Все это я изложил в убеждении, что тебе, — коль скоро ты не один из многих, а тиран над многими, — не пристало держаться мнения, одинакового с другими: ты не должен судить о значении вещей или о рассудительности людей, применяясь к собственным удовольствиям, а обязан оценивать их в соответствии с понятиями о пользе. Недаром специалисты, обучающие философии, расходятся лишь в выборе упражнений, необходимых для совершенствования души: одни утверждают, что их ученики станут рассудительнее, благодаря искусству спорить, другие выдвигают политическое красноречие, третьи — еще что-нибудь, однако все согласны с тем, что человек, получивший хорошее воспитание, должен любым из этих способов показать себя умеющим рассуждать. Итак, оставив в стороне все спорное, следует основываться в своих оценках на том, что является общепризнанным, В особенности надо наблюдать, как люди дают советы в конкретных обстоятельствах, а если это невозможно, — то как они рассуждают о делах вообще. При этом отвергай как совершенно непригодных тех, кто не располагает никакими нужными знаниями, ибо очевидно, что человек, который не может быть полезен самому себе, не научит разуму и другого. Напротив, высоко цени и окружай вниманием людей умных и способных видеть больше других, ибо ты должен знать, что хороший советник — это из всех сокровищ самое ценное и наиболее нужное тирану. Верь, что те особенно будут способствовать успеху твоего царствования, кто более всего сможет принести пользы твоему разуму.

Итак, я дал тебе советы, какие мог, и таким образом почтил тебя: тем, что было в моих силах. Ты же старайся, чтобы и другие, как я сказав вначале, привозили тебе не обычные дары, за которые подносящим выплатите гораздо больше, чем торговцам, а такие, которые даже при ежедневном их использовании не утрачивают своих качеств, но, наоборот, становятся все более дорогими и ценными.

Есть люди, которые неприязненно относятся к красноречию и сильно порицают всех, кто занимается философией[110], утверждая, что целью подобных занятий является не достижение добродетели, а своекорыстная выгода. Признаюсь, я с удовольствием спросил бы у людей с такими убеждениями: почему они порицают всех, кто желает хорошо говорить, и в то же время осыпают похвалами тех, кто стремится правильно действовать? Ведь если их огорчает выгода, то нам легко убедиться, что она чаще и больше проистекает от дел, нежели от слов. Далее, нелепо также не замечать, что мы относимся благочестиво к богам, почитаем справедливость и воспитываем в себе прочие добродетели не для того, чтобы оставаться в худшем положении по сравнению с другими, а наоборот, чтобы окружить свою жизнь как можно большими благами. Поэтому надо осуждать не занятия, с помощью которых можно добиться выгоды честным путем, а людей, которые допускают предосудительные поступки и пи пользуются речами для обмана и нечестных целей. Меня удивляет, как это люди с такими взглядами не осуждают богатство, силу, мужество? Ведь если из-за преступников и обманщиков они относятся сурово к красноречию, то им следует тогда порицать и все другие способности людей, ибо среди тех, кто обладает ими, также найдутся такие, которые используют их предосудительно и во вред другим. Однако несправедливо осуждать силу только потому, что кто-то обрушивается с побоями на встречных, или порицать мужество из-за отдельных негодяев, убивающих ни в чем не повинных людей, или вообще переносить на вещи то, что проистекает, от человеческой подлости. Скорее надо порицать тех, кто дурно пользуется этими благами и то, что способно приносить пользу, пытается обратить во вред своим согражданам. Между тем отдельные люди, не удосужившись разграничить таким образом одно от другого, неприязненно относятся ко всякому красноречию и настолько упорствуют в своем заблуждении, что даже не замечают, как становятся врагами такого свойства человеческой природы, которое является источником высших благ. В самом деле, во всем остальном, чем нас наделила природа, мы ничуть не превосходим животных. Более того, многим из них мы даже уступаем в быстроте, в силе и в других полезных качествах. Однако, обладая способностью убеждать друг друга и ясно выражать любые свои мысли, мы не только покончили с животным образом жизни, но и объединились в общество, основали города, установили законы и изобрели искусства. И почти во всем, что было нами придумано, нам оказало свое содействие слово. Это оно установило границы справедливого и несправедливого, прекрасного и постыдного; без этих разграничений мы не смогли бы вести совместную жизнь. Это с его помощью мы изобличаем дурных и превозносим хороших, через его посредство наставляем безрассудных и испытываем разумных, ибо умение говорить так, как следует, мы считаем величайшим признаком рассудительности, и в правдивом, честном и справедливом слове видим отображение доброй и справедливой души. С помощью слова мы рассуждаем о спорных и размышляем о непознанных предметах, ибо доводы, которыми мы пользуемся для убеждения других, служат нам и для собственного размышления. При этом красноречивыми мы называем тех, кто обладает способностью выступать перед народом, а рассудительными признаем таких, которые наедине с собою могут лучше всего рассудить о деле. Если бы понадобилось кратко охарактеризовать этот дар человека, то мы могли бы сказать: ничто из того, что совершается с разумом, не обходится без помощи слова; более того, во всех делах и помыслах слову принадлежит руководящая роль, причем особенно успешно им пользуются те, кто обладает наибольшим умом. Поэтому все, дерзающие клеветать на обучающих красноречию или на занимающихся им, заслуживают ненависти ничуть не меньше, чем осквернители храмов.

