Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A
Альтернатива

Историк и философ из Таганрога В. Поликарпов еще в начале 90-х г. XX в. рассмотрел сценарий «Восстание декабристов 14 декабря 1825 г. увенчалось успехом», попытавшись представить возможную последовательность и перспективы развития страны в том случае, если бы замысел декабристов увенчался успехом[58].

Когда собравшиеся на Сенатской площади войска были окружены частями, присягнувшими на верность новому императору Николаю I, то восставшие отбили несколько атак конницы. В это время на площадь явился «диктатор восстания» князь С. Трубецкой (в действительности так и не появившийся) и отдал приказ о наступлении. В результате конница была рассеяна и захвачены орудия, из которых Николай I отдал команду стрелять картечью по восставшим. В полном соответствии с планом были заняты Зимний дворец и Петропавловская крепость, арестован император Николай I и здесь же на месте расстрелян, во избежание различного рода последующих осложнений. Затем на площадь привели членов правительствующего Сената, председатель которого огласил манифест к русскому народу, подготовленный Северным обществом. Власть в Санкт-Петербурге оказалась в руках декабристов, которые создали свое правительство. Весть о победе восстания направляется членам Южного общества, которых поддержал черниговский полк во главе с П. Пестелем, С. Муравьевым-Апостолом и М. Бестужевым-Рюминым. Нашлись и сочувствующие армейские части, блокировавшие неблагонадежные полки царского правительства.

Чтобы воплотить в жизнь свои идеалы и цели, декабристы после прихода к власти проводят съезд для объединения Северного и Южного обществ и принятия решения конституции. На нем решили, что наиболее привлекательной в глазах стотысячного дворянства на нынешнем этапе преобразований российского общества будет конституция Н. Муравьева. По конституции во главе исполнительной власти стоит император. Он «соединяет в особе своей всю исполнительную власть», является верховным начальником «сухопутной и морской силы», назначает «посланников и министров, и консулов и представляет Россию во всех отношениях с иностранными державами», имеет право «останавливать действие законодательной власти и принуждает ее ко вторичному рассмотрению закона».

Конституция охраняла привилегии господствующего сословия, владеющего основными богатствами страны. Россия провозглашалась конституционной монархией, организованной на принципах федерализма. Всей полнотой законодательной власти обладало Народное вече, состоящее из двух палат: Верховной думы и Палаты представителей. Территория России разделялась на 13 держав и две области (Московскую и Донскую), причем каждая держава посылает в Верховную думу трех граждан. Московская область — двух, Донская — одного представителя.

Но, хотя восстание декабристов вспыхнуло под знаменем либерализма, оно способствовало укреплению в России революционной традиции в силу самого насильственного характера этой акции: таким образом, сама идеология и практика декабристов в зародыше содержала социалистический тоталитаризм. Логика развития установленной нами системы в итоге привела к тому, что на первый план выдвинулся Пестель, составивший программный документ «Русская правда». В силу ряда причин (рост числа люмпенов, недовольство крестьян тем, что им не отдали необходимое количество земли, и пр.) возросла социальная напряженность. Этим воспользовался Пестель, обладавший замашками диктатора, и при поддержке С. Муравьева, других радикально настроенных декабристов он устанавливает республиканский строй в стране. Теперь в качестве конституции принимается «Русская правда» Пестеля, согласно которой Россия становится строго централизованным государством. Земельный фонд делится на общественную и частную половины. Освобождаемые крестьяне получают земельные наделы, а в промышленности устанавливается свободная конкуренция.

По Поликарпову, Пестель сыграл роль Робеспьера, создав фактически прообраз тоталитарного государства. В результате Россия пережила эпоху террора, затем эволюционировала от диктатуры к демократическому режиму и стала высокоразвитой страной уже в конце XIX столетия[59].

И все же, прежде всего, возникает вопрос — могло ли победить восстание?

