? У него дома? — спрашивала мисс Броди, хотя прекрасно все знала.

— Да, это большая длинная мансарда, там…

— Вы видели его жену, как она выглядит? Что она говорила? Она вас угощала чаем? Какие у него дети? Что вы делали, когда пришли к нему?..

Она не пыталась скрыть от жующего хозяина дома свой острый интерес к учителю рисования. По мере того как мистер Лоутер разделывался с едой на подносе, глаза его принимали скорбное выражение. Сэнди и Дженни знали, что такие же вопросы задавались неделю назад Мэри Макгрегор и Юнис Гардинер, а еще неделей раньше на них отвечали Роз Стэнли и Моника Дуглас. Но мисс Броди не уставала слушать разные версии одной и той же истории, если она касалась Тедди Ллойда, а теперь, когда девочки побывали у него, в его большом запущенном, богемном доме в северной части Эдинбурга, мисс Броди приходила в состояние крайнего возбуждения просто от общения с теми, кто недавно дышал одним воздухом с Ллойдом.

— Сколько у него детей? — спросила мисс Броди, держа фарфоровый чайник на весу.

— По-моему, пять, — ответила Сэнди.

— А по-моему, шесть, — возразила Дженни, — считая малыша.

— Там полно малышей, — заметила Сэнди.

— Конечно, они же католики, — сказала мисс Броди, повернувшись к мистеру Лоутеру.

— Я про самого маленького, — сказала Дженни. — Ты забыла посчитать того крошечного. А с ним получается шесть.

Мисс Броди налила чай в чашки и бросила взгляд на тарелку Гордона Лоутера.

— Гордон, — сказала она, — а пирог?

Он покачал головой и мягко, будто утешая ее, сказал:

— Нет, нет.

— Обязательно, Гордон. Он очень питательный.

Она заставила его съесть честерский пирог и при этом разговаривала с ним в несколько более подчеркнутой эдинбургской манере, чем обычно, словно хотела пирогом и обхождением заменить подлинную любовь, ту, которую отдавала не ему, а Тедди Ллойду.

— Вам нужно окрепнуть, Гордон, — сказала она. — Вы должны прибавить тридцать фунтов до моего отъезда на каникулы.

Он улыбнулся всем по очереди, насколько ему это позволяли склоненная над тарелкой голова и медленно двигающиеся челюсти.

Мисс Броди продолжала:

— А миссис Ллойд? Она… про нее можно сказать, что она в расцвете лет?

— Наверное, еще нет, — ответила Сэнди.

— Я, конечно, точно не знаю, но, может быть, расцвет у миссис Ллойд уже кончился, — сказала Дженни. — Она носит волосы до плеч, и поэтому трудно судить. Прическа ее молодит, хотя, может, она уже и не молода.

— У нее, похоже, наверно, вообще не будет никакого расцвета, — сказала Сэнди.

— Слово «похоже» у тебя было лишнее. Как зовут миссис Ллойд?