Через милю выяснилось, что Иона знает короткую дорогу. Надутый от важности Джереми сник, что сразу привело меня в отличное настроение, и теперь Лиз плелась в хвосте группы, пытаясь его утешить. А я всю дорогу проболтал с Рэнджем.

Рэндж, как выяснилось, был из Патнея[14]. Вместо обычного барахла, в котором ходили туристы (и которое даже я, в конце концов, себе накупил) на нем были ливайсы и тонкая свежевыстираная футболка, плотно обтягивающая накаченные мускулы. И еще волосы у него были причесаны как-то по-особому – до Манали я такого никогда не видел.

Он сказал, что предки тащат его обратно в семью, но что семья ему остопиздела, и он удрал от них куда подальше. Еще он сказал, что его родители по-настоящему богаты, куча агентов ищет его по всей Индии, и чтобы я никому не проболтался, что знаю, где он.

– Жуть, – сказал я.

– Все равно найдут. Куда бы я ни свалил, найдут и припрут обратно.

– У тебя точно не паранойя? Такая большая страна.

– Ты не понимаешь. У родни везде руки. Стоит мне где-нибудь назваться, все сразу поймут, из какой я семьи, и через час за мной придут. Богом клянусь. И тогда я буду по уши в говне.

– Почему?

– Ну, ебена мать. Потому что я удрал.

– Скажи им, что ты просто хотел погулять с рюкзаком.

– Погулять с рюкзаком? Ты думаешь, они дадут мне погулять с рюкзаком? Болтаться, как последний ханыга в грязных штанах, спать с тараканьих ночлежках с вонючими хиппи? Они скорее сдохнут. Да еще один! Господи! Они решат, что я свихнулся.

– Все гуляют, и ничего.

– Ага, куча моих друзей. Но только не я. Мне нельзя.

– Но почему?

– Потому что я индус. Это занятие не для приличного индуса.

– Туристы – очень приличные люди.

– Пфф! Туристы – это мусор.

– Но мы же богатые. Мы же европейцы.

– Ну и что?

– Мы платим.

– И?

– И то, что люди нас, кажется, уважают.

– Именно. Вам кажется, что они вас уважают. На самом деле – ни хуя. Они считают вас грязными жлобами, и клеются к вам, потому что хотят денег. Заруби на носу. Ни один индус в этой стране никогда не станет твоим другом. Что бы кто тебе ни говорил, все будет враньем – им нужны твои деньги, и все.

– Зачем ты так? Это расизм.

– Конечно расизм. Я ненавижу индусов, чувак. Они варвары и мудаки. Все, что им надо, это деньги, деньги, деньги. Я целый ебаный месяц слушал, как десять тысяч моих родственников день изо дня пиздят о стерео, машинах, виски и ценах на землю. Ты бы знал, чувак, как это меня заебало. Поэтому я от них удрал. Мне насрать на это говно. Мне насрать на ебаный папашин бизнес, и пошли они все на хуй, даже если все их барахло развалится на куски. Все это херня. Материальная херня.

– А я думал, Индия – духовная страна, и все такое.

– Поэтому я тут и шляюсь. Я ищу настоящую Индию. Мою духовную родину.

– Вроде Манали?

– Точно.

– Особенно отель “Радуга”.

– Точно. Оно и есть, чувак. Святые пещеры и весь этот хлам. Оно и есть.

– Ты прав, – сказал я. – Впечатляет.

Некоторое время мы шли молча, любуясь окрестностями.

– Смешно, – сказал я.

– Что?

– Ты говоришь, Манали – это хорошо.

– Ага.

– То есть, ты проходишь через все эти стрессы и вымогательства, а потом, попадаешь сюда – и сразу понимаешь, что нашел настоящую Индию, и все такое.

– Ага.

– Очень странно, потому что за все время, пока я здесь, ты первый индус, с которым я разговариваю.

– И что?

– Хуй знает – получается, что самое клевое место – в котором больше всего Индии – это там, где нет индусов.

– Ебена мать, чувак, так и есть. Ебена мать.

