«Ах, переводите разговор? Ладно!»

— Мечтаю о Комиссаре из «Оптимистической».

— И все. Позор! Как будто у нас такая гладенькая-гладенькая, скучненькая-скучненькая жизнь. Так или иначе, а когда-нибудь поставлю эту густопсовую мелодрамищу «Порги и Бесс».

— Почему?

— Так, что-то меня сверлит. Только не подумай, что ради концентрата эротики. Наоборот, она запудривает основное, мысль, то, ради чего стоит ставить.

— Не знаю. Вообще открытая чувственность нам чужая. Вот знаешь, — Алена вспомнила давний разговор с Глебом, — есть народное выражение: «жалеет» в смысле «любит». Не мутной чувственной любовью, а бережно, нежно, глубоко… и страстно.

— Так вот! Понимаешь, повесть о всепрощающей любви. Без дураков, без сантимента. Я бы поставил на шекспировском уровне.

— По-твоему, любовь должна все прощать?

Джек помолчал, рассмеялся:

— Черт ее знает! Сегодня мне нравится всепрощающая.

Алена не могла бы ответить даже себе, о чем думала: о Джеке, о Майке, о Саше, о Глебе.

— Наверно, хороша такая любовь, какая нужна тому, кого любят.

— Один случай на миллион.

— Почему? Разве нельзя думать: как лучше близкому человеку, что ему нужно? — Алена чего-то испугалась и заговорила деловито, торопливо: — Ты в интуицию веришь? Ну, вроде предчувствия? Подожди, я тоже не верю, а все-таки знаю: тебя не исключат, и вообще все образуется.

— А мне чихать! Старикам своим что-нибудь сочиню. Они у меня… переживать будут.

— Я тебе говорю… Иди спи. Завтра к девяти. Ты пока студент. К девяти. Иди и спи — понял?

— Не тревожьтесь, леди, я не утоплюсь и не повешусь.

— Ну, ладно. — Алена чмокнула его в щеку.

— О, миледи, если б этот поцелуй два года назад!

Оба рассмеялись.

— Кстати, моя щека не забыла прикосновения вашей нежной ручки. Гуд бай.

— Арриведерчи, синьор.

Алена бежала по лестнице и думала: «Первый час, а в институте все кончается в одиннадцать». Она вошла в комнату еле дыша, не оттого, что духом взлетела на третий этаж. Саша опустил книгу и выжидательно смотрел.

— Санюшка, я… Ой, с Джеком история! Выперли из комсомола и требуют, чтоб из института тоже…

Саша дернулся, сел на постели:

— Как? Почему?

— Ты-то как? Зачем курил, ведь врач… — Алена присела на край его кровати. — Каталов обвинил Джека в нигилизме, чуть не в антисоветской агитации. Джек взбесился, изругал всех всячески. В общем вел себя не блестяще. Но ведь Майка же насплетничала! Понимаешь, как это для него…

— Каталов! Ух, карьерист! Я с ним уже схватывался. Пусть Джек подает в горком. Надо все хорошенько обдумать. Вообще Джеку встряска нужна.

— А разве могут без первичной организации?

— Всяко бывает. Но здесь не тот случай. Надо все хорошо обдумать.

Алене стало спокойно за Джека — Сашка выиграет бой. Уже по глазам видно — что-то придумал.

— Эх, если б ты был сегодня в райкоме!.. Сергей же…

— А ты почему так поздно?

Алена покраснела, будто виноватая.

— Я встретила Джека… Я пошла с ним в цирк… У него же с Майкой авария. Не могла я его оставить. Он ужасно, ужасно… один… Хотел завтра уехать…

За какую-нибудь секунду лицо Саши менялось раз десять: настораживалось, темнело, вспыхивало, напрягалось, наконец, черные глаза улыбнулись:

— Устала?

Алена обхватила его за шею, прижалась.

— Ты горячий. Температуру мерил?

— Встряска Джеку, я уверен, полезна. Но исключение… Именно сейчас, когда он… Кроме того, это удар по курсу, по Анне Григорьевне, по целинному театру. Что? Недотумкала, Лешенькая? Эх, ты!..

Алена хотела сказать: «Почему недотумкала? Не такая уж я дура», — но не сказала. Зачем? Пусть уж…

Соколовой перед уроком рассказали о «чепе». Она выслушала невозмутимо, будто все уже знала раньше, посмотрела на Джека.

