 Так иногда лукавый кот, Жеманный баловень служанки, За мышью крадется с лежанки: Украдкой, медленно идет, Полузажмурясь подступает, Свернется в ком, хвостом играет, Разинет когти хитрых лап — И вдруг бедняжку цап-царап. Влюбленный граф в потемках бродит, Дорогу ощупью находит, Желаньем пламенным томим, Едва дыханье переводит, Трепещет, если пол под ним Вдруг заскрыпит. Вот он подходит К заветной двери и слегка Жмет ручку медного замка; Дверь тихо, тихо уступает; Он смотрит: лампа чуть горит И бледно спальню освещает, Хозяйка мирно почивает Иль притворяется, что спит. Он входит, медлит, отступает — И вдруг упал к ее ногам. Она… Теперь, с их позволенья, Прошу я петербургских дам Представить ужас пробужденья Натальи Павловны моей И разрешить, что делать ей? Она, открыв глаза большие, Глядит на графа – наш герой Ей сыплет чувства выписные И дерзновенною рукой Коснуться хочет одеяла… Совсем смутив ее сначала… Но туг опомнилась она, И, гнева гордого полна, А впрочем, может быть, и страха, Она Тарквинию с размаха Дает пощечину. Да, да! Пощечину, да ведь какую! Сгорел граф Нулин от стыда, Обиду проглотив такую; Не знаю, чем бы кончил он, Досадой страшною пылая — Но шпиц косматый, вдруг залая, Прервал Параши крепкой сон. Услышав граф ее походку И проклиная свой ночлег И своенравную красотку, В постыдный обратился бег. Как он, хозяйка и Параша Проводят остальную ночь, Воображайте, воля ваша! Я не намерен вам помочь. Восстав поутру молчаливо, Граф одевается лениво, Отделкой розовых ногтей, Зевая, занялся небрежно, И галстук вяжет неприлежно, И мокрой щеткою своей Не гладит стриженых кудрей. О чем он думает – не знаю; Но вот его позвали к чаю. Что делать? Граф, преодолев Неловкой стыд и тайный гнев, Идет. Проказница младая, Насмешливый потупя взор И губки алые кусая, Заводит скромно разговор О том, о сем. Сперва смущенный, Но постепенно ободренный, С улыбкой отвечает он. Получаса не проходило, Уж он и шутит очень мило, И чуть ли снова не влюблен. Вдруг шум в передней. Входят. Кто же? «Наташа, здравствуй». – «Ах, мой боже! Граф, вот мой муж. Душа моя, Граф Нулин». – «Рад сердечно я. Какая скверная погода! У кузницы я видел ваш Совсем готовый экипаж. Наташа! там у огорода Мы затравили русака… Эй, водки! Граф, прошу отведать: Прислали нам издалека… Вы с нами будете обедать?» – «Не знаю, право; я спешу». – «И полно, граф, я вас прошу. Жена и я, гостям мы рады. Нет, граф, останьтесь!» Но с досады И все надежды потеряв, Упрямится печальный граф. Уж подкрепив себя стаканом, Пикар кряхтит за чемоданом! Уже к коляске двое слуг Несут привинчивать сундук К крыльцу подвезена коляска, Пикар всё скоро уложил, И граф уехал… Тем и сказка Могла бы кончиться, друзья; Но слова два прибавлю я. Когда коляска ускакала, Жена все мужу рассказала И подвиг графа моего Всему соседству описала. Но кто же более всего С Натальей Павловной смеялся? Не угадать вам. – Почему ж? Муж? – Как не так! совсем не муж. Он очень этим оскорблялся, Он говорил, что граф дурак, Молокосос; что если так, То графа он визжать заставит, Что псами он его затравит. Смеялся Лидин, их сосед, Помещик двадцати трех лет. Теперь мы можем справедливо Сказать, что в наши времена Супругу верная жена, Друзья мои, совсем не диво. 1825