Что касается меня, то я одобряю всякую речь, способную принести нам хоть немного пользы, однако самыми лучшими, самыми достойными внимания царей и наиболее подходящими для себя я считаю такие речи, которые содержат наставления о поведении человека и управлении государством, особенно те из них, которые поучают властителей надлежащему обращению с народом, а простых людей — должному отношению к правителям, ибо я вижу, что эти речи более всего способствуют процветанию и величию государств. Одну из таких речей — о том, как следует поступать тирану, вы слышали уже от Исократа, а об обязанностях подданных постараюсь теперь ответить вам я, не потому, что я стремлюсь превзойти Исократа, но потому, что именно мне и пристало более всего рассказать вам об этом. Ведь если я не объясню, какого поведения я ожидаю от вас, то я не вправе буду сердиться, если вы будете поступать не так, как мне хочется; однако, если я предупрежу вас, а вы не будете выполнять моих указаний, то я смогу уже с полным правом порицать неповинующихся, Я думаю, что лучше всего мне удастся побудишь и склонить вас к запоминанию моих наставлений и к повиновению им, если я не ограничусь одними советами и не расстанусь с вами после простого их перечисления, а покажу вам: во-первых, что существующим государственным устройством надо дорожить не только по необходимости и не потому, что мы им пользовались во все времена, но потому, что оно самое лучшее из всех существующих; а затем, что я обладаю этой властью не вопреки закону и не отняв ее у другого, но в соответствии с божественным и человеческим правом, вследствие заслуг и далеких предков моих, и моего отца, и моих собственных. Если это будет показано с самого начала, то кто не признает себя заслуживающим самого сурового наказания в случае неповиновения моим наставлениям и предписаниям?

Итак, относительно государственного устройства, — ибо с этого я решил начать, — я думаю, все придерживаются того мнения, что самое ужасное — это уравнение в правах людей порядочных и дурных, а самое справедливое — тщательное проведение разграничения между ними с тем, чтобы люди, неравные между собою, не получали и равных благ, но каждый пользовался и положением, и почетом по достоинству. Между тем олигархические и демократические государства всегда добиваются равенства среди тех, кто располагает гражданскими правами, и у них высоко ценится, если один ни в чем не может иметь преимущества перед другим, — обстоятельство, которое на руку дурным людям. Напротив, государство с монархическим устройством более всего предоставляет привилегий тому, кто в особенности выделяется своим достоинством, затем — следующему за ним, потом — третьему, четвертому и так далее по тому же принципу. И если даже это не везде осуществляется на практике, то, по крайней мере, таково намерение монархического государства. Как бы то ни было, все, вероятно, согласятся с тем, что оценка человеческой натуры и поведения более последовательно проводится при тираническом правлении. Кто, однако, из разумных людей не согласился бы скорее жить при таком строе, где не останутся незамеченными его высокие качества, чем затеряться среди толпы, так и не будучи оцененным по достоинству? Более того, мы можем с полным основанием признать, что такой строй и более мягок, поскольку всегда легче сообразоваться с волей одного человека, нежели стараться угодить множеству различных настроений. Конечно, в подтверждение того, что монархический режим и приятнее, и мягче, и справедливее, можно было бы привести еще много доказательств, однако и с помощью приведенных в этом нетрудно убедиться. Впрочем, насколько государства с монархическим строем превосходят другие в принятии решений и выполнении необходимых дел, это мы лучше всего увидим, если попытаемся путем сопоставления разобраться в важнейших вопросах управления. В самом деле, люди, которые вступают в должность всего лишь на год, становятся частными лицами прежде, чем поймут что-нибудь в государственных делах и приобретут в них опыт. Напротив, те, кто постоянно возглавляет один и тот же пост, даже если они по природе менее даровиты, все