— Тяжело. И не вполне заслуженное испытание. — Потом оглядела всех. — И для коллектива испытание. Надо выдержать. — И начала репетировать, как «если бы ничего не произошло».

Кончился урок. Анна Григорьевна сказала:

— Яша, проводите меня домой.

Путь от института до дома Соколовой был знаком и памятен каждому студенту. То, о чем можно сказать только с глазу на глаз, говорилось на этом пути. Иногда разговор затягивался и кончался в квартире Анны Григорьевны.

Соколова чувствовала, что Кочетков волнуется, ждет, но ей надо было успокоить сердце — оно вздрагивало, словно спотыкалось, теряло ритм. Она шла медленно, глубоко дышала, мысленно просматривая жизнь курса и Яши Кочеткова за три с половиной года.

— Вы, в сущности, расплачиваетесь за старое. Хотя ваше поведение в райкоме не вызывает у меня восторга.

— Анна Григорьевна!

— Знаю. Но вы-то?.. Не возражайте, не стоит спорить. Лучше скажите: вы говорили товарищам с третьего курса что-то о фальсификации достижений?

Кочетков молчал.

— Я уверена, что это неправда, но мне нужно знать точно.

Он ответил с усилием:

— Не говорил.

— Отлично.

Вдруг его прорвало:

— Чушь! Бред! У меня же родители агрономы… Я, слава богу, все детально знаю… Не то вовсе говорил… Это под… Анна Григорьевна, не могу. Даже вам не могу.

— Не надо, Яша. У вас хорошие товарищи — не предадут. Но наберитесь мужества: надо признать свою вину, там, где вы виноваты. Пусть испытание в райкоме было жестоким, но вы его не выдержали. Да, не выдержали, Яша.

— Анна Григорьевна, так все собралось… — Глаза Кочеткова очень блестели, он облизал сухие губы. — Письмо… Я вам рассказывал про моего друга, так сказать, наставника отроческих лет. Про «философский кружок скептиков-эпикурейцев», потом вульгарное эпикурейство, попросту свинство. Но Игорь, честное слово… Я его люблю и сейчас. — Кочетков с трудом глотнул, заторопился: — Он уехал в Москву, потом я кончил школу, уехал сюда. Не переписывались, конечно. Иногда встречались на каникулах. Знаю, что в Москве сначала дружил он с дрянью, потом…

Соколова замедлила шаги.

— У нас еще есть время, Яша.

— Я недлинно. В день, когда райком… Пришло письмо от его матери. Игорь полюбил девушку. С прежней компанией порвал. Эти подонки отомстили: выследили, заманили девушку на дачу… позвонили Игорю. Он примчался, когда… В общем она перерезала себе горло. Игорь с маху убил одного из этих… Стал вызывать «Скорую»… Девушка умерла, считая его подлецом. Игоря обвинили во всем — так показал второй из этих… Будут судить. Всё, Анна Григорьевна. Простите, я никому об этом…

Соколова остановилась.

— Теперь идите — вам надо пообедать до начала урока. Я все поняла, Яша.

Кочетков крепко пожал ее руку своей узкой и мягкой, как у женщины. Соколова медленно прошла мимо своего дома. Яша Кочетков принес много неприятностей. Не раз думалось: «Зря уходят силы, мальчишка испорченный, поверхностный. Обидно воспитывать пустоту. Еще в прошлом году, наверное, не пожалела бы его. А сейчас…»

Анне Григорьевне никогда не приходилось обращаться за чем-либо в райком. При Рышкове в работе возникали только естественные трудности, каких не может не быть в живом деле, с живой молодежью. Потом отбивать наскоки недовской компании помогал Корнев. Сейчас Соколова понимала, что Кочетков — только начало. Затем будет вытащено все, что при Корневе не «выстрелило», — Строганова, Нагорная, обсуждение зарубежных гастролеров. Директор, конечно, поддержит Недова. Новый секретарь партийной организации ведет себя настолько осторожно — не понять, что думает. Несомненно, ему сообщили о «чрезвычайном происшествии» с Кочетковым, а он не нашел нужным нарушить свое расписание — не пришел сегодня в институт. И не нашел нужным поговорить, хотя бы по телефону, с ней — руководителем курса. Неприятно…