Родившаяся здесь, в королевском дворце, она питала к своим повелителям страстную, благоговейную преданность. Никто не лил столь горьких слез, как она, оплакивая смерть короля, пронзенного копьями на берегу большой реки. Но она была из племени, которое верило, что земная жизнь продолжается на небесах. И она тоже верила, что король, ее господин, теперь правит в другом королевстве, там, за облаками, где тоже много городов и весей. И его боевой конь, его бранные доспехи, его свита тоже вознесены вместе с ним в небесные чертоги. И его вассалы, те, что умерли, и те, что еще умрут, также должны были последовать за ним в небесное королевство, чтобы там снова преданно служить своему королю. И она сама, в один прекрасный день, вознесется на луче света в небесный дворец своего повелителя и снова будет ткать льняное полотно для его одежд и возжигать курильницу с благовониями и там, на небе, как и на земле, будет счастлива своей долей рабыни.
А пока она вместе с королевой трепетала за жизнь маленького принца. Не раз, держа его у груди, думала она о его беззащитности, о долгом его младенчестве, о годах, что должны пройти, прежде чем он сравняется ростом хотя бы с мечом, и о злодее дяде, чье лицо темнее ночи, а сердце темнее, чем лицо, который там, на вершине крутой обрывистой скалы, выжидает со своей шайкой удобного часа, чтобы завладеть королевским троном. Бедный маленький принц! И она с великой нежностью прижимала его к груди. Но когда рядом в колыбельке начинал лепетать ее сын, кормилица ласкала его с пылом, не столь тревожным. Ему, сыну рабыни, ничто не угрожает: кому нужна его жалкая жизнь? Все беды, насылаемые злой судьбой, не могут лишить его богатства и славы больше, чем он лишен их теперь, когда лежит в своей колыбельке под холщовой тряпицей, прикрывающей его наготу. И все же его жизнь была бы для него даже более прекрасной и желанной, чем для сына короля: ведь ни одна из тягостных забот, столь омрачающих души властителей, даже не коснулась бы его беспечной и немудреной души раба. И мать, любя его еще сильнее в этом благодетельном унижении, осыпала сочными, жадными поцелуями его пухлое тельце, поцелуями, которые превращались в почти воздушные, когда она целовала ручонки маленького принца.
Но вдруг великий ужас объял дворец, в котором правила женщина, окруженная женщинами. Побочный брат короля, хищный злодей, обитавший в горах, спустился со своей шайкой в долину и шел через хутора и села, сея смерть и разрушения. Самыми тяжелыми цепями замкнули городские ворота. На дозорных башнях зажгли сигнальные огни. Но защитникам города, чтобы устоять в обороне, не хватало твердой мужской руки. Прялка мечу не чета. Все верные вассалы короля полегли вместе с ним в кровавой битве. И несчастной королеве только и оставалось, что поминутно подбегать к колыбельке принца и оплакивать, склоняясь над ним, свою горькую вдовью судьбу. Лишь верная кормилица хранила спокойствие, словно ее объятия, в которых она сжимала принца, были крепостными стенами, неприступными для любого, самого дерзкого врага.
И вот однажды ночью, безмолвной и темной ночью, когда она, раздевшись, улеглась на свою постель, стоявшую между колыбельками, она вдруг скорее угадала, чем услыхала, раздавшийся вдалеке, у ворот дворцового парка, лязг железа и шум схватки. Поспешно закутавшись в шаль и откинув назад распущенные волосы, она настороженно прислушалась. Посыпанные песком дорожки среди жасминных кустов скрипели под тяжелыми, грубыми шагами. Потом послышался стон, глухой стук тела, упавшего, словно мешок, на каменные плиты. Она резко отдернула оконную штору. И за окном, в глубине дворцовой галереи, увидела вооруженных людей, горящие факелы, блеск мечей… В один миг она все поняла: дворец в руках злодея, сейчас он ворвется сюда, чтобы убить маленького принца! И в тот же миг, не колеблясь, не размышляя, она выхватила принца из его колыбели слоновой кости и положила в колыбель, сплетенную из прутьев, а своего сына из его бедной колыбельки, осыпая отчаянными поцелуями, переложила в колыбель принца, задернув над ней парчовый полог.