Позже вечером я попытался изложить эту теорию Лиз – в ответ она чуть не сожгла меня на костре, как еретика. Никогда не видел, чтобы она так бесилась. В результате этой беседы Джереми был назначен королевским фаворитом, а я невоспитанной болонкой.

Рэндж стал первым человеком в Индии, который мне понравился. Мы сразу прониклись друг к другу симпатией, и чем сильнее Лиз вязла в том говне, которое рамазывал вокруг нее Джереми, тем больше времени я проводил с Рэнджем. У меня никогда раньше не было друзей из южного Лондона, но эти люди всегда очень интересовали меня, потому что совершенно иначе смотрели на жизнь.

Примерно через две недели нам стало скучно даже в Манали, и как-то решилось само собой, что Лиз, Джереми, Рэндж и я отправляемся вместе в Дхарамсалу. Там обитал Далай-Лама, куча тибетских монахов, и это должно было быть здорово. А если повезет, можно наткнуться и на Ричарда Гира[15].

Манали стало для меня теплым надежным одеялом, и от одной мысли о том, что придется его покинуть, все прежние страхи вылезали наружу и мурашками расползались по коже. Успокаивало то, что большая компания позволит отгородиться от местных, и что раз уж все равно надо двигаться, то лучше так. Знающие люди говорили, что Дхарамсала – такой же тихий городок, как Манали, и что эта поездка мягко подготовит нас к перепетиям больших перегонов.

В Дхарамсале нам не понравилось – главным образом потому, что в первый же вечер мы наелись какой-то гадости. Я всю ночь просидел на унитазе, а Джереми проблевал через окно. Конечно, было ошибкой заказывать паеллу[16], но ресторан под названием “Вудсток” казался таким опрятным, и нам так хотелось расслабиться.

Джереми не переставая ныл, что с тех пор, как он был здесь прошлый раз, город коммерциализировался, и что тибетцы разменяли на деньги лучшее в Индии место для духовной рефлексии. На самом деле причина его нытья была в другом – сестры-близнецы его прежде уникальной расшитой бисером торбы висели здесь в витрине каждой лавки.

Специально чтобы его позлить, я купил себе одну из них.

Мы решили передохнуть несколько дней и двинуться вниз в Раджастан.

Чтобы добраться до Раджастана, нам пришлось вернуться на автобусе в Дели, и уже оттуда отправиться на поезде на запад в Джайпур. Все это плелось еле-еле, внутри было жарко, грязно, неудобно, и воняло. Вдобавок, во время поездки Рэндж вдруг подружился с Джереми, и это страшно выводило меня из себя.

На каждой остановке вместо того, чтобы проклинать несчастную колымагу за то, что она еле тащится, они выпрыгивали из вагона, бродили вокруг, болтали, покупали жрачку и чай, швырялись деньгами, и только движение автобуса/поезда могло прервать это удовольствие. Я попробовал делать то же самое, и очень скоро мне понравилось.

Хитрость заключалась в том, чтобы смотреть на путешествие другими глазами. Если ты просто добираешься из пункта А в пункт Б, тебе кранты. Через некоторое время начнешь грызть от тоски собственные пятки. Нужно смотреть на путешествие, как на процесс. Это ведь тоже определенного рода деятельность, ритуал, вращающийся вокруг разговоров, еды, остановок и разминок. Можно сказать, что поездка – это маленькая вечеринка.

Впервые я разговаривал с индусами, и хотя никто из них не говорил по-английски настолько, чтобы сообщить мне что-либо интересное, держались они приветливо и один раз даже заплатили за чай. Я отказывался, но они настояли. Меня смутил этот жест, поскольку я уже твердо усвоил теорию: никогда не доверяй индусам, это шайка бандитов, которые почитают за доблесть надуть тебя в жопу через соломинку, потому что ты богатый, и руки у тебя – в крови колоний, а если они с тобой разговаривают, значит им что-то от тебя надо. Чашка чая стоила два пенса, и я не понятия не имел, чем должен буду за нее расплачиваться. Вроде, никто не просил меня подарить кредитную карточку, и мне с трудом верилось в существование сложного плана, когда мое расположение должно принести им выгоду в будущем. Как бы там ни было, я стал объектом на редкость трогательной заботы, и мне это нравилось.