В последнее время историки почти уверенно отвечают на него положительно, во всяком случае, утверждают, что «фатальной неизбежности неудачи декабристов в день 14 декабря 1825 года не было». А затем следует длинный ряд «если бы»: если бы они захватили Петропавловскую крепость, если бы взяли Зимний дворец, заняли Сенат и другие правительственные учреждения, если бы арестовали царскую семью. Этот перечень можно легко увеличить: если бы был у восставших сколько-нибудь организованный штабной аппарат, если бы была отлаженная связь между полками, если бы руководители восстания твердо знали, какие части будут на их стороне, если бы такое же внимание уделили не только привлечению войск на свою сторону и сбору их на площади, но и дальнейшим действиям и т. д.

При постановке вопроса о возможности победы декабристов не учитывается то, что для выполнения всех этих «если бы» требовались решительность и смелость, высокий уровень организованности и ответственности за порученное дело, а главное — на всех этапах восстания нужна была наступательность действий, т. е. необходимо было овладеть искусством восстания. Даже такой сильный шанс, как владение инициативой на первых порах, когда правительственная сторона вынуждена была лишь отвечать на действия мятежников, не был использован[60].

Итак, восстание победило. К чему бы это привело?

Б. Башилов в своей работе «История русского масонства» исходит из следующих обстоятельств.

Декабристы — это фанатики. А каждый русский фанатик — это эмбрион невольного политического злодея. Во имя осуществления своей политической идеи русский политик готов сжечь и других, и себя. Политический фанатизм делает из русского революционера человека, очень часто готового отдать жизнь во имя всеобщего блага, но готового шагать по горло в горячей человеческой крови к светлому будущему фантастической России, построенной по рецепту его партии.

Если бы восстание декабристов не было подавлено, они, руководимые желанием как можно быстрее достичь осуществления своих политических фантазий, как и большевики, пролили бы реки русской крови. Для фанатика, как и для ребенка, труден только первый шаг. Все, кто становится поперек фанатизму (а фанатизму становится поперек всегда вся жизнь, все люди), безжалостно сметается со все возрастающей свирепостью. В результате разгрома декабристского восстания мы имели только пять трупов и несколько десятков сосланных. А если бы победили декабристы, а затем бар-декабристов смела бы разбушевавшаяся народная стихия, то мы в 1825 г. имели бы не пять трупов, а, может быть, и пять миллионов. Не подави Николай I восстания, мы, несомненно, имели бы такую репетицию русского кровавого и безжалостного бунта, во время которой, конечно, не уцелел бы и творец «Бориса Годунова», и «Мертвых душ», и «Войны и мира», все те, кто в эпоху, последовавшую за подавленным восстанием декабристов, создали неисчислимые духовные ценности. Если бы декабристы победили, Пестель так же неизбежно победил бы Муравьева-Апостола, как в октябре 1917 г. Ленин победил Керенского[61].

Но не будем ограничиваться Башиловым. Посмотрим, что же говорят другие историки?

А. Керсновский полагал, что Россия, в случае удачи этого восстания, погрузилась бы «в хаос, перед которым побледнели бы ужасы пугачевщины… Волна двадцати пяти миллионов взбунтовавшихся крепостных рабов и миллиона вышедших из повиновения солдат смела бы всех и все, и декабристов 1825 года постигла бы участь, уготованная «февралистам» 1917 года. Картечь на Сенатской площади отдалила… эти ужасы почти на столетие»[62].

вернуться

58

Поликарпов B.C. Если бы… Исторические гипотезы. — Ростов н/Д: Феникс, 1996.

вернуться

59

Поликарпов B.C. Если бы… Исторические гипотезы. — Ростов н/Д: Феникс, 1996.

вернуться

60

Артамонов Д. Террористы и тираноборцы в России эпохи декабристов // Звезда. — 2008. — № 10.

вернуться

61

Башилов Б. История русского масонства. — М.: Энциклопедия русской цивилизации, 2003.

вернуться

62

Керсновский А.А. История русской армии. Т. 2. — М.: Голос, 1992. — С. 91.

15
{"b":"242564","o":1}