И ещё раз оглядел высокочтимые ноги, теперь в одних лишь полосатых носках. А потом ущипнул Гумпала за большой палец.

Бургомистр в испуге очнулся:

— Господибожемой! Разбойник!

— Вашими заботами, пан бургомистр, — сказал Румцайс и любезно показал на дорогу из леса: — Вот куда вам идти на Ичин, пан бургомистр.

Дрогнула веточка — и Румцайса словно никогда и не бывало.

— Странный сон, — проворчал Гумпал. Поднялся он с земли, нагнулся, чтоб отряхнуть колени, и не поверил глазам, увидев свои громадные ноги в одних носках без сапог. — Ну, погоди же! — яростно рявкнул он кустам. — Я и в носках дойду, Румцайс. Но на твою голову завтра же свалятся княжеские пушкари!

— Ха-ха-ха! — засмеялся из кустов разбойник Румцайс.

Гумпал шагнул и ойкнул. Шагнул ещё шаг и выругался.

Высокочтимые ноги бургомистра не привыкли ходить без сапог. Бургомистр спотыкался о корни и камни, они словно нарочно вылезали на его пути. Короче, бургомистровы ноги утратили всю свою величественность, и даже камешки потеряли к ним всякое уважение.

Ковыляя, добрёл бургомистр до ичинских улиц. Прохожие только глаза на него таращили:

— Бургомистр топает в одних носках!

И это ещё не всё! Пока Гумпал брёл по бездорожью, он порвал носки и сбил ноги, на большом пальце у него вскочил ужасный волдырь. Чем печальнее становился Гумпал, тем веселее поглядывал волдырь из носка на замужних дамочек, что высовывались из окон.

У башенных ворот на площади Гумпала уже поджидали заседатели из городской управы, и самый старший из них обратился к нему с такой речью:

— Гумпал, вследствие утраты тобой величественности ног, ты уже не бургомистр в Ичине.

Гумпал поплёлся дальше через площадь. В окне замка торчал его светлость ичинский князь. Он жил здесь со своей княгиней Майоленой. Это была такая отпетая парочка, что и не понять даже, кто из них хуже.

Увидев князя, свергнутый бургомистр не удержался и крикнул:

— У вашей светлости в лесу Ржагольце, осмелюсь доложить, ничего себе порядочки!..

— Куа? — спросил князь по французски. — Не слышу! — и приставил к уху ладонь, будто раковину.

— У вашей светлости в лесу завёлся разбойник Румцайс, — съябедничал Гумпал и повертел большими пальцами в полосатых носках. — Надо бы послать туда солдат.

Но его светлость князь обычно слышал только то, что говорил сам император, а всё, что говорили остальные, у него в одно ухо влетало, из другого вылетало. Гумпал ещё и площадь не перешёл, а князь обо всём и думать забыл.

На дерево сидели две сороки, а под деревом Румцайс варил себе разбойничью похлёбку.

Старшая сорока и спрашивает:

— Это он?

А младшая:

— Не он ли это?

— Это я, — кивнул Румцайс и подбросил в костёр поленце. — А в чём дело?

Сороки привели его на опушку леса. Там на буке была прибита записка:

И подпись князя.

Румцайс фыркнул, но тут в бороде у него предостерегающе загудели пчёлы.

— Не ходи туда! — крикнула ему старшая сорока.

А младшая добавила:

— Тебя поймают!

Румцайс пожал плечами:

— Всё равно пойду. Придётся мне сыграть на дудочке, чтобы не посрамить свою разбойничью честь.

Но сначала он зашёл к себе в пещеру. В дальнем её углу стоял сундук, а в сундуке лежал кожаный мешочек. С виду обыкновенный, но не совсем. То он маленький, то раздуется и потом опадёт — в общем, будто живой. Румцайс взял его и зашагал с ним в город Ичин.

За время, что Румцайс жил в лесу, он оброс бородой чуть ли не до пояса, а волосами — по плечи.

Встречные горожане оглядывались на него.

— Да, эдак я и до замка не дойду, — сказал себе Румцайс и свернул в цирюльню мастера Ковырялика. Сел в кресло, бросил шляпу на вешалку и говорит:

— Укоротить бороду и волосы.

Но только Ковырялик взял ножницы и отстриг клок, как в бороде загудело, зажужжало, и из неё полетели лесные пчёлы.