Дверь в спальню с силой распахнулась, и на пороге появились люди с факелами, и среди них человек огромного роста, с горящими глазами, в черном плаще, накинутом поверх кольчуги. Его взгляд был устремлен на колыбель слоновой кости под сверкающим парчовым пологом: он бросился к ней, вытащил из колыбели ребенка, словно кошелек с золотом, и, заглушая его крики полой своего плаща, быстрее молнии выбежал из спальни.
Принц продолжал спать в своей новой колыбельке, а кормилица застыла, недвижимая, в ночной темноте и безмолвии.
Внезапно тревожные вопли огласили покои дворца. В окнах вновь замелькало пламя факелов. В патио послышался стук мечей. И вот простоволосая, полуодетая королева ворвалась в спальню, изливая свою тревогу о сыне в громких причитаниях. Увидев, что колыбель слоновой кости со смятыми пеленками пуста, королева, сраженная горем, рыдая, распростерлась на каменных плитах. Тогда молча бледная как смерть кормилица медленным движением откинула холщовую тряпицу, покрывавшую колыбельку из прутьев… Маленький принц спокойно спал, улыбаясь во сне, и улыбка освещала его лицо, обрамленное золотыми волосами. Испустив глубокий вздох, королева припала к колыбельке и застыла над ней, словно мертвая.
В этот миг снова раздались крики в мраморной галерее, и на пороге спальни появился капитан королевской стражи, окруженный верными сподвижниками. Но их победные крики звучали печально. Злодей мертв! Настигнутые по дороге из дворца возле городской стены отрядом королевских лучников, он и два десятка его приспешников были убиты. Там он и лежит с торчащими в боку стрелами в луже крови. Но ах! Сколь безмерна скорбь! Невинный маленький принц тоже лежит там, завернутый в плащ, уже холодный и посиневший, удушенный злодейской рукой! Так сбивчиво выкрикивали они свою страшную весть, как вдруг королева, сияя сквозь слезы улыбкой, подняла на вытянутых руках — чтобы все могли его видеть — только что проснувшегося принца.
Изумление сменилось бурной радостью. Кто спас принца? Кто? Его спасительница сидела подле пустой колыбели слоновой кости, безмолвная и неподвижная. Поистине королевская рабыня! Она, чтобы спасти жизнь принцу, отдала на смерть своего сына… И тогда, тогда счастливейшая из матерей, обуреваемая исступленной радостью, сжала в своих объятьях скорбящую мать, поцеловала ее и назвала своей сестрой… И среди приближенных, толпившихся в галерее, послышались горячие призывы и мольбы по-королевски наградить рабыню, спасшую короля и королевство.
Но как? Какими кошельками с золотом можно заплатить за сына? И тогда старейший из королевской знати рассудил: отвести рабыню в королевскую сокровищницу, и пусть из всех королевских сокровищ, не уступающих величайшим сокровищам Индии, она возьмет все, что пожелает…
Королева взяла рабыню за руку и повела ее в королевскую сокровищницу: кормилица брела, словно мертвая, с застывшим, подобно мрамору, лицом. Приближенные, стража, слуги сопровождали их в столь немом благоговении, что шорох шагов по каменным плитам был едва слышен. Тяжелые двери сокровищницы медленно растворились. Слуга распахнул окна, и первые лучи солнца, розовые и сверкающие, ворвавшись сквозь оконные решетки, зажгли сказочным, ослепительным пожаром золото и драгоценные камни! От каменного пола до сумрачных сводов повсюду сияли, искрились, блестели золотые щиты, инкрустированное оружие, груды алмазов, горы золотых монет, жемчужные ожерелья — все сокровища королевства, все, что накопили сто королей за двадцать веков. Протяжное «а-а-ах», долгое, изумленное, прокатилось в онемевшей толпе. И воцарилось томительное молчание. Посреди сокровищницы, озаренная блеском драгоценностей, все так же неподвижно стояла кормилица. Лишь глаза ее, сухие и горящие, были обращены к небу, льющему сквозь оконные решетки розовато-золотой свет. Там, на небе, чистом, рассветном небе, был теперь ее мальчик. Он там, а уже восходит солнце, и она запаздывает: мальчик уже, верно, плачет и ищет ее грудь!.. И тогда кормилица улыбнулась и протянула руку. Все, затаив дыхание, следили за движением ее руки. Какой драгоценный камень, какое жемчужное ожерелье или горсть рубинов выберет она?