Домик в Коломне Строфы из поэмы IX …Жила-была вдова, Тому лет восемь, бедная старушка, С одною дочерью. У Покрова Стояла их смиренная лачужка За самой будкой. Вижу как теперь Светёлку, три окна, крыльцо и дверь. XVII Старушка мать, бывало, под окном Сидела; днем она чулок вязала, А вечером, за маленьким столом, Раскладывала карты и гадала. Дочь между тем весь обегала дом, То у окна, то на дворе мелькала, И кто бы ни проехал иль ни шел, Всех успевала видеть (зоркий пол!). XXVII Но горе вдруг их посетило дом: Стряпуха, возвратясь из бани жаркой, Слегла. Напрасно чаем и вином, И уксусом, и мятною припаркой Ее лечили. В ночь пред Рождеством Она скончалась. С бедною кухаркой Они простились. В тот же день пришли За ней и гроб на Охту отвезли. XXVIII Об ней жалели в доме, всех же боле Кот Васька. После вдовушка моя Подумала, что два, три дня – не доле — Жить можно без кухарки; что нельзя Предать свою трапезу Божьей воле. Старушка кличет дочь: «Параша!» – «Я!» — «Где взять кухарку? сведай у соседки, Не знает ли? Дешевые так редки». — XXIX «Узнаю, маменька». И вышла вон, Закутавшись. (Зима стояла грозно, И снег скрыпел, и синий небосклон, Безоблачен, в звездах, сиял морозно.) Вдова ждала Парашу долго; сон Ее клонил тихонько; было поздно, Когда Параша тихо к ней вошла, Сказав: «Вот я кухарку привела». ХХХ За нею следом, робко выступая, Короткой юбочкой принарядясь, Высокая, собою недурная, Шла девушка и, низко поклонясь, Прижалась в угол, фартук разбирая. «А что возьмешь?» – спросила, обратясь, Старуха. «Всё, что будет вам угодно», — Сказала та смиренно и свободно. XXXI Вдове понравился ее ответ. «А как зовут?» – «А Маврой». – «Ну, Мавруша, Живи у нас; ты молода, мой свет; Гоняй мужчин. Покойница Феклуша Служила мне в кухарках десять лет, Ни разу долга чести не наруша. Ходи за мной, за дочерью моей, Усердна будь; присчитывать не смей». XXXII Проходит день, другой. В кухарке толку Довольно мало: то переварит, То пережарит, то с посудой полку Уронит; вечно всё пересолит, Шить сядет – не умеет взять иголку; Ее бранят – она себе молчит; Везде, во всем уж как-нибудь подгадит. Параша бьется, а никак не сладит. XXXIII Поутру, в воскресенье, мать и дочь Пошли к обедне. Дома лишь осталась Мавруша; видите ль: у ней всю ночь Болели зубы; чуть жива таскалась; Корицы нужно было натолочь, — Пирожное испечь она сбиралась. Ее оставили; но в церкви вдруг На старую вдову нашел испуг. XXXV «Стой тут, Параша. Я схожу домой, Мне что-то страшно». Дочь не разумела, Чего ей страшно. С паперти долой Чуть-чуть моя старушка не слетела; В ней сердце билось, как перед бедой. Пришла в лачужку, в кухню посмотрела, Мавруши нет. Вдова к себе в покой Вошла – и что ж? о боже! страх какой! XXXVI Пред зеркальцем Параши, чинно сидя, Кухарка брилась. Что с моей вдовой? «Ах, ах!» и шлепнулась. Ее увидя, Та, второпях, с намыленной щекой, Через старуху (вдовью честь обидя) Прыгнула в сени, прямо на крыльцо, Да ну бежать, закрыв себе лицо. XXXVII Обедня кончилась; пришла Параша, «Что, маменька?» – «Ах, Пашенька моя! Мавруша…» – «Что, что с ней?» — «Кухарка наша. Опомниться досель не в силах я… За зеркальцем… вся в мыле..» – «Воля ваша, Мне, право, ничего понять нельзя; Да где ж Мавруша?» – «Ах, она разбойник! Она здесь брилась!.. точно мой покойник!» XXXVIII Параша закраснелась или нет, Сказать вам не умею; но Маврушки С тех пор как не было, – простыл и след; Ушла, не взяв в уплату ни полушки И не успев наделать важных бед. У красной девушки и у старушки Кто заступил Маврушу? признаюсь, Не ведаю и кончить тороплюсь. |