— Господи, — пролепетал Ковырялик. — Начну-ка я лучше с головы.

Провёл он гребнем по волосам — из них высунулась птичка и зачирикала.

— Как же быть? — И Ковырялик беспомощно развёл руками.

— До чего ж ты волнительный, — говорит Румцайс. — Успокойся и дай мне коробку и клетку. Найдётся у тебя?

Стряхнул он пчёл с бороды в коробку, а птичку впустил в клетку. Но теперь Ковырялику не давал покоя мешок, лежавший у Румцайса на коленях. Он то раздувался, будто меха у волынки, то сморщивался, как сушёная слива.

— Не пугайся, — улыбнулся Румцайс. — В нём немного ветра, я нашёл его в поле у леса.

Цирюльник Ковырялик успокоился.

— Не угодно ли газету? — предложил он Румцайсу, как обычно предлагал клиентам, и протянул ему немецкую газету.

Румцайс заглянул в неё и видит: пропечатано там объявление, какое висело утром в лесу на дереве. А под объявлением нарисована картинка: в круглой башенке замка, в небольшой каморке, лежит на столе дудочка, на которой князь зазывал поиграть Румцайса.

Цирюльник Ковырялик ткнул кончиками ножниц в картинку:

— Не ходи, Румцайс. Сказывают, князь ловушку тебе приготовил, да не простую, заманивает тебя в сети.

А в замке тем временем князь и княгиня Майолена занимались странным делом.

Княгиня держала ведёрко с белой краской, а князь толстой кистью рисовал на ступеньках дорожку из стрелок, которая вела в башенную каморку, где лежала дудочка. В точности такая же дорожка уже протянулась от цирюльни Ковырялика к воротам замка, эту намалевал княжеский лакей Фрицик.

Князь вывел последнюю стрелку на полу возле стола с дудочкой и говорит княгине:

— Ма шер, моя дорогая! Ступайте в свои покои, тут вам оставаться опасно.

Княгиня удалилась. Князь призвал к себе лакея Фрицика, велел встать ему за железной дверью, что вела в башенную каморку, и приказал:

— Гляди в оба! Как только придёт Румцайс и дунет в дудочку, захлопни за ним дверь. И как следует!

Фрицик притаился в самом уголке за распахнутой створкой двери, князь залез за чёрный сундук в коридоре и уже загодя давился от смеха, зажимая рот платочком:

— Ручки у этой двери нет, зато замок такой, что отпереть его сможет лишь замочник из самой Фландрии!

Наконец Румцайс с фасонной стрижкой выбрался из Ковыряликова заведения. Ноги сами понесли его в направлении, указанном белыми стрелками на тротуаре. Идёт Румцайс — в одной руке клетка с птичкой, в другой — коробка с пчёлами. Мешок с ветром висит на шее.

Он вошёл в городские ворота и дальше, по стрелкам, наискось через площадь. Так и дошёл бы он до каморки, где его ждала ловушка, да перед самым замком птичка в клетке вдруг начала тревожно пищать. Пищит и пищит.

«Эге, тут пахнет жареным», — проговорил про себя Румцайс, повернул назад на площадь, спрятался за фонтаном и осторожно стал наблюдать за замком и соображать, что ему там князь подстроил.

А князь у себя в замке не мог усидеть на месте, вертелся за чёрным сундуком и твердил Фрицику:

— Как задудит дудка, сразу захлопывай дверь, да как следует!

Но Румцайс не зевал и послал пташку на разведку. Птичка трижды пролетела под окнами замка, всё разглядела и доложила Румцайсу о княжьей западне.

Румцайс живо, придумал, как ему выпутаться из этой истории.

Развязал он потихонечку коробку с пчёлами и крикнул им:

— Пошли!

Пчёлы собрались в рой и полетели прямо в замок.

Румцайс снял с шеи беспокойный мешок с ветром и ослабил завязку. Из мешочка потянуло лёгоньким голубым ветерком. Румцайс показал ему на башенку, и ветерок влетел прямо в открытое окошко.

А князь за чёрным сундуком в нетерпении переминался с ноги на ногу.

И вдруг он слышит:

Фьюить!

Это пискнула дудочка в каморке, когда в неё дунул голубой ветерок.

Фьюить! Фьюить! — заиграла дудочка и продолжала: фьютютю! Фьютютю!