равно намного превосходят других своей опытностью. Далее, первые многое оставляют в небрежении, надеясь друг на друга, вторые же ничего не упускают, ибо знают, что все должны делать они сами. Кроме этого, политические деятели в олигархических и демократических государствах своим взаимным соперничеством причиняют вред общественным интересам, тогда как главы государств с Монархическим строем, не видя, кому они могли бы завидовать, во всем поступают наилучшим образом, насколько это возможно. Далее, первое не поспевают за делами, ибо большую часть времени они заняты своими дачными занятиями, а когда собираются на совещания, то чаще их можно застать там погрязшими в спорах, чем совместно принимающими решения. Наоборот, вторые, не имея строго установленных совещаний и сроков, дни и ночи заняты государственными делами и потому не упускают никакой возможности, но каждое дело совершают своевременно. К тому же первые настроены недоброжелательно; они хотели бы, чтобы и предшественники их по должности, и преемники как можно хуже управляли делами государства с тем, чтобы они сами приобрели как можно больше славы. Наоборот, вторые, оставаясь руководителями государства всю жизнь, на все время сохраняют и благожелательное ко всему отношение. Самое же главное: одни заботятся об общественных делах, как о своих, другие же — как о чужих; одни привлекают в качестве советников самых дерзких граждан, другие же из всех людей выбирают для этого самых рассудительных; одни почитают тех, кто способен произносить речи перед толпою, другие же — людей, умеющих управляться с делами. Однако не только в обычных и повседневных делах управления государства с монархическим устройством отличаются в лучшую сторону, но и на войне они получают все преимущества, ибо подготовить военные силы и воспользоваться ими так, чтобы обмануть и опередить врага, убедить одних, принудить силой других, подкупить третьих, привлечь на свою сторону иными услугами четвертых, — ко всему этому государства с тираническим правлением более пригодны, чем все другие. И в этом всякий может убедиться на основании фактов ничуть не меньше, чем на основании слов. Так, все мы знаем, что могущество персов достигло столь огромных размеров не благодаря их особому уму, но потому, что они более других народов почитают царскую власть. С другой стороны, мы знаем, что тиран Дионисий[111], придя к власти в момент, когда вся Сицилия была опустошена, а его родной город осаждали враги, не только избавил свое отечество от угрожавших ему опасностей, но и сделал его величайшим из эллинских государств. Кроме того, нам известно, что карфагеняне и лакедемоняне, имеющие лучшее сравнительно с другими государственное устройство, во внутренних делах придерживаются олигархического правления, но на войне подчиняются царям. Наконец, можно было бы показать, что даже государство, которое в особенности ненавидит тиранию[112], всякий раз, когда отправляет для руководства военными действиями многих стратегов, терпит неудачи, а когда пускается в опасное дело под командованием одного, добивается успеха. Разве можно было бы еще яснее, чем на этих примерах, показать превосходство монархии? Ведь оказывается, что наибольшим могуществом обладают народы, которые всецело находятся под управлением тиранов; что государства, имеющие правильное олигархическое устройство, в наиболее серьезных случаях ставят во главе своих армий; одни — одного только стратега, другие же — царя; что те, кто ненавидит тиранию, не совершают ничего дельного всякий раз, когда отправляют руководить военными действиями нескольких начальников. А если надо еще сослаться и на предания старины, то, говорят, и боги тоже подчиняются Зевсу, как своему царю. Если предание об этом говорит правду, то очевидно, что и боги предпочитают такое устройство; если же допустить, что никто не знает об этом наверняка и судим мы так о богах на основании собственных предположений, то и тогда это признак того, что все мы отдаем предпочтение монархии, ибо мы никогда не стали бы утверждать, что боги пользуются таким устройством, если бы не считали, что оно намного превосходит другие.